Вспаханное поле

жался Панчо. Он не спускал с него глаз, чтобы не откло¬

няться от принятого направления. Панчо хорошо поработал

в эту ночь, хотя порой у него слипались глаза. Наконец,

в последний раз пройдя полосу, qH добрался до края паш¬

ни, взял фонарь и повернул к дому. Он выиграл целый

день, и чувство удовлетворения побеждало усталость, а

мирная тишина ночи вселяла в него спокойствие и бод*

рость духа. При виде спящего ранчо он с особой силой ощу¬

тил свою ответственность за семью, скотину, ферму — за

весь этот мир, который он создал и душой которого был.

Прежде чем пойти спать, он обошел двор и заглянул под

навес, в свинарник, в корраль, проверяя, все ли в порядке.

Наконец направился к дому, предвкушая наслаждение, с

которым он сейчас коснется мягкой подушки и нежного и

теплого тела Элены. Только теперь он вспомнил об Эстер,

но воспоминание это было каким-то далеким и смутным.

Вдруг он остановился и застыл, устремив взгляд вдаль.

В предрассветном сумраке вспыхнуло кровавое зарево по¬

жара. Сон как рукой сняло. Он вбежал в дом и растолкал

жену:

— Что-то стряслось у Гумерсиндо! Там пожар!.. Раз¬

буди Маноло, пока я седлаю!

Он побежал на выгон за свежей лошадью. Элена соско¬

чила с кровати и ворвалась в комнату сына, поспешно спря¬

тавшего под одеяло порванные листки книги.

– — Вставай! — крикнула она.— У Пабло пожар!

Юноша вскочил и начал быстро одеваться. Стоя посре¬

ди двора, Элена с тревогой смотрела на зарево пожара,

время от времени поднимавшееся ввысь. Маноло вышел из

дому и побежал за лошадью. Когда он вернулся, отец, уже

сидевший в седле, приказал ему: «Поезжай за мной!» —

и поскакал галопом напрямик через вспаханное поле. Ма¬

ноло вскочил на неоседланную лошадь и, нещадно колотя

ее каблуками, нагнал отца, когда тот ударами ножа рубил

188

проволочную изгородь, чтобы проехать на участок дона

Гумерсиндо. Они поскакали вместе, озаренные отсветом

пламени. Ранчо, превратившееся в огромный костер, грози¬

ло вот-вот рухнуть. Пылали, как гигантские факелы, и два

ближних дерева. Маноло подумал о Пабло и огрел плетью

лошадь, и без того мчавшуюся во весь опор. На фоне пла¬

мени четко вырисовывались силуэты людей. Отец и сын

разом натянули поводья и соскочили наземь у самого дома.

— Пабло!.. Пабло!.. — закричал Маноло.

Панчо подбежал к человеку, который торопливо подбра¬

сывал в огонь бревна.

— Что случилось, Гумерсиндо?

Тот, не оборачиваясь, отступил на шаг, взял еще одно

бревно и швырнул его в бушевавшее пламя.

— В чем дело?—крикнул Панчо, схватив его за рукав.

Фермер уставился на него налившимися кровью и сле¬

зящимися от дыма глазами. Его лицо, черное от сажи, кри¬

вилось дикой усмешкой. Опомнившись, он с яростью про¬

бормотал:

— Позарились на мою ферму?.. Так пусть получают

головешки да угли!

Маноло подошел к телеге, возле которой стоял Пабло,

угрюмо глядевший в огонь. На козлах, прижимая к себе

двух младших детей, молча плакала его мать. Домашний

скарб, уложенный в телегу, говорил о том, что обитатели

фермы не были врасплох застигнуты пожаром, а сами по¬

дожгли ранчо.

— Как это получилось, Пабло? — спросил Маноло.

Тот ответил мрачно и немногословно:

— Сегодня приедут выселять нас... Вот отец и решил

спалить все подчистую — пусть приезжают на голое место.

Занималась заря, и пламя пожара казалось уже не та¬

ким ярким, как раньше, в ночной темноте. Обугленные

стропила сломались, и крыша рухнула, взметнув снопы

искр. Дон Гумерсиндо, по-видимому немного успокоившись,

с горечью сказал:

— Двадцать лет работали, и все пошло прахом... Когда

участок гроша ломаного не стоил, до нас никому не было

дела. А теперь, когда мы полили его своим потом и он

стал приносить доход, нас выселяют...

Панчо возмущенно воскликнул, отвечая то ли ему, то

ли самому себе:

— Никто не может вас выселить!.. Нет такого закона!

189

Гумерсиндо снова распалился.

— Что там закон!.. У кого сила, за того и закон!. Зна¬

ешь, зачем меня выселяют?.. Чтоб пустить поле под паст¬

бище, хотя мы из-за этого можем подохнуть с голоду.

Выходит, жирный телок дороже тощего человека!..

Он подошел к лошади, привязанной к частоколу, и на¬

чал отвязывать ее так медленно, словно пальцы не слу¬

шались его.

— Что же ты теперь собираешься делать? — спросил

Панчо таким тоном, что Маноло насторожился.

— Батрачить, что ж еще?.. Наймусь к кому-нибудь

в работники, если меня возьмут с детьми.

Он сел на лошадь и, угрюмо посмотрев на догоравшее

ранчо, проговорил:

— Стоило двадцать лет с утра до ночи работать, как

вол, чтобы кончить пеоном!

Уже совсем рассвело, и при дневном свете в глаза бро¬

сались пни деревьев, что росли прежде вокруг ранчо.

Панчо неодобрительно пробормотал под нос:

— Надо же — вырубил все подряд!.. К чему?

Ему было жаль погибших деревьев, словно он сам по¬

садил их и ухаживал за ними. Спору нет, подумал он,

плохи дела Гумерсиндо, а от человека, у которого не оста¬

лось ни кола, ни двора, всего можно ожидать.

Делать здесь было больше нечего. Пабло по-прежнему

не спускал глаз с обугленных бревен, а мать его заливалась

слезами. Мужчины, хотя и в разной мере, разделяли ее

скорбь. Вдруг Панчо сказал, подъехав к Гумерсиндо: