Внезапный выброс

— Подваживай, подваживай! — покрикивал он осипшим баском на путевых рабочих, и те, мокрые, забрызганные грязью, по его сигналу дружно наваливались на пятиметровую трубу — вагу. — Подложку! — раздавалась очередная команда, и один из них, ползая на коленях, подсовывал шпалу под повисшие в воздухе колеса. — А ты домкрать! — гневно приструнивал начальник взъерошенного машиниста, поднимавшего домкратами электровоз. — Натворил, а расхлебывать — дядя?

Манич определил сразу: раньше, чем через час, открыть движение не удастся. Так же ясно для него было и то, что с полной выкладкой — на каждом респираторщике до тридцати двух килограммов — они смогут добраться до «Гарного» лишь за двадцать пять минут. Стиснул зубы: «Да за такой срок двадцать пять раз окочуриться можно! Как выиграть время? Как? А что если бросить все оборудование и — с одними респираторами?» «Что ты собираешься бросить? — тут же возразил он самому себе. — Оживляющие аппараты? Носилки? Медицинскую сумку? А на чем вынесешь пострадавшего? Как оживишь его? Чем без медикаментов выведешь из шока?» «Но если упустить время, — сверлила его беспокойная мысль, — ни оживляющие аппараты, ни медикаменты не потребуются…»

Подозвал Кавунка:

— Все оснащение, кроме комплекта связи, передаю тебе. Двинусь налегке. Придешь на базу — вызови. Немедля. — Требовательно оглядел отделение: — Не отставать!

При резких движениях кольца и карабины, соединявшие ранцы респираторов с плечевыми ремнями, глухо позвякивали. Слившись, конуса света образовали пяти-, шестиметровую молочную пробку, стремительно перемещавшуюся впереди респираторщиков. Миновав заезды на пласты «Лисичка», «Крепкий», «Мареевский», отделение остановилось у поворота на «Гарный».

— Беглую проверку… начинай!

Подав команду, Манич сунул в рот мундштук, прикусил два выступающих на его концах отростка. Поочередно пережимая большим и указательным пальцами шланги и делая частые вдохи-выдохи, убедился в исправности дыхательных клапанов. Потом, отсосав из респиратора воздух, задержал дыхание, снова попытался глубоко вдохнуть, но вдоха не получилось: аппарат был герметичен и попадание в него воздуха извне исключалось. Затем открыл вентиль баллона, проверил подачу кислорода легочным автоматом и аварийным клапаном-байпасом; удостоверился в исправности избыточного клапана, через который из дыхательного мешка выбрасывался лишний воздух; взглянул на стрелку манометра, показывавшую давление кислорода, — она замерла на цифре 200. И лишь после этого вытолкнул языком мундштук и закрыл вентиль. Выполняя отработанные до автоматизма приемы, Манич следил за тем, как проверяют свои аппараты респираторщики. Они делали это тщательно, сосредоточенно: предстояло идти в «мертвую» среду, где малейшая, казалось бы, неисправность может стоить жизни. Закончив проверку, респираторщики стали докладывать:

— Второй номер. Аппарат исправен.

— Третий — исп…

— Неисправности есть? — перебил Манич.

— Нет. — За всех ответил замыкающий.

— Второй — на базе. Отделение — за мной!

Третий номер взял катушку с проводом-волноводом, — в шахте радиоволны могут распространяться лишь по проводнику, — привязал его конец к стойке, оставил около нее аппарат высокочастотной связи и на ходу занял свое место в строю.

Невдалеке от заезда на «Гарный» раздался пронзительный свисток индикатора: содержание гремучего газа здесь уже перешло за допустимый предел. Манич нажал сигнальную грушу: «Стоп!» И подал команду:

— Включиться в респираторы!

Замыкающий повесил под кровлей аккумулятор с красной лампочкой, чтобы все, кто будет следовать по их маршруту, знали место, где «включилось» отделение. Манич написал на крепи мелом: «22.01.6.38 CH₄ — 2,5 %. К. О. Манич», что означало: «Двадцать второго января в шесть часов тридцать восемь минут на этом месте было два с половиной процента метана. Замерял командир отделения Манич». И дал три свистка: «Вперед!»

Метров через пятьдесят он сделал замер еще раз, записал в блокноте и на крепи «22.01.6.40. CH₄ — 5 %», коротким жестом показал респираторщикам на сделанную мелом запись: «Атмосфера взрывоопасна!» И снова — три резких сигнала: «Вперед!»

Воздух, насыщенный мельчайшими частицами угля, казался густым, вязким. Пыль покрывала кровлю, бока, подошву штрека. Освещая себе путь, Манич обнаружил отпечатки резиновых сапог. Следы тянулись по левой стороне только в одном направлении — к лаве. «Прошли Кособокин и Зимин», — решил Манич и зашагал проворнее. Его стремительность передалась респираторщикам. Отделение продвигалось с предельной скоростью, допустимой для людей, включенных в кислородные аппараты. Лбы и подбородки горноспасателей покрылись черным бисером пота.

Вдали замельтешило мутное пятно, похожее на подсвеченное снизу облачко пара. Оно постепенно увеличивалось, светлело, перемещалось навстречу. Манич остановился, закрыл ладонью светильник. Облачко тоже остановилось. Потом стало приближаться быстрее, быстрее… Оно как бы катилось по почве. «Ползут», — догадался Манич и облегченно вздохнул.

* * *

Фельдшер, осмотрев Зимина, доложил:

— Пульс — сто тридцать. Дыхание — поверхностное, учащенное. Самостоятельное передвижение не желательно.

Манич отстучал на базу:

«Зимин, Кособокин в трех минутах ходу. Оставляю с ними фельдшера. Сами — продолжаем разведку. Отделению Кавунка немедленно следовать за пострадавшими. Где оно? Прием».

Дежурный ответил голосом:

— Вас понял. Кавунок на подходе. Вижу огоньки.

Кособокин хотел приподняться, но фельдшер предостерегающе поднял руку: «Лежать. Только лежать!» Содержание кислорода едва достигало семнадцати процентов и любая нагрузка в такой атмосфере, даже вполне здоровым человеком, переносится плохо. Это каждый горноспасатель помнит твердо.

Манич просигналил: «Вперед!»

За поворотом стояла партия порожняка. Мотор электровоза работал. Замер показал угрожающее содержание метана. Искра — и взрыв! «Не обесточивать!» — крупно написал Манич на бортах.

На кабине электровоза ярко горел прожектор. Освещенное им пространство казалось заполненным мириадами микроскопических звездочек. Ими были запорошены крепь, рельоы, шпалы. Звездочки медленно раскачивались на поверхности непроницаемой жидкости, затопившей водосточную канаву, кружились в воздухе, то и дело сталкиваясь друг с другом. Их холодный блеск был полон зловещей таинственности. Окруженные и усыпанные ими горноспасатели с черными, испещренными струйками пота лицами, с горбами-респираторами за плечами напоминали пришельцев с других планет. Чтобы случайно не пройти мимо присыпанного выброшенным углем шахтера, они развернулись цепью, захватывая всю ширину штрека. Светивший в спины прожектор электровоза бросал под ноги их вытянувшиеся, колеблющиеся тени, и создавалось впечатление, будто на пути разверзлась бездонная пропасть. Респираторщики, как слепые, начали топтаться на месте. Манич вернулся к электровозу, взял из кабины резиновый коврик, закрыл им прожектор.

Из-под сапог гейзерами выбрасывались черные фонтаны. Ширясь и расползаясь, пыль клубилась, подобно грозовой туче. Тонкий и рыхлый слой ее, едва прикрывавший шпалы, постепенно утолщался, становился плотнее. Высота штрека уменьшалась. Каски цеплялись за крепь. Горноспасатели сперва чуть пригибались, потом больше и больше — и шли теперь, почти касаясь руками черного, тускло поблескивавшего наста. А когда крышки респираторов начали цепляться за верхняки крепи, стали пробираться на четвереньках. Но вскоре снова послышался металлический скрежет, и тогда, цепко удерживая во рту мундштуки, они сняли с плеч респираторы и, проталкивая их впереди себя, извиваясь, заскользили ползком. Высота щели все уменьшалась и уменьшалась и продвигаться дальше было уже нельзя.

Манич дал свисток: «Стой!» Расслабясь, положил щеку на нагревшийся при выбросе уголь и почувствовал свинцовую усталость. Он был весь мокрый от пота. Проникшая сквозь одежду угольная пыль въелась в кожу и вызывала нестерпимый зуд. Влажный, горячий респираторный воздух, казалось, прилипал к гортани и отдавал болотной тиной. Манич подумал: в дыхательном мешке скопился углекислый газ и раздражает легкие. Нажал на аварийный клапан-байпас. Промывка респиратора кислородом облегчения не принесла. Тело горело, словно находился он на верхней полке парной. Вытащил из нагрудного кармана электротермометр. Стрелка показывала 32 °C. Но Манич был уверен: причина не только в повышенной температуре. «Мы находимся, — рассуждал он, — в атмосфере, из которой метаном полностью вытеснен кислород. Поэтому его поступление в кровь через кожу исключено, а легкие восполнить этот источник не могут. Надо уменьшить физическую нагрузку. Если тут, в «мертвой» среде да в такой тесноте, кто-нибудь ослабеет или плохо себя почувствует, — считай, хана».