Зеркало королевы Мирабель

Словно в ответ на мрачные мысли музыканта, Бенжамин спросил вернувшихся «дружинников»:

— Вам не показались странными эти переписчики?

Альбер свалил дрова перед очагом и занялся растопкой. Филипп опустился на одно колено возле леди Беатрисы и принялся весьма бестолково поправлять ей одеяло и нашептывать всяческие глупости. От этого лже-секретаря вообще было мало толку.

— Мне они тоже показались странными, мой лорд, — подал голос Фламэ. — Больше походили на стражников. Я их повидал за свою жизнь.

Лицо Бенжамина исказилось ненавистью, привлекательные, хотя и простоватые черты сделались вдруг отвратительными. Зло никогда никого не красило.

— Их предводителя я прежде видел.

Этого еще не хватало, — мрачно подумал музыкант. Подсев к огню, он принялся ворошить поленья старой изрядно погнутой кочергой. Продолжение разговора слышать не хотелось, потому что Фламэ знал, о чем сейчас пойдет речь. Нежелательная тема.

— Этот Суррэль был одним из подручных Палача, — с ненавистью проговорил Бенжамин.

— А разве Палач не сказка? — весьма наивно спросила ведьма. — Я думала, им просто детей пугают, как меня в детстве.

Фламэ обернулся. Гадалка сидела, вертя тонкими пальцами гребень, и переводила взгляд с Бенжамина на его «дружинников». Понять, говорит ли девица правду, или врет было невозможно. Как и определить, сколько же ей лет. Если семнадцать, то, пожалуй, и знала она Адмара только как страшную сказку, а если больше — врет.

— Встречался я с Адмаром, — процедил лорд-наемник и принялся с особенным остервенением кромсать сушеное мясо. — Можешь мне поверить, Элиза, это не сказка, пусть даже и самая страшная. Это чудовище во плоти. Вот как пел позавчера наш музыкант.

Фламэ согласно наклонил голову.

— Адмар разорил Шеллоу-Тон и убил моих родителей, — мрачно продолжил Бенжамин, — и все по приказу королевы. Никто из лордов Каллада не смог удержать свои земли.

— Отчего же, — мягко возразил музыкант, пытаясь переменить тему. — В Озерном краю власть Мирабель не имеет никакого значения. Тамошние лорды возвращают свои земли.

— Да кому он нужен, этот Озерный край, — фыркнул Филипп. — Кто на него позарится? Беспокойный сосед под боком, сплошные болота.

— Говорят, там Адмар и сгинул, — кивнул Бенжамин. — Мясо готово.

Ужин был не самый сытный: несколько полосок сушеного мяса, хлеб и по кружке подогретого вина. Но Фламэ случалось голодать неделями, так что это вполне сходило за королевский пир. Быстро всё съев, он вернулся к камину, где сел греть озябшие руки. В хижине было холодно, и музыкант беспокоился за свою гитару. И за бледную леди Беатрису, скорчившуюся в кресле. Гадалка накормила ее размоченным в вине хлебом, прежде чем приняться за ужин, и теперь больная сидела неподвижно, уставившись на огонь. Фламэ подсел ближе и коснулся бледной холодной руки девушки.

— Госпожа, — тихо позвал он. — Госпожа моя…

Леди Беатриса не ответила.

— Надо спешить, — сказал Фламэ, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Ей хуже? — Бенжамин отставил поспешно кружку и подошел к креслу.

— Пока нет, — качнул головой Фламэ. — Но станет. Не стоит ночевать в этой хижине. До столицы еще два дня пути.

Лорд-наемник резко развернулся к столу.

— Доедайте, живо. Выходим.

* * *

Спешка вполне устраивала Джинджер. Если бы не приходилось ехать при этом на лошади, а можно было удобно устроиться в повозке, то ведьма смогла бы даже наслаждаться поездкой. А так у нее сильно болели ноги, да и подол платья совсем истрепался. Джинджер дала себе торжественное обещание: попав в столицу, первым делом отправиться к швее и привести в порядок одежду. И уж потом, получив деньги за греющий сейчас грудь камешек, можно озаботиться теплыми вещами на зиму. Девушка давно уже собиралась купить подбитый мехом плащ, пару красных сапожек с вышивкой и — обязательно — зеленое платье с кожаным поясом. С детства она не носила ничего кроме черных ведьмовских платьев, и роскошный наряд из цветной шерсти был ее давней мечтой. К тому же, в черном одеянии она могла себя выдать за чью-то служанку, не более. Быть ведьмой не всегда удобно.

Последующие два дня маленький отряд останавливался только ради краткой передышки, и постепенно Джинджер начала мечтать о вещах чуть более приземленных: помыться, выспаться и убить проклятого музыканта. Цепляясь за поводья окоченевшими без пристойных (в ведьмовском понимании, конечно, заговоренных) перчаток руками, Джинджер сверлила тяжелым взглядом худую, слегка сутулую спину проклятого белобрысого торопыги и придумывала для него всяческие кары. Будь ее воля, музыкант был бы уже повешен, растерзан дикими зверями, отдан на забаву тому самому Адмару и основательно проклят. Увы, для последнего ведьме требовались лапка черного кролика, жабьи глаза, или на худой конец кусок кожи висельника. Ничего подобного Джинджер в сумке не носила, не желая ссориться с сестрами.

Город показался на горизонте уже на закате: величественные белые стены в семь человеческих ростов, сложенные из огромных каменных блоков. По легенде складывали стены Каэлэда великаны, спящие теперь в каменоломнях под городом. Над зубцами высился целый частокол шпилей, острых крыш и башенок, и последние лучи солнца золотили их. Подмигнув, солнце закатилось за громаду столицы и погасло. В холодном воздухе на многие нэи разнесся удар колокола, возвещающий о закрытии ворот. Спешить больше было некуда. Бенжамин выругался так, что Джинджер, вроде бы ко всему привычная, едва не заткнула уши.

— Милорд, — мягко укорила она, — вы беспокоите леди Беатрису.

Увалень покосился испуганно на повозку, где за занавесями вот уже два дня его сестра сидела почти без движения, и слегка покраснел. Выглядело это на взгляд Джинджер довольно мило. По крайней мере — забавно.

— Придется ночевать в гостинице, — решил Бенжамин и указал на небольшой домик в полунэе впереди. — Вполне пристойное заведение, там Беатрису должны хорошо принять и накормить.

«А нас, стало быть, не должны?» — сварливо подумала Джинджер и повернула коня к обочине. Она была только рада спешиться и нырнуть в тепло. Гостиница, однако, неприятно поразила ее своей пустотой. Шагнувший следом музыкант поцокал языком.

— Ничего, свободнее будет, — решил он и направился по своему обыкновению к очагу.

Выскочивший из-за низенького прилавка хозяин преградил ему путь.

— А ну показывай ярлык! И вы, барышня, тоже.

Музыкант небрежно указал на стоящего в дверях лорда-наемника и невозмутимо подсел к огню, нежно, как возлюбленную, положив на лавку свою гитару. Джинджер последовала его примеру. Пускай уж Бенжамин решает все вопросы и устраивает свою сестру. Из него, кстати, хороший муж выйдет, хозяйственный. Ведьма мечтательно наблюдала за тем, как лорд демонстрирует выданный ярлык, отдает распоряжения, устраивает сестру в кресле. Эта крыса-Беатриса, пожалуй, будет мешать, но тут уж ничего не поделаешь…. Джинджер повернулась и стала смотреть на огонь. В пламени опытная гадалка смогла бы многое рассмотреть, но молодой ведьме чудились только смутные очертания чего-то враждебного, но волнующего. Ну, суженый-ряженый….

— Вино и тушеное мясо, госпожа, — хозяин протянул ей подносик, на котором стояла деревянная плошка и оловянная кружка. Бенжамину с «дружиной» (дружина та курам на смех!) подал на фаянсе и в стекле. — И для господина.

Музыкант на подобное оскорбление внимания не обратил и невозмутимо принялся за еду. Джинджер покосилась на лорда-наемника. Нет, паршивый выйдет муж, честное слово. Так и крутится вокруг своей немощной сестры. А ну как всю жизнь будет? Она взялась за ложку. Еда оказалась паршивой — картошки больше чем мяса, а соли и перца повар и вовсе пожалел. Да и в кружку налита была кислятина. Настроение у молодой ведьмы окончательно испортилось. Спокойно пережевывающий безвкусный ужин музыкант его не улучшил.