Все оттенки боли

– Не понимаю, что не сходится, – пробормотал Грин, будто не услышав последних слов. – У нас есть списки обреченных на смерть, написанные рукой мистера Уильямса. Возраст подходит, его родители служили в Спутнике-7 и там же умерли. Он был инициатором создания мероприятий в Афинах. У него нашли несколько статуэток Ареса. Он даже жене подарил медальон с этим божеством. Он признал свою вину, открыт на допросах – и все равно. Что-то не сходится.

– Просто тебе сложно поверить в то, что Кукловод был так близко все это время.

Марк лукавил. Ему тоже не нравилось, как именно раскрылось дело, как развернулись события. Готовность Уильямса сотрудничать со следствием удивляла, хотя с позиции психологического состояния подозреваемого все как раз-таки сложилось. Он устал от того, чем занимался. Миссию навязали родители, он сам ее не выбирал. И поэтому был рад «соскочить» на последнем вираже, когда действительно сделал все, что должен был. И даже больше.

Аксель протер глаза.

– На моей памяти преступник подобного уровня впервые без сопротивления сдается полиции и сам вкладывает ей в руки главные доказательства. Аурелия его проверила? Есть следы влияния?

Марк покачал головой.

– Не обнаружила. Либо они глубоко запрятаны, либо это действительно он. Все закончилось, Аксель. Ты можешь выдохнуть. Закрыть дело, передать его в суд и самоустраниться. Вернуться в управление, может быть?

Грин усмехнулся.

– Не знаю. Мы поймали Кукловода, у нас есть несколько имен марионеток, есть список жертв. Работы еще уйма хотя бы потому, что мы не можем предсказать, с какой стороны и когда будет нанесен удар. Теодора тоже в списке. И Дональд. Бальмон и Жаклин. Все они в чертовом списке.

– И ты, – напомнил Марк.

– И я.

Имя Акселя Грина стояло последним. Его явно вписали в момент, когда детектив подобрался слишком близко. И агент Стич чуть было не сыграла в партию Кукловода, устранив следователя, но он выжил.

Марк знал друга достаточно хорошо, чтобы понимать, что за себя он не боялся. А вот за Теодору – да. Особенно теперь.

Баррон рассказала мужу о Корсаре, но передала просьбу Рихтер не говорить Грину, который все еще был занят расследованием и пока не мог переключиться. И его нельзя сбивать с намеченного курса. Тем более Тео теперь в безопасности, она расскажет все сама, когда окажется готова.

Как выяснилось, Уильямс являлся одним из первых спонсоров Корсара и дал средства тогда, когда требовалось закупать оборудование в студию. Дела Джонатан вел через структуры жены, транши маскировались под благотворительность, и Джеральду пришлось открыть небольшое направление для детей, которое проработало два года, а потом закрылось. Часть оборудования передали в местный музыкальный колледж, а Корсар обрел относительную независимость и вплотную занялся шоу-бизнесом. С самим Уильямсом Джерри встречался дважды. В момент, когда будущий министр согласовывал транш, и в прошлом году. Что именно происходило на второй встрече, Джерри не помнил, но сообщил, что после этого осознал свои чувства к Теодоре.

К счастью, именно в тот момент в жизни мисс Рихтер начался период турбулентности, и она приблизила к себе продюсера, невольно снизив уровень угрозы, потому что он получил что хотел, даже если не признавался в этом. А потом… а потом появился Грин.

Аурелия сказала, что Джеральд остановился по собственной воле, потому что Теодора смогла найти те самые слова, которые сломали заложенную в его голову программу, разрушив логические цепочки. Рихтер спасла себя сама, и это вызывало уважение. Что касается Корсара, если верить словам Аурелии, он действительно испытывал сильные чувства по отношению к Рихтер, но вся их болезненность раздута влиянием. Баррон поместила его в свою клинику и взялась за терапию.

Аксель закурил, и Марк поморщился. Казалось, что с момента ареста Кукловода прошла вечность, но на самом деле счет шел на часы. Нужно было подготовить документы к суду, провести переговоры, еще несколько раз поговорить с Джонатаном, с его женой, которая отказывалась верить в происходящее и наняла адвоката. Впереди много работы, но профайлер чувствовал себя истощенным. И ему передавалась тревога Грина.

Аксель выдохнул дым и посмотрел на Марка.

– Как защититься от того, у кого тысяча лиц и тысяча имен?

– Не знаю.

– Кажется, я знаю. Только этот путь мне совершенно не нравится.

II

Она не выходила из дома двое суток. Спала, что-то ела, пила воду, потом брала пару таблеток снотворного и забывалась тяжелым сном, надеясь, что ей ничего не приснится. Уничтоженная переживаниями последних месяцев психика сдалась, и Тео наконец пошла у нее на поводу, позволив себе побыть слабой, заглянуть в лицо собственной боли и хотя бы попытаться ее принять и пережить. Рихтер душили слезы, но если раньше железная леди Треверберга глушила их, заталкивая боль глубже, то сейчас она плакала. Плакала, пока не начало жечь глаза, пока на душе не стало пусто, пока тело не сломалось. Оплакивала брата, разрушенные отношения с отцом, тупик, в котором оказалась, любовь, которая не лечила, а лишь заставляла относиться к себе все строже и строже.

Поэтому, когда в дверь позвонили, Теодора не сразу поняла, что происходит и чего снова от нее требует мир. Первым желанием было тут же обратиться к охране и попросить выставить нежданных гостей вон, но, заглянув в экран, на который выводилась нечеткая картинка с камеры, освещавшей входную группу, Тео покачнулась. Замученная собственными переживаниями, она позабыла о его существовании.

Аксель снова позвонил и опустил голову, видимо, глядя в телефон. Тут же раздался писк аппарата, но Рихтер не пошевелилась. Она могла не пустить его в эту квартиру, в свою жизнь, потому что именно сейчас он увидит ее настоящей, слабой и раздавленной и снова отгородиться от него маской не получится. Никогда. Теодора могла сделать вид, что не слышит. Могла вернуться в свою неуютную жизнь, снова придумать себе какое-то дело, которое вытеснит все остальное. И она почти поверила сама себе, что одной ей будет лучше, когда Аксель поднял голову и посмотрел прямо в камеру.

Сердце закололо, и Теодора бросилась к двери. Сняла цепочку, щелкнула замком.

Узкую полосу света заслонила массивная фигура. Но Грин не толкнул дверь, не ворвался вовнутрь. Он стоял на пороге, опустив голову и глядя на Теодору, то ли спрашивая разрешения, то ли принимая точно такое же решение, ведь он не мог не осознавать, что дороги назад не будет.

А она смотрела на него, затаив дыхание.

Запоздало Рихтер подумала о том, что выглядит чудовищно. Волосы нечесаные, на лице ни грамма косметики, домашний костюм, скорее всего, измялся и испачкался. Кровь бросилась к лицу, и Тео, прижав ладони к груди, сделала шаг назад. Аксель воспринял этот жест как приглашение и осторожно надавил на дверь. Полоска света стала шире. Рихтер зажмурилась. Глаза запекло то ли от слез, то ли от этого пронзительного чужого света, но все закончилось, когда агент шагнул в квартиру, закрыл дверь и мягко, но уверенно привлек женщину к себе.

Он ничего не сказал. Она ничего не спросила. Они стояли в темном коридоре, держась друг за друга. Ее руки мелко тряслись, его – вздрагивали от напряжения. Она вдыхала аромат его тела, он опустил лицо, прячась в иссиня-черных взлохмаченных волосах. Она держалась за него, как за последний рубеж, а он давал ровно ту степень защиты, которая не ограничивала свободу.

Кто первым потянулся к губам другого? Кто первым сбросил маску, избавился от сомнений и раскрылся навстречу этому странному обжигающему чувству? Кто первым решил, что другого пути для них нет? Они уже целовались, но то были первые касания, вызванные нервным потрясением. А сейчас?