Волчья дорога

Было уже светло. Сочилось сквозь ставни туманное, серое утро. Анна сидела рядом. Неподвижно, лишь рука медленно поднималась и опускалась. На коленях — серый, пушистый лен. Рейнеке лежал, бездумно скользя взглядом — по крутому изгибу бедра — вверх, на тонкие плечи. Рыжие волосы — между лопаток, волной.. Рука Анны опять поднялась, сверкнула в пальцах иголка. Колыхнулась высокая грудь. Анна обернулась и, заметив, что Рейнеке проснулся — улыбнулась ему.

— Доброе утро.

— Доброе... — улыбнулся он в ответ. Повернулся на бок. Медленно. Улыбнулся ещё раз, мечтательно, — как спалось Вашей милости?

— Мало, — она зевнула. Сладко, прикрыв рот тонкой ладонью. Показала ему язык:

— сам ты "милость".

— Ага. Самая настоящая. Их милость барон фон Ринген и его законная жена.

— Скажешь тоже... — протянула она.

— Скажу, — Рейнеке посуровел. Разом и вдруг. Улыбка исчезла, кожа вокруг скул собралась, стянулась в упрямую складку, — скажу. А кто скажет поперёк — пусть идёт... Куда нибудь. К Папе римскому, за разъяснениями.

— Но...

— Никаких но. И вообще... Как там сказано жена да убоится мужа своего...

На этих словах Анна вдруг улыбнулась

— Ага. Сейчас, дорогой, вот рубашку дошью — и попробую... — Анна сделала стежок, наклонилась, перекусила зубами нитку. Рейнеке опять расплылся в улыбке — широкой, до ушей. Рубашка скользнула, обнимая тело. Потом юбки. Измятый корсет. То, что от него осталось. Анна лишь вздохнула.

— Ах ты, кобель...

— Он самый... — ответил Рейнеке. Анна улыбнулась опять, ловко щелкнула Рейнеке по руке, чтоб не тянулась куда не надо. Кое-как затянула узел на высокой груди. Улыбнулась ещё раз и опять щелкнула Рейнеке — по задранному вверх носу.

— Погоди. Жрать, небось, хочешь?

Юнкер кивнул. Анна накинула плащ.

— Тогда жди, спущусь, поговорю насчёт завтрака.

Улыбка сползла с его лица. Вдруг. Вспомнился сегодняшний, грозовой сон. Явственно, до глухого рыка.

— Подожди, — проговорил он, вставая на ноги — одним коротким рывком, — подожди, пойдём вместе.

4-10

Перекресток

В таверне царила тишина. Мёртвая, лишь снизу, из общей залы доносился приглушённый гул. Негромкий, смятый стенами гул, голоса звенят и жужжат словно осы. Анна споткнулась на полушаге, дёрнула юнкера за рукав. Сделала шаг назад, осторожно глянула вниз, в щель, сквозь тёмные балки. Виден был кусок от кухни — угол закопчённого очага, лавка, каменная плита — кривая и грязная. И никого внизу, как вымерло.

— Странно, — подумала Анна вдруг, — в этот час должно быть куда больше народу.

Её тревога передалась юнкеру. Рейнеке огляделся раз, другой. Поморщился, втянул ноздрями чадный воздух.

— Ты когда вчера на разведку бегал — ничего не видел? — спросила его Анна. Осторожно, голос упал до шёпота. Парень задумался. Крепко, до складки на лбу. Видно было — совсем не до того ему было тогда. Как и ей, впрочем.

— Вроде нет, — сказал юнкер наконец, пожав плечами, — служка трактирный куда-то в лес ходил, в остальном ничего.

— Хорошо, — кивнула она ему, улыбнувшись, — пошли, чего стоять.

И поправила на плече украденную в волчьей крепости сумку. Приятным холодом по пальцам — медная, литая застёжка.

Гул в зале затих. Заскрипела лестница под их сапогами. Вниз — десять шагов, десять ступенек, десять быстрых, выверенных точно взглядов из под Анниных длинных ресниц. В зале — народ, сплошь мужики. Один у дверей, высокий, борода торчком, под рукой — старинная, с раструбом, аркебуза. Грубые сапоги и тяжёлая шапка. Должно быть охотник. Ещё трое — за столом. У окон, по одному на каждое. Серые крестьянские тряпки, обвислые шляпы сняты и брошены на стол. Одна с пером. Ножи у каждого, сталь тускло мерцает на поясах. Ещё несколько — у камина. Переговариваются. Их не видно, почти. Это плохо — когда Анна спустится — эти окажутся за их спиной. Трактирщик за стойкой. Вежлив, улыбчив и краснолиц как вчера. Услышал скрип лестницы, поднял голову, увидел их, поздоровался. У него за спиной, прислонённая к стойке стояла здоровая палка, суковатая, что дубина. Рейнеке дёрнул лицом. Рука его напряглась — слегка, но так, что почувствовали Аннины пальцы. Последняя ступенька. Скрипнули под тяжёлым сапогом половицы.

— Доброе утро, любезный, — обратился Рейнеке к трактирщику. Вежливо, с коротким кивком, — как наша лошадь?

— Уже никак, — неприятный хохоток из-за спины. Анна быстро обернулась — смеялся один из тех что стоял у камина. Тоже крестьянин по виду. Вытертые до плеши волосы, сальные глаза. Анна поёжилась. Трактирщик кивнул.

— Боюсь, вам придётся задержаться господа. Надолго.

— С чего бы? — начал кипятиться Рейнеке, но Анна накрыла его руку ладонью. Парень замолк.

— С того, господа хорошие, с того, — кто-то откровенно заржал за спиной. Неприятно, до ужаса, — завидно нам, господин хороший, усю ночь как завидно...

— Рейнеке, ты чем расплатился? — шепнула Анна чуть слышно.

Рейнеке услышал, шепнул ответ, наклонившись к ее уху губами:

— Рейхсталер. В плаще был, за подкладкой, а что?

— Ничего, милый, — ответила Анна, глядя как сужается кольцо.

— Похоже, нас собрались убивать.

Лязгнули подковами сапоги. Кто-то выкрикнул похабную шутку. Из-за спины. Рейнеке зарычал. Голова закружилась. Чуть-чуть. Анна встряхнулась, убирая прядку волос с лица, улыбнулась — прямо в чью-то оскаленную рожу.

— Господа, давайте мы просто уйдём отсюда, — сказала она, сама удивляясь своему спокойствию.

Грязный хохот в ответ. Мужик с ружьём оскалился им в лицо. Криво, с глумливым сочувствием:

— Куда ж ты, детка, по лесу пойдёшь? Здесь волки водятся...

— Вы правы... — ответила Анна прямо в эти оскаленные в похабной улыбке зубы. Помедлила чуть и добавила. Медленно выговаривая слова:

— Вы правы, здесь водятся волки.

Пальцы правой руки нащупали застёжку на сумке. А левая накрыла ладонь Рейнеке. Коснулась подушечками пальцев, замерла, погладила запястье. Нежно.

Знакомый укол.

Они вышли через полчаса. Анна, с закушенной губой, бледная. Глядела во все глаза, изо всех сил стараясь не отворачиваться. Рейнеке — высокий, прямой. Голая грудь — пуговицы на кафтане оторвались с мясом. Парень тряс головой, шептал под нос ругательства и поминутно прикладывался к кувшину с пивом. Набирал мутную жидкость, долго полоскал рот, сплёвывал, оставляя на белом снегу грязные жёлтые полосы. За их спиной остались разгромленная таверна и десяток трупов. Двое — с аккуратными дырками от пуль. Охотник, почти успевший взвести курки и трактирщик, почти успевший обрушить дубину на юнкеру на затылок. Остальные... остальные лучше всего описывались словами "кровавое месиво". На что способен ее "милый ангел" Анна уже видела. В Мольберге, ночью третьего дня. Но тогда было темно, а сейчас день безжалостно высветил все подробности. Анна потрясла головой, закрыла глаза на секунду. Перед глазами — красномордый и его банда, ещё живые. Смеющиеся, оскаленные лица. Завидно им было... Анна поёжилась ещё раз и крепче взяла Рейнеке под руку.

— Я дурак, — шепнул юнкер ей, отбрасывая кувшин, — извини.

Не согласится было сложно. Глупо было бросать на стол монету, ценой в четверть гостиницы. Трактирщик посмотрел на юнкера, прикинул, решил, что один не справится да и послал служку в лес, за подкреплением. Которое и прибыло. Ему и себе на беду. Ладно...

Треск, стук копыт, крики. — Анна обернулась — тот самый трактирный служка удирал со всех ног. Точнее копыт — их с Рейнеке лошади. Анна вскинула ствол, поймала в прицел качающуюся спину в серой рубашке. И, с проклятьем, опустила руку.