Вспаханное поле

ревернул бабку. Потом, не обращая внимания на гневный

шум толпы, отчеканил:

— Кто проиграл, пусть платит!

Какой-то крестьянин из толпы возмущенно запротесто¬

вал:

— Игра была нечистая! Пусть переиграют этот кон!

Все вокруг одобрительно зашумели, гул голосов стано¬

вился все более мощным и угрожающим. Виновник спора,

очевидно не новичок в подобных столкновениях, бросился

на крестьянина, осмелившегося ему перечить, и2 ударив

его рукояткой ножа по голове, свалил наземь. Это испугало

остальных, и возмущенные возгласы умолкли. Люди бояз¬

ливо расступились, вокруг двух мужчин образовалась

пустота. Толпа поредела, и Панчо оказался в первом ряду.

Он с неприязнью смотрел на эту сцену. Стоявший рядом

с ним гаучо в пончо пробормотал, глядя на зачинщика

свары:

— Прохвост!

Панчо хотел как можно скорее найти Маноло и уехать.

Но человек с ножом, чтобы не уронить своего достоинства

и проучить крестьянина, который вмешался не в свое дело,

поднял плетку и, прежде чем тот успел встать на ноги, на¬

чал нещадно хлестать его, приговаривая:

— Пусть это будет тебе наукой!

Как раз в эту минуту Маноло подошел к отцу и взял

его за руку. Панчо хотел отвести мальчика к повозке и

уехать на ферму, но, обернувшись, увидел, что негодяй

опять замахнулся плеткой, и глухо проговорил:

— Подожди меня у подводы.

173

Панчо даже не оглянулся, чтобы удостовериться, что

сын послушался его, и не заметил удивленного взгляда,

который бросил на Маноло человек с пончо. Бледный, пре¬

исполненный решимости, он выступил вперед, подчиняясь

непреодолимому порыву, и сказал:

— Лежачего не бьют.

Круг раздался еще шире, и тишина стала еще более

глубокой. Замолчал даже ошеломленный и растерявшийся

задира. Его замешательство ободрило зрителей, и с новой

силой зашумели возмущенные голоса. Драчливый игрок,

презрительно усмехнувшись, смерил Панчо взглядом и

сказал:

— Вас никто не спрашивает, так вы и не суйтесь.

Панчо попытался поднять избитого. Негодяй замахнул¬

ся плеткой и на него, но перед ними вдруг вырос человек

с ножом в руке.

— Постой, приятель, теперь я войду в игру,— спокой¬

но произнес он.

Это был гаучо со шрамом на щеке. Обернув руку пла¬

щом, он смотрел на зачинщика ссоры холодным и суровым

взглядом. Тот опять растерялся. Но тут, схватившись за

нож, вмешался Панчо:

— Он имеет дело со мной, и я с ним сам посчитаюсь.

— Нет, кум, он мой: я на него с утра точу зубы,—

возразил гаучо со шрамом и бахромой пончо хлестнул не¬

годяя по лицу.

Ослепленный яростью, тот бросился на него с ножом,

но гаучо с кошачьей ловкостью отскочил и избежал удара.

Начался поединок, и Панчо, вынужденный довольствовать¬

ся ролью зрителя, отступил назад, в толпу, кольцом окру¬

жившую противников. Только теперь он увидел, что Ма¬

ноло все еще здесь. Он строго приказал ему отправляться

к подводе и не спускал с него глаз, пока тот удалялся.

Вдруг раздался крик. Панчо обернулся и увидел, как, схва¬

тившись за живот, задира зашатался и упал. Гаучо со шра¬

мом, сжимая нож, настороженно следил за ним. Удостове¬

рившись, что противник недвижим, он повернулся, готовый,

если надо, проложить себе дорогу ножом. Но толпа молча

расступилась, и он, словно по коридору, прошел к своей

светло-рыжей лошади, вскочил на нее и умчался галопом.

Панчо вернулся к подводе; он был настолько поглощен

своими мыслями, что не обратил внимания на необычное

выражение лица Маноло. Он уже покинул селение, но из

174

головы у него не шел гаучо со шрамом. Панчо пытался

вспомнить, где он его видел. Иногда ему казалось, что па¬

мять проясняется и вот-вот подскажет имя этого человека,

но нет — туман сгущался, и оно опять ускользало. За то вре¬

мя, что Панчо прожил на почтовой станции, он сталкивал¬

ся со многими людьми и со многими подружился. Быть мо¬

жет, именно там он и познакомился с этим гаучо. Однако

его сердечный тон, его странное поведение и явное желание

избавить Панчо от опасности, по-видимому, свидетельство¬

вали о более сильной привязанности, чем та, которую мо¬

жет породить случайное знакомство. Он досадовал на свою

память, тем более что страшный шрам на щеке гаучо делал

его лицо особенно приметным. Такие лица трудно забыть.

Наконец Панчо перестал ломать голову и спокойно разо¬

брался в происшедшем. Размеренное течение его жизни

едва не нарушилось. Ранили бы его или он сам нанес бы

рану, умер бы он или остался в живых— все равно на

его семью обрушилось бы несчастье. Он не раскаивался в

том, что сделал. Более того, случись опять подобное, он по¬

ступил бы так же. Но теперь, когда опасность миновала,

он думал только об Элене и детях.

Искоса посмотрев на Маноло, тихо сидевшего рядом,

Панчо строго сказал:

— В другой раз делай то, что тебе говорят. Сказано

идти к подводе, значит, иди.

Мальчик вздрогнул, поднял глаза на отца и опять по¬

тупился. Только теперь Панчо заметил, что Маноло не по

себе. Быть может, в другое время он обошелся бы с ним

суровее, но на этот раз сдержался. Он с досадой вспомнил

о драке: Маноло, конечно, не следовало там оставаться.

Лошади, освободившись от клади и чуя, что возвраща¬