Все оттенки боли

Сейчас, когда жизнь разрушилась, лишив ее опоры, Грин остался. Или и это она себе придумала, и тогда завтрашний день не принесет ничего хорошего. В нем просто нет смысла.

– Мы будем разговаривать столько, сколько понадобится, – продолжила Аурелия, формируя желанную всеми тропинку безопасности к разуму пациента, с помощью которой его можно зацепить, а потом вывести на свет. – Вы знаете что-то обо мне?

– Знаю.

И ведь сработало! Теодора увлеклась тем, что происходило перед ней, почти радуясь, что можно отвлечься от собственных переживаний.

– Наша задача – создать пространство, в котором вы будете чувствовать себя в безопасности настолько, чтобы начать свободно говорить.

– Она в порядке?..

Тео зажмурилась. Спрашивает о ней.

– Она в порядке. А вы, Джерри, вы в порядке? – тихо спросила доктор Баррон.

– Нет. – Он покачал головой.

У Теодоры защемило сердце от желания защитить этого мужчину. Она странный человек. Росла как фиалка на подоконнике, которую то и дело забывали поливать, упрямая и гордая, но одинокая. И все ей надо кого-нибудь спасти. Как отчаянно она пытается ухватиться за собственную нужность тогда, когда лишила поддержки даже брата.

– Хотите рассказать?

– Я ничего не помню. Но что-то внутри заставляло меня действовать плохо. Мне очень жаль. Очень жаль. – Он уронил лицо на руки и снова начал раскачиваться, снова и снова шепча, как ему жаль.

– Джерри, вы готовы поехать со мной? – снова спросила Аурелия.

– Если она будет в безопасности – готов. Вы поможете выяснить, что произошло?

Доктор Баррон осторожно кивнула и достала телефон.

– Помогу, – после паузы ответила она. – Если вы позволите себе помочь.

Некоторое время спустя

Возвращаться в квартиру было странно. Как будто теперь, когда они с Грином провели рядом ночь, все должно измениться. Как будто она должна попасть в новое пространство. Но вместо этого Теодору встретила тишина и пустота, от которых раньше Тео спасалась работой, а потом музыкой. Сейчас спасаться было нечем. Музыку отравил Джеральд, а от работы она почти полностью избавилась, собственной рукой подписав бумаги на продажу бизнеса.

Теодора сбросила одежду и долго стояла под горячим душем, смывая с себя боль, шок, отчаяние и усталость. Потом обработала порез на шее, который неприятно жгло, надела домашний костюм и уселась у окна с чашкой травяного чая. Телефон молчал. Грин не писал. Ругая себя за слабость, она набрала короткое: «У меня все хорошо. Спокойной ночи».

Отправила. И тут же пожалела, что отправила. Дурацкий поступок слабой женщины, которая подобно подростку требует внимания любимого человека, невзирая на то, чем он занят и какие задачи решает.

В спальне неуловимо чувствовались следы присутствия Акселя, а на душе скребли кошки. Тео не понимала, как сумеет справиться с тем, что на нее обрушилось, не понимала, как заставит себя успокоиться. Наверное, нужно спать, но как уснуть? Отыскала на кухне снотворное, выписанное когда-то давно, взяла две таблетки для надежности, запила их чаем и, нырнув в постель, мгновенно ощутила, будто Грин снова ее обнимает.

Прежде чем отключиться, Теодора успела прочитать: «Спокойной ночи, увидимся завтра». Улыбнулась грустной улыбкой. И замерла, надеясь, что завтра мир перестанет сходить с ума и она сможет вернуть контроль над собственной жизнью.

III

– Сбежал? – осторожно переспросил Бальмон, не поверив своим ушам.

– Сбежал, – подтвердил Доминик Клоне. – У озера мы нашли следы крови в большом количестве, камешек, который уронила твоя дочь, тоже в крови. С учетом того, что на Жаклин открытых ран практически нет, думаю, у нас есть ДНК преступника. Твоя дочь молодец. Не думал, что в семействе Бальмон вырастет боевая единица. Твои все изнеженные, а жена была… Ох, прости. Я хотел сказать, что Жаклин молодец. Точка.

Кристиан пропустил остроту мимо ушей, хотя в другое время вернул бы ее Доминику. Их пикировки относительно социального класса никогда не выходили из-под контроля, но со стороны казались весьма жесткими. Сейчас важнее была Жаклин. Слушать размышления Доминика о крови и количестве ран на теле дочери было невыносимо, но Бальмон держался, позволив себе лишь с тревогой оглянуться на палату, где лежала Жаклин. Ей сделали укол седативного, и девушка уснула.

Бальмон переговорил с врачом, убедился, что в целом дочь не пострадала, если не принимать во внимание психологический аспект, и решил остаться в больнице и забрать девушку домой, как только ее отпустят.

Туда же спустя несколько часов и приехал Доминик. Он выглядел изможденным и возбужденным одновременно. В руках держал увесистую папку с бумагами, которую бросил на больничную скамью рядом с другом, а сам принялся мерить шагами пустой в ночное время коридор. Персонал больницы их не беспокоил. Если с комиссаром полиции они могли поспорить, то с Бальмоном, чья семья была одним из главных спонсоров, – нет.

– Как у него вообще хватило сил уйти, если она треснула его по голове? – приглушенно спросил Кристиан, чтобы чем-то забить тишину.

На самом деле ему было плевать на парня. Ничего хорошего Кристиан ему не желал и по-прежнему был готов разорвать собственными руками, хотя тупая ярость в груди уже рассасывалась, уступая место усталости. Это был слишком длинный день, непохожий на все остальные. Даже когда ему сообщили о смерти Анны, он отреагировал спокойнее и перенес последующие события легче, чем один этот вечер. С момента звонка Акселя Грина до того, когда он нашел дочь в разорванной одежде на проселочной дороге, прошло всего несколько часов. Всего несколько часов, растянувшихся на целую вечность, наполненную самым страшным для мужчины чувством – бессилием.

Бесполезный. Никчемный. Неспособный решить проблему. Именно таким ощущал себя Кристиан, пока искал дочь.

– Оглушила, – нарочито спокойным голосом продолжил Клоне. – Сбежала. Не каждому взрослому это под силу, а тут подросток. Криминалисты еще работают на месте, но по предварительной оценке Ален ушел в лес. Сейчас поиски затруднены: погода, темнота, сложный рельеф, но с первыми лучами солнца мы бросим все имеющиеся силы. Я уже передал ориентировку. Так что мы его найдем, можешь быть спокоен.