Восход теней

Внутри она немедленно оказалась облеплена плачущими детишками мал мала меньше, у каждого из которых на лбу красовалось расколотое солнце.

Площадь осталась далеко позади, когда возница наконец обратил на Лидисс внимание, возмутившись, чего это она едет с детьми, а не идет пешком со всеми остальными. Лидисс не смогла быстро придумать хоть сколько-нибудь связной истории в оправдание, но малыши в ее присутствии почти перестали хныкать, и мужчина так этому обрадовался, что просто махнул рукой и разрешил Лидисс и дальше ехать с ними.

Паломники направлялись в Ториль, оплот Светозарных, гонимые ужасом перед проснувшейся на Сорине Лаумой. Их шествие началось от самой Олты, и в каждом поселении, встречавшемся на пути, к ним присоединялись все новые и новые люди. Рассказы о пропадающих на побережье детях да иссушенных телах, что продолжали находить после обрушения соринского маяка, обращали в истовую веру быстрее любых проповедей.

Лидисс тоже слушала эти рассказы, но они не вызывали у нее никаких чувств. Дети, которых она не спасла, Ларс, безумный Тэрей и странная тень в гроте под маяком – все это было так давно, будто бы в другой жизни. В той, где она еще знала что-то, кроме отчаяния.

Она назвалась чужим именем, отрезала волосы и нарисовала на лбу защитный знак Светозарных. Среди движущейся и все растущей толпы ее едва ли отыщут, а Тэю лучше и не знать, куда она делась.

А потом минул месяц, и Лидисс поняла, что в ней бьется второе сердце.

* * *

Микаэлис бродил по городу до самого утра, перемещаясь от трактира к трактиру, пока не решил остановиться в одном из них и лечь спать, не найдя в себе ни сил, ни желания тащиться обратно в Алебастровый замок.

Проснулся он далеко за полдень с нещадно гудящей головой и, как следствие, в отвратном настроении. Еще хуже оно стало, когда взгляд, скользнув по комнате, наткнулся на застывшего в углу златоглазого голема.

Все же владыка Мистериса не оставил драгоценного заложника без присмотра, а Микаэлис уже почти поверил в свою свободу.

Голем меж тем двинулся к двери и вышел из комнаты. Микаэлис повернулся на другой бок и почти уже снова задремал, как его прервали.

– Ты так все проспишь, любезный! – бесцеремонно пробасили у него над самым ухом.

Микаэлис рывком сел в кровати. В угрюмом мужчине, сложившем руки на груди, он смутно признал хозяина трактира. Правда, угрюмым тот был поутру, а сейчас прямо-таки светился и излучал благодушие.

– Не тебе решать, сколько мне спать! – огрызнулся Микаэлис.

Брови трактирщика поднялись, на губах заиграла снисходительная улыбка.

– Благородным в Мистерисе всегда поначалу тяжело, потом привыкнешь.

– Вообще-то, я оплатил постой, – чеканя слова, заметил Микаэлис. – Я могу рассчитывать, что меня не будут беспокоить слуги!

– Долго же тебе будет тяжело, – вздохнул трактирщик. – Я чего пришел: сегодня же бал в Алебастровом замке, знаешь? Марис женится. Он просил проследить, чтоб ты не проспал праздник.

– Какая забота!

– Ну, это, считай, как княжеская свадьба там, – он кивнул куда-то в подпол, – внизу. Негоже пропускать, соберется весь Мистерис.

Последние слова вызвали у Микаэлиса интерес – девица, встреченная в роще, никак не шла из головы, терзая похлеще похмельной боли. Если праздник намечается столь широкий, вполне возможно, что и незнакомку с волосами цвета пламени там удастся поймать.

Микаэлис не привык, чтобы ему отказывали. Малейшее внимание с его стороны всегда оборачивалось полной расположенностью к нему женщин. А эта поулыбалась, повыделывалась и сбежала!

– Короче, – продолжил трактирщик, – я тебе приглашение передал, напомнил, дальше решай сам. Вещи твои, кстати, голем принес.

– Хорошо, – кивнул Микаэлис, – спасибо. Я приду.

– Вот и славно. И, кстати, в Мистерисе все равны, тебе стоит это усвоить.

– Как же, забудешь тут, когда каждый… – Микаэлис осекся, заметив, как сдвинулись брови трактирщика, – каждый так и норовит тебе напомнить!

– Мне сказали, что ты из княжеских заложников. Марис позволил тебе подняться сюда. Ты должен ценить.

– Я ценю, – выдавил Микаэлис, сдерживая гнев, – гостеприимство Мариса.

– Вот и славно, – кивнул трактирщик. – Ну я пошел, надо собраться на праздник.

Он развернулся к выходу, а Микаэлис едва удержался, чтобы не запустить в лысеющий затылок если не заклятие, так хотя бы что-нибудь тяжелое. В Фотеме сбить спесь с такого наглеца заняло бы всего пару мгновений, здесь же оставалось только сжать зубы и сделать вид, что дерзкие речи ничуть его не задели.

Когда Микаэлис добрался до Алебастрового замка, праздник уже начался. Узорчатые окна сияли тысячами разноцветных огней, террасы полнились людьми, а в фонтанах, кажется, вместо воды плескалось вино. По крайней мере, на площади перед замком нарядная и гомонящая толпа сначала собиралась вокруг фонтанов, весело там шуршала и только после несколькими потоками двигалась в сторону охраняемых големами высоких дверей, распахнутых по случаю настежь.

Микаэлис, не теряя времени, начал высматривать в толпе рыжие женские макушки, но быстро понял, что так шансов отыскать нужную мало – поцелованных солнцем в Мистерисе оказалось больше, чем было привычно видеть разом, – и сразу присоединился к тем, кто направлялся внутрь замка.

По коридорам разносилась музыка: лютня и дудки, тамбурины, барабан и хор голосов – многих женских, одного мужского – поверх них. Народ двинулся в сторону источника и увлек Микаэлиса за собой – в большой зал, увитый цветами аж до сводчатых потолков, искрящийся магическими огнями и полный пляшущих людей. Вроде бы как церемония должна была состояться позднее, когда соберутся все гости, но праздник уже гремел в полную силу.

Кто-то хлопнул его по плечу, кто-то сунул в руки кубок с вином, кто-то потянул вперед, к танцующим, и почти вытолкнул в круг, выхватив из рук только что обретенный кубок.

Микаэлису в пару тут же досталась девица, симпатичная, но больно белесая: светлые волосы, светлые же ресницы и брови, бледно-голубые глаза и единственное яркое пятно на лице – губы. Его столь холодная красота не будоражила, поэтому Микаэлис, вежливо кивнув, улыбнувшись и полусознательно влившись в танец, продолжил высматривать вчерашнюю незнакомку.

Совсем рядом он заметил Сергоса с Альбой. Пара выглядела так, будто бы кроме них двоих в зале вообще никого не было: беглый князь восхищенно смотрел на жену, словно бы не видя ее странных шрамов, а она в ответ улыбалась столь тепло, как едва ли ожидалось от подобной особы. Впрочем, как мужчина Микаэлис Сергоса понимал: узор, расползавшийся по ее щеке и плечу – нарочито при этом открытому! – не умалял привлекательности этой женщины, а только оттенял, напоминал, что всякая красота умирает – этим и ценна, – и делал ее какой-то более острой, обжигающей.