Все оттенки боли

Методика Дилана сработала. Как только они сосредоточились на последних убийствах и известных фамилиях, решив объединить именно их в серию, все начало проясняться. С жертвами разобрались, сейчас Дилан перепроверял перемещения убийц и их ближайших родственников, Николас занимался анализом, а сам Грин готовился к осмотру дома ученого.

– Прирожденный манипулятор, лишенный стандартной системы ценностей. Если он возглавил работу по истреблению десятков семей, значит, лишен эмпатии, – заговорил Карлин, притормаживая на светофоре.

– Социопат?

– Возможно. Мы не знаем, сколько ему лет. Может быть и семьдесят, и пятьдесят. И если он младше семидесяти, значит, продолжает чье-то дело, потому что первые случаи смерти серьезных ученых зарегистрированы уже в пятидесятых.

– У нас нет доказательств, что те «несчастные случаи» именно таковыми и являются, – мягко возразил Грин, но профайлер на провокацию не поддался.

– Это не миссионер в классическом плане, мне кажется, он просто мститель, но высокоуровневый. У него высокий IQ, он прекрасно осознает риски, он осторожен. Я думаю, что создание марионеток – это следствие, он использует их как инструмент достижения цели. Если бы это было не так, самолет бы не взорвался. И, кстати, взрыв – это явно поспешное решение.

– В отличие от поврежденного автомобиля?

Загорелся зеленый, и поток двинулся. Карлин бросил на друга задумчивый взгляд.

– В отличие от автомобиля, – согласился он. – В случае с автомобилем мы имеем дело с тщательно спланированной операцией. Значит, марионетка готовилась.

Марионеткой оказался один из приближенных давнего конкурента Нахмана Эрика Туттона, который не без влияния извне решил, что именно Нахман виноват в смерти Эрика, и отомстил как умел. Он обладал достаточными навыками для взлома системы видеонаблюдения. Готовился несколько недель. Грину повезло. Сработало ли чутье, или вовремя включились приобретенные за время военной службы инстинкты, или просто ему было рано умирать, неизвестно. Он сумел остановить автомобиль и выжить, никому не причинив вреда. Свидетели сообщили, что Арнольд водил машину резко, порывисто. При таком стиле езды шансов выбраться из передряги живым почти не было.

Мерзавец все спланировал. И вот в чем штука. Это было полностью его решение и его план. Единственное, в чем принял участие Кукловод, – подтолкнул. Дал «разрешение» извне на то, чтобы действовать. Снова сорвал табу.

Как он это делает? Когда?

– Самолет – это первая ошибка Кукловода в этом расследовании, – сказал Грин.

– Вторая, – поправил Марк. – Первой была Арабелла. Предположить, что мать убьет своего ребенка, было невозможно, особенно спустя двадцать пять лет.

По коже пробежал озноб, Аксель пошевелил плечами, сбрасывая вдруг затопившее тело напряжение. Ответить он не успел: они доехали до дома Нахмана. Красивый особняк смотрелся в этих местах инородно. Слишком белый, слишком чистый, слишком массивный. Их уже ждали – ворота распахнулись. Припарковавшись, Марк заглушил двигатель и внимательно посмотрел на Грина.

– Что ты хочешь здесь найти?

Агент пожал плечами.

– Не знаю. Единственное, в чем я уверен, – Арнольд не был до конца честен. Ни со мной, ни с женой, ни, возможно, с самим собой. Он точно знал, какие исследования здесь проводились и к чему они привели.

– Почему?

Аксель потянул ручку, чтобы открыть дверь, и замер, повернулся к другу.

– Потому что иначе просто не может быть.

Некоторое время спустя

Интересно, какая такая неведомая сила заставляла Арнольда Нахмана хранить чужие секреты? В другой ситуации Аксель решил бы, что Кукловод – это Нахман. А что, если и вправду Кукловод – это он?

Они перевернули весь дом. Вызвали специалистов, обшарили каждый угол и нашли тайник со старыми документами. Кто-то спас из пожара войны целый ворох подтверждений гипотезы, что во времена Третьего рейха на территории Спутника-7 разверзся настоящий ад. Лаборатории работали на полную, прогоняя через себя тысячи пленных, которых здесь называли респондентами. Фактически Объект был первой попыткой лишить человека чувств и эмоций, прототипом «Алекситимии». И это никак не хотело укладываться в голове.

Аксель стоял на пороге, сжимая зубами фильтр давно потухшей сигареты. Царила ночь. Он провел здесь несколько часов и не помнил, что было до того, как попал в жилище Нахмана. Он не понимал, что стоит делать сейчас. Мозг работал будто сам по себе, просеивая информацию.

Среди документов Нахмана нашлись разрозненные списки сотрудников Объекта, служебные записки и приказы, суть которых оказалась настолько чудовищна, что становилось больно дышать и как-то иначе воспринимались все действия Кукловода. В этих списках фамилии Уильямс не значилось. Не фигурировала и фамилия Нахман, словно его просто не существовало в то время, что было, естественно, не так. Дилан уже занимался поиском информации, но Грин пока не мог ответить на один вопрос: за всеми этими зверствами стоял Нахман? Или кто-то еще? Какое отношение ко всему имеет Уильямс и почему самолет взорвался?

Может быть, Арнольд решил красиво уйти из жизни и отвести от себя подозрения? А что, версия выглядела до одури стройной.

Но все равно что-то было не так.

Что-то не вязалось. Карлин упрямо молчал и на прямой вопрос, мог ли Арнольд Нахман быть тем, кого они искали, не отвечал. Возможно, Аксель просто хотел скорее со всем разобраться, чтобы…

Чтобы что?

Он глянул на часы. За полночь. Кристиан не звонил. Теодора не звонила. Или он не слышал?

Аксель достал телефон и с удивлением обнаружил, что аппарат сел. Черт побери. Он дошел до автомобиля, взял зарядное устройство и вернулся в дом. Включил телефон и ждал, что начнут приходить сообщения, но аппарат молчал. Стоит ли кому-то звонить? Сбросив оцепенение, Грин набрал номер Кристиана.

– Да. – Голос француза звучал глухо, отдаленно, но ответил он сразу.

Аксель не знал, радоваться по этому поводу или беспокоиться.

– Ты нашел ее?

Говорить по-французски было непривычно, но с каждым словом Аксель чувствовал себя все увереннее. Он невольно поблагодарил суровую школу Клиффорда, которая включала в себя и изучение нескольких иностранных языков. В Треверберге были распространены английский, французский и немецкий во всем многообразии наречий. Существовала большая русскоговорящая диаспора, которая внесла свой вклад в особенности произношения и построения предложений, в том числе сконцентрировав внимание общества на «ты» и «вы» – обращениях, малопонятных англоговорящему населению. В приюте каждый знал: чем больше языков ты усвоишь, тем легче тебе будет в жизни. Поэтому Грин, с детства привыкший переключаться между языками, отточил полученные навыки в армии. Но после нее говорил, переключаясь между немецким, английским и русским языками. Популярность французского за эти пятнадцать лет в Треверберге падала, уступая место англосакскому влиянию.

Город переселенцев. Город в центре Европы, который никак не мог определиться, по какую сторону от Берлинской стены ему стоит закрепиться. В иносказательном смысле, конечно.

– Пока нет. Еду туда, где она может быть. Грин, почему ты не позвонил раньше?

Аксель застыл. Медленно поднял глаза и встретился взглядом с обеспокоенным и измотанным Карлином, который крутил в пальцах портсигар и внимательно слушал.

– Раньше не было оснований.

– Ты что-то обнаружил?

– Не знаю. Ты знаком с Джонатаном Уильямсом? – спросил Грин.

– Конечно.

– А в Афинах бывал?

– Как турист или по работе?

В тоне Бальмона что-то изменилось, и Аксель почувствовал благодарность. За то, что, несмотря на жуткий страх за Жаклин, Кристиан находил в себе силы отвечать на дурацкие вопросы.

– Конференции. Мероприятия. Что угодно, где появлялась бы Анна, ты, Уильямсы, Туттоны, Нахманы.

– Ежегодные мероприятия. Конечно, бывал. А что такое?

– Не замечал ничего не обычного?

– Связанного с Джонатаном? – осторожно уточнил Кристиан.