Все оттенки боли

– Почему? – глухо спросил он.

Кажется, лезвие проткнуло нежную кожу повыше ключицы. Но это не имело значения. Неловко сдвинувшись в его объятиях, Теодора заглянула в знакомое лицо, незаметно поднимая руку, чтобы постараться освободиться.

– Что – «почему»?

– Не понимаю, – пробормотал Джерри.

– Я тебя тоже не понимаю. Вместо того, чтобы создавать хиты, ты держишь у моего горла нож. Ты в своем уме?

– Нет. Черт возьми. Я больше не могу! – Он отшатнулся. Оружие выпало из рук, и Тео смогла вскочить и замереть у противоположной стены, оглядывая студию в поисках предмета, который заменил бы ей оружие. Что угодно! Сейчас подойдет что угодно, но, как назло, ничего, кроме валявшегося на ковролине ножа, здесь не было, а к ножу не подобраться.

Джерри тоже встал. Медленно, тяжело, как больной человек, он сжимал нервными пальцами виски, наклонив голову и позволив косой челке закрыть лицо. Стоял у фортепиано и покачивался с пятки на носок. С пятки на носок.

– Что я натворил?

– Мне интересно, – излишне бодрым голосом сказала она, – что это было?

– Что я натворил… – Он будто не слышал, продолжая раскачиваться.

Можно было уйти. Убежать, закрыть его в студии, вызвать полицию, Грина, да кого угодно. Но интуиция заставила стоять на месте. Ждать. Слушать. Что рассказывал Грин? Почему-то в памяти было пусто, словно она отгородилась от травмирующих фактов.

Никому не доверять. Гипноз.

Джерри – участник происходящего? Но как?

– Джерри, я в порядке.

Она провела пальцами по тому месту, где ее касалось холодное лезвие. На них осталось немного крови. Царапина, не больше. Он мог ее убить. Действительно – мог. Но почему-то уверенность в собственной безопасности, которую вселил в нее Грин, не позволяла сосредоточиться на этой простой мысли. Мог, да не убил.

И не убьет.

Теодора выдохнула. Подошла к инструменту, подняла оружие, держа его за кончик лезвия двумя пальцами. Внимательно рассмотрела. Странный клинок с греческими письменами и изображением какого-то божества на рукояти. Положила его в сумку, не сводя глаз с Корсара, который все так же перекатывался с пятки на носок, держась за голову. И вдруг он упал на колени. Схватил Теодору за талию и притянул к себе.

– Прости меня, прости! – простонал он, не глядя в глаза. – Будто кто-то в моей голове поселился. Я вдруг подумал, что нет смысла в твоей жизни, если ты не со мной. И в моей жизни тоже. Господи, Тео, что я натворил…

– Я в порядке.

– Я не хотел! – Он посмотрел ей в глаза. – Клянусь. Не понимаю, что…

– Тс-с-с-с. – Она приложила палец к его губам. – Я понимаю. Я сейчас позвоню одному человеку. Она приедет, чтобы с тобой поговорить. Расскажи ей все.

– Но… я ничего не помню.

Теодора склонилась почти к его губам.

– Ты вспомнишь. Любой блок можно снять. Ты веришь мне?

– Больше, чем кому бы то ни было.

В его глазах стояли слезы. В ее тоже. Но буря миновала, и Тео чувствовала лишь одно: усталость. Чудовищную разъедающую усталость.

Вытащив из кармана телефон, она набрала номер Аурелии Баррон. Грину лучше не писать. Теодора не была готова выслушать упреки по поводу того, что она вышла из дома.

IV

Белесые пятна уличных фонарей слились в сплошную линию, когда он мчался по направлению каскадов Пти-Мулен-де-Серне. Из-за скорости то и дело прерывалась связь, но, несмотря на помехи и периодически пропадающий звук, осторожный рассказ Доминика Клоне заставлял Кристиана все сильнее и сильнее жать на педаль газа. Мощный автомобиль буквально летел над асфальтом. Один раз он вошел в аквапланирование [3] и чуть не улетел в кювет, удержавшись на дороге чудом, но скорость Кристиан не сбросил. Случайность. У него хорошая резина, она справится со скользкой дорогой, потерей контакта с покрытием и случайностями.

3

Аквапланирование – полная или частичная потеря сцепления из-за присутствия водяного слоя между шиной и поверхностью дороги.

Наверное, счет шел на минуты. Или на часы?

Или они уже все потеряли?

– Мы тут разузнали больше об этой старухе, – продолжал тем временем Клоне. – Она несколько раз лежала в психушках, но за последние лет пятнадцать не было обострений, поэтому ее поместили в самый обычный дом престарелых. Я ни черта не разбираюсь в ваших терминах, но если по-простому, она сдвинута на воде. Нам еще не удалось получить доступ к медицинской карте, но из той информации, которую нарыли мои ребята, следует, что у нее есть серьезная травма, связанная с холодом и водой. В итоге она получила бесплодие и всю жизнь пристраивала сирот. Через нее прошло больше сорока детей, мальчиков и девочек. В 1970 году один из воспитанников даже написал жалобу на жестокое обращение, но быстро отозвал ее. Я докопаюсь, что тогда произошло, предполагаю, что имела место взятка.

– Это значит…

– Это значит, что, вероятнее всего, наш тайный возлюбленный – один из таких сирот. А еще то, что прямой юридической связи между ними не будет. Она стала осторожнее, да и в государственном аппарате у нас не дураки, опекунство старуха оформить не могла, поскольку сама нуждается в помощи.

– Что-то еще?

– Ага. Что касается каскадов. Как я уже говорил, у старухи был там дом. Проблема в том, что вокруг все заросло, там почти нет дороги. Места глухие, дикие. Я смотрел генеральный план – Пти-Мулен-де-Серне собираются облагораживать, но пока там черт ногу сломит. Если Жаклин действительно в тех местах, нужно быть осторожным.

– И куда мне идти? Брошу машину на дороге, допустим, а дальше куда?

– Ты не ориентируешься на местности? – усмехнулся полицейский.

Но Кристиану было совсем не до смеха. До точки назначения оставалось еще несколько километров, и он до слез боялся не успеть.

– Доминик, не темни! – рявкнул он, бросая машину на обочину: какой-то придурок выехал на встречку. Сбросил скорость, выдохнул, вернулся на дорогу и снова втопил газ.

– Фонарик-то есть? – уточнил собеседник.

– Есть.

– Откуда?

– С прошлого похода остался. Я не разбирал сумку. Все на месте. Не надо пудрить мне мозги. Что еще скажешь про?..

– Крис, подожди минутку.

Доминик умолк. Кристиан услышал, что кто-то ему что-то говорит, но слов не разобрать. Сердце ускорилось, а дорога стала хуже, и он, тяжело дыша, нехотя сбросил скорость.

– Нашего товарища зовут Ален Шарли, ему девятнадцать лет, и он действительно студент первого года Сорбонны. Получает стипендию, учится хорошо. А еще он сирота. Официально до шестнадцати жил в детском доме. Неофициально – узнаем.

– Ален Шарли, – задумчиво повторил Бальмон. – Не помню.

Пришлось свернуть с основной трассы, и асфальт стал совсем плохим. Улиточья скорость, полная тьма, никаких фонарей. Глушь. Странно видеть такое близ Парижа. Кристиан врубил дальний свет, который не использовал на дороге, чтобы не слепить водителей, ехавших навстречу, и сосредоточился на том, что видел. Клоне говорил что-то еще, но связь ухудшилась и в итоге разговор прервался. Информации хватило. Если этот Ален и Жаклин еще тут, можно договориться. Кристиан обязательно сможет договориться. Он всегда со всеми договаривался.