Вспаханное поле

Быть может, он потому и ценил Пабло, что считал

его совсем другим, видел его любовь к земле.

Панчо пустил лошадей на выгон и направился к дому.

С порога он услышал плач Элены и подумал, что Хулия

сообщила ей о несчастье дона Гумерсиндо и что этим и

вызваны ее слезы. Но, увидев в руках жены письмо, он

вздрогнул всем телом от страшного предчувствия. Без сом¬

нения, письмо было от свояка, который хлопотал в Буэнос-

Айресе о признании прав Панчо на владение фермой.

—— Что случилось?—хрипло спросил он.

– — Эстер умерла,— простонала Элена.

185

— А! — выдбхнул Панчо, почувствовав некоторое об¬

легчение.

— Бедный Эмилио! — сквозь слезы проговорила Эле¬

на.— Каково ему остаться одному с маленькой дочкой на

руках!

— С ним твоя мать,— заметил Панчо.— И, кроме то¬

го, он еще молод и может снова жениться.

Он всегда недолюбливал Эстер, и, видя рыдавшую

Элену, к которой присоединилась Хулия, чувствовал себя

неловко и не знал что сказать. Он посмотрел в окно и в

сумерках различил фигуру Сеферино, который, выйдя из

куХни, направился к лошади, взял поводья и вскочил в

седло. Но, прежде чем уехать, Сеферино, широко улыб¬

нувшись, крикнул Маноло, возвращавшемуся с поля:

— Ну, как, приятель?.. Понравилась тебе книжечка,

что я привез?

— Понравилась... Но в другой раз не затрудняйте себя.

— Ба, в первой же лавке, если увижу, куплю еще и

привезу, чтобы ты набирался ума-разума.

Панчо, позабыв о горе Элены, вышел, чтобы осадить

Сеферино, но тот уже скакал по дороге к селению. Панчо

с досадой отвернулся и свистнул сыну, Маноло медленно

и неохотно повернул к нему голову.

— Заправь фонарь и, когда стемнеет, поставь его на

краю полосы, — приказал он сухо. Потом добавил, глядя на

Маноло, поившего лошадей:—И запряги лошадь в плуг.

Он вошел в дом и, видя, что Элена все еще плачет,

раздраженно проворчал:

— Слезами горю не поможешь.

У него было неспокойно на сердце. Ну и денек выдался!

Сплошные неприятности. Сперва столкновение с сыном,

который, вместо того чтобы работать, читал книжонку,

потом известие о выселении дона Гумерсиндо и, наконец,

письмо Эмилио, так испугавшее его в первую минуту.

В дверях показалась Клотильда. Ее лицо преобразила

та счастливая улыбка, которую Панчо впервые увидел,

когда Клотильда уезжала с фермы дона Томаса на крупе

лошади Сеферино. Эта молодившая ее улыбка появлялась

всякий раз, когда Сеферино на часок-другой запирался

с ней в кухне. Обычно после этого она долго ходила в при¬

поднятом настроении, и в ней даже пробуждалась наивная

кокетливость, но теперь при виде плачущих Элены и

Хулии она сразу стала серьезной.

186

— Что случилось? —спросила она, испытующе посмот¬

рев сначала на Панчо, а потом на Элену.

— Тетя Эстер умерла,— сказала Хулия.

Тогда заплакала и Клотильда. Панчо, нахмурившись,

посмотрел в окно и в сгущавшейся темноте увидел огонек,

который быстро удалялся: это Маноло, выполняя его при¬

казание, нес фонарь на край пашни. Обернувшись, он ска¬

зал Клотильде:

— Принеси поесть... Мне пора пахать.

Та, перестав плакать, с изумлением переспросила:

— Пахать?.. Неужто в эту ночь вы будете пахать?

— А что?

Женщина выразительно кивнула в сторону Элены, ко¬

торая, вытирая слезы, прятала письмо в конверт.

— Надо покончить с пахотой, пока не начались дож¬

ди] — ответил Панчо.—Что случилось, того не изменишь,

а жизнь идет своим чередом!

Смерть Эстер, на его взгляд, была печальным собы¬

тием, но не заслоняла всего остального. Главным для него

оставалось поле, ожидавшее лемеха и семян. Для Эстер он

уже ничего не мог сделать, а для земли мог. Он должен

был как можно скорее снова приняться за работу, при

солнечном или лунном свете — все равно, только бы вы¬

играть время.

— Принеси поесть! — повторил он.

Клотильда вышла. Хулия, глотая слезы, стала накры¬

вать на стол. Панчо быстро поужинал, как всегда в таких

случаях один, и встал. Он торопился на поле — по его рас¬

четам, сын уже должен был приготовить плуг. Но, прежде

чем выйти, он посмотрел на Элену и, видя, как она уби¬

вается, подошел к ней и своей мозолистой рукой провел по

волосам жены, безмолвно выражая этим ласковым жестом

свое сочувствие. Быть может, он сказал бы, хотя и с обыч¬

ной неловкостью, слово утешения, если бы в эту минуту

не вошел Маноло, в присутствии которого Панчо всегда

становился замкнутым и суровым.

— Плуг готов? — отрывисто спросил он.

Маноло утвердительно кивнул, и Панчо вышел. Когда

он скрылся в темноте, юноша, посмотрев на заплаканную

мать и решив, что отец повинен в ее слезах, сумрачно

спросил:

— Что с тобой? Почему ты плачешь?

— Умерла твоя тетя.

187

— А! Я уж решил... — проговорил он, досадуя на са¬

мого себя за то, что плохо подумал об отце. Уйдя на кух¬

ню, он сел на скамью и, хмуро уставившись в угол, стал

ждать ужина.

Близился рассвет. Холодный отсвет луны играл на зер¬

кале лемеха, то появляясь, то исчезая, по мере того как

Плуг поднимал и отваливал пласты земли, образуя бороз¬

ду. Все ярче становился свет фонаря, к которому прибли¬