Зеркало королевы Мирабель

— Беатриса! — выдавил Бенжамин, в изумлении уставившийся на сестру. Та не шевельнулась, даже не вздрогнула, но и не отвела от его лица спокойных, мертвенных глаз.

Фламэ больше интересовала одиннадцатая, также не изменившая излюбленному красному цвету, любимым туфелькам, подкованным и расшитым рубинами, даже выражению лица за десять лет не изменившая.

— Адмар, — нежно, как умела только она одна, сказала королева Мирабель, — заставил же ты меня за тобой побегать.

Это была, конечно же, ложь. Королева Мирабель никогда и ни за кем не бегала.

Глава четвертая

Никогда и никого прежде Джинджер так не боялась, как лорда, мечущегося по комнате, будто зверь по клетке. Даже неотвратимая погоня, которая чудилась поминутно, не вызывала такого ужаса. Единственный раз ведьма попыталась только заикнуться об успешном исходе дела, о том, что леди Беатрис лежит на узкой продавленной постели, и, хотя бледнее обычного, но все же жива… Бенжамин посмотрел на нее так, что Джинджер захотелось провалиться под землю. Казематы королевы Мирабель, о которых ходили самые жуткие слухи, показались ей тогда уединенной и тихой монашеской кельей. Больше Джинджер со взбешенным лордом не разговаривала.

Из замка они выбрались на удивление просто, и даже сумели забрать с собой леди Беатрису. Поначалу это удивило Джинджер и заставило поволноваться, но потом она поняла: Мирабель не интересны лорд и леди Шеллоу со своей смехотворной дружиной. Она получила, то, что хотела. И потом, ведьма подозревала, далеко они все равно не уйдут. Слуг королевы в этой стране едва ли не больше, чем простых жителей.

Покосившись на сгорбившегося на краю постели Бенжамина, Джинджер бочком отошла к окну и распахнула ставни. Новый рассвет. С улицы, увы, тянуло не свежим морозным воздухом, а запахом помоев, дрянного супа и конского пота. Возле покосившейся конюшни мальчишка делал вид, что чистит лошадей обнищавшего лорда. Сунув руку за пазуху, Джинджер вытащила свою добычу и освободила ее от платка. Бенжамин был слишком погружен в свою всепоглощающую ярость, чтобы смотреть, чем там занимается ведьма. Филипп отправился на поиски лекаря, а Альбер — добывать пропитание. Скрываться в грязной таверне еще было возможно, но есть здешний обед, больше похожий на корм для свиней, не собирался никто. Впрочем, Бенжамину было все равно. Так что обедом, по счастью, обеспокоился его верный и предусмотрительный молочный брат.

Убедившись, что никто на нее не смотрит, Джинджер развернула тряпицу и рассмотрела свое сокровище. Оно наверняка компенсирует все ее затраты, все ее труды. Уж за него-то можно будет выручить больше, чем жалкие тридцать золотых. Этакая вещица стоит и все сто. А то и пятьсот. Может и тысячу! Джинджер осадила себя. На эту вещицу еще нужно найти покупателя.

Сколько бы ни хотела она казаться расчетливой, но кинжал с пояса королевы Мирабель украла машинально. Стояла ближе всех, а красавица (невероятная красавица, сказочная красавица, пугающая красавица) была занята только оборванцем музыкантом, под личиной которого скрывалась страшилка из детских сказок. Рука Джинджер сама сдернула кинжал и спрятала его в складках юбки. Ведьма с детства была воровата, словно ее кто-то проклял. Анну, ее первую воспитательницу, практически мать, это очень тревожило. Она и травами отпаивала — сама была из круга Слышащих — и к Дышащим возила, чтобы чарами отвадить девочку от воровства. Почти сработало. Да вот иногда ручонки сами тянулись.

Джинджер изучила кинжал в розоватых лучах утреннего солнца. Не длинный, в полторы ладони, похожий на стилет. Лезвие совершенно черное, словно покрытое копотью, и не дает блеска. На рукояти, обтянутой черной кожей, золотом начертаны несколько знаков. Джинджер их не понимала, но эти закорючки заранее ей не нравились. Колдовская вещица, сразу видно. Дикая. Древняя. Если не маги Изумрудной долины, то уж коллекционеры Усмахта точно за нее заплатят.

Шаги за спиной оторвали ее от разглядывания безделушки. Поспешно завернув кинжал в тряпицу, Джинджер обернулась.

— Лекарь дал эти травы, — мрачно сообщил Филипп, кидая на стол бумажный кулек. — Но велел привести леди Беатрис. Так он ничего сделать не может.

Бенжамин вскинул голову.

— Завари.

— Но это может быть бесполезно… — начал Филипп.

— Завари! — рявкнул Бенжамин и вновь погрузился в мрачное молчание.

— Я скажу за водой, — предложила Джинджер.

Вскинув голову, Бенжамин мрачно указал ей на колченогий табурет, стоящий возле кровати.

— Останься. Это сделает Филипп.

— Но…

Порывисто вскочив, лорд-наемник с силой стиснул плечи ведьмы. Вот когда ей стало по-настоящему страшно. Сейчас этот сумасшедший свернет ей шею, точно.

— Ты будешь сидеть и приглядывать за моей сестрой. Даже не пытайся сбежать.

— И в мыслях не было… — пробормотала Джинджер.

— Не выпускай ее, — приказал Бенжамин и разжал наконец руки. — Я должен придумать, как увидеть ублюдка.

Ведьма всегда полагала, что куда проще увидеть собственную спину, чем кого-то, угодившего в руки королевы Мирабель. Но она благоразумно промолчала. Странный кинжал согревал ее кожу под платьем. А из этих неприятностей она выберется. Пускай силой она уступает лорду и его смехотворной дружине, зато она гораздо умнее.

* * *

В том, что замковая тюрьма за десять лет не изменилась, было даже что-то утешительное. По крайней мере, в большей степени утешительное, чем весть, что и сама королева не изменилась. Впрочем, к последнему Фламэ привык. Такой он ее увидел много лет назад: белокурой, юной, в алом платье. Порой ему казалось, скорее Бог состарится, чем королева Мирабель.

Итак, тюрьма. Вернее — пыточная. Ее содержали в образцовом порядке, словно хирургическую палатку. На пол была постелена свежая солома, пыточные инструменты были в идеальном порядке разложены на трех выскобленных столах. У стены стояла достаточно удобная, если учесть место, скамья, на которой Фламэ и сидел. Сходство с больницей усиливалось из-за того, что пахло здесь каленым железом, травами, и лишь слегка — кровью. Почувствовать себя пациентом на приеме у лекаря мешали только цепи, тянущиеся от запястий музыканта к крюку, ввинченному в стену.

Последний раз Фламэ был в этой комнате чуть больше десяти лет назад. Он улыбнулся: всегда приятно вспомнить о своих правильных поступках, тем более, когда их так мало. Хотел бы Фламэ знать, где сейчас тот человек, выведенный из мрачных казематов королевской крепости и оставленный дождливой ночью на пороге замка КэрГоф.

Дверь раскрылась бесшумно: королева Мирабель никогда не любила пустых театральных эффектов. Она сама по себе легко могла привлечь внимание, так что не нуждалась ни в драгоценностях, ни в пышной свите, ни в звуках фанфар. Или, как в данном случае — в зловещем скрипе. Подняв голову, Фламэ окинул королеву задумчивым взглядом. Алое платье странного покроя — такие, говорят, делались только для нее — подчеркивало все достоинства фигуры. Двадцать пять лет назад это свело молодого рыцаря из угасающего рода Адмаров с ума, а может быть и еще раньше, когда он действительно впервые встретил Мирабель. Теперь же Фламэ находил все в женщине неестественным. Сколько ей сейчас должно быть? Он прикинул: да, около пятидесяти пяти. Каким секретом владеют придворные маги, музыкант не знал, и знать не хотел. Закончив рассматривать королеву, которая внимания не стоила, Фламэ оглядел ее спутников. За левым плечом стоял верный сенешаль Кей, все такой же высокий и худой. В изгибе губ по-прежнему чувствовалось какое-то неистребимое презрение. Он, кажется, всегда ненавидел королеву Мирабель. Он был единственным, кто ненавидел ее по-настоящему, истово и с первого взгляда. Однако же, он отчего-то не покидал замок. Смазливого блондина за левым плечом королевы Фламэ не знал. Но, если судить по черному мундиру, по серьге из белого золота, мальчишка был новым начальником королевской гвардии. Адмар в прежние годы смотрелся в этом мундире куда лучше.

Он усмехнулся.

Мирабель перешагнула порог, сделала пару плавных шагов, как по паркету танцевального зала, и замерла в центре комнаты. Посещать тюрьмы и пыточные она не любила, к заключенным королева вообще питала отвращение. В ее мире царили только красота и изящество, только балы и приемы, и счастливые люди. Вот и сейчас она смотрела на отощавшего за десять лет скитаний Палача с какой-то оскорбительной жалостью.

— Где ты был столько лет, милый? — неожиданно нежным тоном спросила королева.

Фламэ поднял брови. Была ли королева так уверена в своих силах? Или так глупа? Или это утонченная издевка, понять которую с первого раза невозможно? В любом случае, он ничего не ответил. Смысла в том не видел. Королева подошла к столу и, поморщившись, коснулась жуткого вида инструментов. Фламэ не знал названия и назначения половины из них, но внутренне уже содрогался. Стоит Мирабель приказать… он невольно покосился на свои руки, на длинные, бледные, но сильные пальцы. В детстве он боялся упустить славу, потом — свою королеву, потом — время. Теперь же больше всего он боялся, что, найдя в который раз его слабое место, Мирабель в него ударит. Фламэ представил, как вон тот кудрявый красавчик ломает ему пальцы, один за другим, и нервно сглотнул.