Зеленая кухня, или Самый опасный рецепт

Нравлюсь? Я ему нравлюсь?

Все это время, во все дни, которые прошли с моей свадьбы и брачной ночи, я чувствовала себя искалеченной и неправильной. Но сейчас, когда Аррен произнес свою короткую, но такую искреннюю речь, во мне будто бы что-то встало на место. Исправилось.

Я больше не была сломанной куклой, поруганной невестой, дочерью, от которой отказалась семья. Слова Аррена вернули мне меня — это понимание было странным, но очень правильным.

Я наконец-то снова стала собой. Джейн Холифилд, а не изгнанницей.

Мандрагора, которая тихонько сопела у меня на руках, шевельнулась и объяснила:

— Джейн хочет сказать, что ты тоже ей нравишься! Правда, Джейн?

Это было сказано с такой невинной, детской интонацией, что мы с Арреном не выдержали и рассмеялись. Я подошла к нему, обняла и какое-то время мы ни о чем не говорили, потому что все было понятно и без слов. Была только белая ночь, мягкий отзвук голосов откуда-то с улицы, и мы.

И этой ночью мы не заснули, и каждое мгновение в ней было наполнено нежностью, чудесами и волшебством. Когда я, юная жена, влюбленная в своего мужа, вошла в спальню Энтони Локсли, то и представить не могла, что настоящее чувство может быть таким.

Оно обжигало каждую клетку тела — но этот огонь не уничтожал. Он был целительным и ласковым.

Оно наполняло смыслом каждый миг.

Оно было тем, что давало возможность жить дальше.

Свет белой ночи угас, а потом вернулся — уже утренний, свежий, умытый быстрым летним дождем. Я лежала в объятиях Аррена, слушала, как последние капли стучат по подоконнику, и мне было хорошо и легко.

Так, словно в моей жизни никогда не случалось ничего плохого.

Так, словно я жила лишь для того, чтобы однажды оказаться в этой комнате с этим человеком — и не расстаться с ним никогда.

— Не спишь? — негромко спросил Аррен. От него веяло прохладным дождевым запахом и чем-то еще, бодрящим и свежим.

— Нет, — ответила я так же тихо, словно наши голоса могли спугнуть чудо, которое случилось этой ночью. — Думаю о том, какой бывает любовь?

— И какой же? — Аррен поцеловал меня в плечо, дунул в волосы, и мне захотелось рассмеяться. В его руках было тепло и спокойно, словно в колыбели — даже думать не хотелось о том, что придется вставать, заниматься какими-то дневными делами…

— Получается, что даже не знаю, — призналась я. — Потому что в книгах пишут, что это такое чувство, от которого ты не помнишь себя. Оно налетает, как ураган, подхватывает влюбленных и уносит их куда-то в рай.

Аррен усмехнулся.

— Неужели так и правда пишут?

— Правда. Но я не чувствую никакого урагана. Только тишину, словно шторм прошел, и теперь больше нечего бояться… — мне неожиданно сделалось неловко — я села и, глядя на Аррена, спросила: — Звучит как-то по-дурацки.

— Звучит очень хорошо, — серьезно ответил он. — Очень искренне. И я хочу, чтобы это не менялось.

Глава 8

Аррен

Русалочий праздник, с учетом новых событий, решили все же провести, но не у озера, а в самом поселке. К тому времени Тойво Мяккинен с помощниками успел пройти вдоль борозды, как следует, просыпав все солью, так что за новыми соляными запасами пришлось отправить посыльных в соседний город. Жители Кассулантинена были довольны тем, что я сдержал слово и все оплатил. Соль в здешних краях была важным товаром и стоила дорого.

Думать о минувшей ночи было сладко и в то же время немного жутко. Аррен Эленбергер, темный маг, поставщик ядов для его величества, умер окончательно — и воскрес уже другим человеком, тем, которым был до гибели Элейни. И теперь надо было понять, что с ним делать, и как жить дальше.

Мы с Джейн могли бы пожениться. Вряд ли Рупрехт запретил бы нам это. Мы жили бы дальше в этом поселке — а почему бы нет? Дом нам предоставили хороший, а зеленую кухню я бы сделал лучшей в стране. Только теперь на ней росли бы не яды, а лекарства. Так бы жизнь и пошла дальше…

— Больно! — услышал я рассерженный тоненький голосок и очнулся. Оказывается, пропалывая очередную грядку и ощипывая разросшийся капельник, я и не заметил чуда!

— Больно, говорю ж тебе! Что ты мне все волосья повыдергал? — капельник с пышными сиреневыми соцветиями развернулся в мою сторону и уткнул листья в стебель, словно руки в бока. Я не выдержал и рассмеялся: вот оно, влияние говорливой мандрагоры! Там, где оно есть, все растения потихоньку обретают речь. Будет у маленькой мандрагоры Джейн компания для беседы.

— Зато какой ты стал красивый, — ответил я. Грядка с капельником, заключенная в деревянную раму, в самом деле была образцом огородного искусства: ровная, аккуратная, ухоженная. Ничего лишнего. — Прямо столичный кавалер.

Капельник зафыркал, но было ясно, что сравнение со столичным кавалером пришлось ему по душе. По дорожке среди грядок шла Джейн с большой лейкой в руках, одетая уже в новый костюм, пошитый теткой нашей Лемпи — я с удовольствием отметил, глядя на нее:

— Джейн, ты просто фея огородничества.

Она улыбнулась и принялась аккуратно поливать обитателей соседних грядок. Капельник развернулся к ней и сварливо спросил:

— Это, что ли, тоже столичная мода, барыне в портках ходить?

Да, вместо традиционных юбок Джейн предпочитала носить брюки во время работы на зеленой кухне. Услышав тоненький голосок, она встрепенулась, посмотрела на капельник, который изучал ее с видом покупателя на рынке, и завороженно поинтересовалась:

— У нас новый говорящий цветок?

— У нас их будет много, — ответил я, а капельник добавил:

— А вы бы, небось, радовались, если б мы молчали. Ишь, волосы выдергивают, листья обрезают и рады, вы только гляньте на них! Мы тут росли годами, горя не знали, а теперь вон что, по линеечке всех выстроили!

— И чем же тебе плохо? — спросила Джейн, полив грядку и подойдя ко мне. Я выпрямился, поцеловал ее — какое же это светлое, почти невесомое счастье, целовать ту девушку, которая тебе нравится — и сказал:

— Вот, теперь у нас тут ругачий капельник. Хорошее название, я думаю.