Вспаханное поле

нет, уж слишком это было бы хорошо!

В его словах слышались горечь и боль. Горечь при мыс¬

ли о том, что столько дней тяжелого труда пропали даром,

и боль за поле, которое страдает от засухи в то время, как

над равниной низко нависли тучи, полные животворной

влаги. Он слишком привык к капризам погоды, не раз об¬

манывавшей его надежды, чтобы строить себе иллюзии.

— Эти тучи пройдут мимо, а задождят над морем ли¬

бо над горами, где одни камни, — проворчал он, глядя

вверх.

Наконец он обратил внимание на дочку. Девочка по¬

смотрела на него и улыбнулась, и Панчо весь просветлел,

словно в эту минуту сквозь свинцовую завесу туч брызнул

вожделенный дождь. У него разгладились морщины на

лбу и перестали ходить желваки на скулах. Своей шерша¬

вой, мозолистой рукой он легонько погладил щечку девоч¬

ки. Глаза его лучились нежностью. У Элены стало легче

на сердце. Она поднесла дочку поближе к Панчо, чтобы

он ее поцеловал. От прикосновения усов отца девочке ста¬

ло щекотно, и она засмеялась.

Тогда Маноло, должно быть завидуя сестренке, кото¬

рую приласкал отец, бросил куклу и, став на цыпочки, по¬

тянулся к нему, чтобы он и его поцеловал. Но Панчо, сра¬

зу перестав улыбаться, сказал:

— Ты уже большой и мужчина... а мужчины не це¬

луются.

В глазах ребенка погас веселый огонек. Он смущенно

потупился и, отступив назад, опять уцепился за юбку ма¬

тери. Пока Панчо отвязывал сверток, привезенный из се¬

ления, Элена, желая утешить сына, гладила его по голов¬

158

ке. Но если у Маноло и не брызнули навернувшиеся было

слезы, лицо его еще долго сохраняло обиженное выраже¬

ние.

Панчо осторожно развернул сверток, в котором ока¬

залось оправленное в раму четырехугольное зеркало.

— Зачем ты это купила — удивленно воскликнула Эле¬

на. — У нас же есть зеркало, и мы не должны тратиться

без нужды.

В ней говорила не столько бережливость, сколько тре¬

вога за будущее.

— То, которое у нас есть, маленькое, и угол у него

отбит. А это я уже давно заказал, когда еще дела шли хо¬

рошо. Кто ж мог угадать, что будет засуха... Ты ведь зна¬

ешь, что я хочу дать тебе все, что у тебя было до того, как

ты пришла ко мне. — Глубоко тронутая, Элена промолча¬

ла. Ей было известно, что Панчо одержим желанием во

что бы то ни стало окружить ее комфортом, чтобы она за¬

была о городе и о тягостном впечатлении, которое произ¬

вело на нее убогое и запущенное ранчо в ту ночь, когда

после венчания она впервые попала на почтовую станцию.

Они направились к дому. Маноло, как ни интересовало

его новое зеркало, которое нес отец, не отпускал юбки ма¬

тери, позабыв о паяце, валявшемся во дворе со сложен¬

ными руками. Время от времени он боязливо посматривал

на отца. Увидев под навесом скамейки, на которых во вре¬

мя занятий сидели ребята, Панчо нахмурился и провор¬

чал:

— Не понимаю, зачем ты возишься с чужими детьми.

Охота тебе попусту время терять.

Элена, которой было больно это слышать, как всегда,

мягко ответила:

— Зачем ты так говоришь? Учить их вовсе не значит

попусту терять время.

— Да на что им это?.. Чем они грамотнее будут, тем

бессовестнее! — с ожесточением отрезал Панчо.

Он был в самом отвратительном настроении, и, несом¬

ненно, причиной тому была не только засуха. Его поведе¬

ние вновь пробудило тревожные мысли, не оставлявшие

Элену, пока она ждала возвращения мужа из Мертвого

Гуанако. Она хорошо знала характер Панчо и догадыва¬

лась, что случилось что-то неладное. Ей хотелось тут же

расспросить его, но она решила сперва отослать ребенка.

159

— Пойди-ка, Маноло, покачай Хулиту, чтобы она за'

снула, — сказала Элена и увела мальчика в дом.

Панчо, стоя под навесом, снова погрузился в созерца¬

ние засеянного поля и черных, как сажа, туч. Но ни гро¬

зовое небо, ни вихри пыли, взметаемой ветром, не каза¬

лись ему добрым знаком, и лицо его оставалось по-преж¬

нему печальным и мрачным. Он был научен горьким опы¬

том не обольщаться видимостью и, кроме того, не мог за¬

быть о засухе, которая вызвала эпидемию оспы и была

для них таким ужасным бедствием. Он вспоминал то вре¬

мя, и былое горе сливалось с нынешним. Да, ничто легко

не дается, — думал он. — Жизнь трудна. Посвятить себя

земле значит обречь себя на страдания. Но мужчина не

должен сдаваться, как бы он ни страдал. Не сдавался, по¬

ка у него билось сердце, его покойный тесть, не сдастся и

он, Панчо, — ни теперь, ни когда бы то ни было. Будь он

один, он, пожалуй, мог бы круто изменить свою жизнь и,

подобно Сеферино, пойти по тому пути, который ведет в

неоглядные дали, навстречу приключениям. Но у него есть

жена, двое детей и ферма, которые так же неотделимы от

него, как мясо от костей. Жена, дети и земля — в этом вся

его жизнь. От дождя зависит, будет ли она для него раем

или адом.

А облака, полные влаги облака, плыли, не разражаясь

дождем.

Панчо тряхнул головой в бешенстве от своего бессилия.

Если бы он мог проткнуть их ножом! Располосовать

снизу доверху!

Он заметил валявшуюся на земле мотыгу. Заподозрив,

что ребята, которых бесплатно учила Элена, вопреки его

категорическому запрещению играют инструментами, он,

ворча, поднял ее, отнес к сараю и прислонил к стене