Женщины

Преодолев несколько ступенек, Фрэнки поднялась в их единственную ванную, приняла душ и переоделась.

Она вышла на работу еще до того, как Барб встала с постели.

В конце двенадцатичасовой смены в операционной Фрэнки попрощалась с коллегами и села в машину — старенький «форд фалкон», который они делили с Барб. По дороге из города она слушала кассету Джона Денвера и подпевала.

Она подъехала к пивной, где подрабатывала Барб, и припарковалась между старыми фургонами постоянных клиентов, которые любили приезжать именно в это время. К дощатой стене был прислонен велосипед Барб.

Внутри было темно и пахло плесенью, пол был усыпан опилками, бархатные стулья до блеска стерлись за сто лет обслуживания постоянных клиентов.

Барб работала здесь последние несколько месяцев и надолго задерживаться не собиралась. По крайней мере, так она говорила. Скоро она подыщет что-нибудь получше, поближе к городу, где чаевые будут посолиднее. Но эта пивная была недалеко от фермы, и работа там оставляла Барб время на все ее общественно-политические дела.

Барб стояла за барной стойкой, через плечо перекинута мокрая тряпка, на голове красно-бело-голубая повязка. Огромные золотые кольца в ушах поблескивали на свету.

Фрэнки устроилась на табурете.

— Привет работягам.

— Джед! Я на перерыв, — крикнула Барб.

Через минуту ее босс Джед вышел из подсобки и заменил ее.

Барб захватила две ледяные бутылки пива и направилась к Фрэнки. Летом в заведении станут подавать барбекю на красных пластиковых тарелках, но только когда потеплеет.

Фрэнки открыла бутылку, сделала большой глоток и, опершись на стол, вытянула ноги. Глядя на Барб, она нахмурилась.

— Что такое?

— Ты что, теперь мысли читаешь?

— Уже давно, Барбара. Так в чем дело?

— Черт, я думала, будет легче. — Барб вздохнула. — Я могу кое о чем тебя попросить?

— Конечно. О чем угодно.

— Это ради всех них, — сказала Барб. — Ради Финли, Джейми, Рая. Ради всех погибших.

Фрэнки вздрогнула. Эти имена в их разговорах почти не звучали. Барб и Этель считали, что Фрэнки еще не готова, а такие разговоры только снова вгонят ее в отчаяние, и они были правы. Иногда она просыпалась и тянулась к Раю, на мгновение забыв, что его больше нет.

— На следующей неделе ВВПВ устраивает марш в Вашингтоне. Партизанский театр, так они говорят.

«Ветераны Вьетнама против войны».

— Ты же знаешь, это не для меня. Ты уже спрашивала, — сказала Фрэнки. — Все эти марши не для меня.

— Но этот особенный. Поверь. Участвуем не только мы. Событие будет такого масштаба, что Никсону придется отреагировать. — Барб посмотрела на нее: — Поехали со мной.

— Барб, ты же знаешь, я стараюсь не думать о… обо всем этом.

— Знаю, и я это уважаю. Я помню, как трудно тебе пришлось, но, Фрэнки, они всё еще умирают в джунглях. Умирают за проигранную войну. И… ты же говорила мне делать что-то ради Уилла. Вот я и делаю.

— Так нечестно, ловишь меня на слове.

— Знаю, знаю, нечестно, но мы ведь с тобой те еще мечтатели, — сказала Барб. — Побеждены, но не сломлены. Мы все равно патриоты.

— Никто в этой стране больше не хочет быть патриотом, — возразила Фрэнки. — Я не могу пройтись по улице в армейской футболке, не рискуя быть оплеванной. Вся страна считает нас чудовищами. Но я не собираюсь оскорблять наших ребят.

— Протест — не оскорбление, Фрэнки. Мы не знали всей картины. Так давай же наберемся смелости и заявим о себе. Ведь мы ветераны. Разве наши голоса не должны быть слышны? Разве они не должны быть громче всех?

Барб вытащила из заднего кармана сложенную страницу журнала и положила на стол. Целая полоса в «Плейбое», посвященная «Ветеранам Вьетнама против войны». На фотографии — гроб, накрытый американским флагом. Заголовок гласил: «За последние десять лет во Вьетнаме было убито и ранено больше 335 тысяч наших ребят, и они продолжают умирать каждый день. Мы считаем, это того не стоит». А в нижнем углу: «Вступайте в наши ряды».

Фрэнки смотрела на текст. После того как общественность так явно выступила против войны, о числе погибших и раненых стали сообщать все чаще. Видеть эти цифры было нелегко. Столько убитых, столько тех, кого до сих пор продолжают отправлять в эту мясорубку.

Газеты перестали слепо писать то, что хотел Никсон. Журналистов допустили во Вьетнам, теперь они могли видеть все сами и писать правду. На этой неделе Вьетнамская народная армия захватила в плен целую группу солдат, среди которых была австралийская журналистка. Кейт Уэбб. Теперь до всех наконец дойдет, что женщины тоже были во Вьетнаме. Фрэнки глубоко вдохнула и выдохнула.

— Кипарис как-то рассказывал, что средняя продолжительность жизни вертолетчика во Вьетнаме — тридцать дней, — сказала Барб.

— Я тоже слышала. Но не знаю, правда ли это.

— Мы должны это остановить, — сказала Барб. — Мы. Те, кто уже заплатил свою цену.

Все это было неправильно. То, как американское правительство поступало с военными, было настоящим преступлением. Но разве горстка ветеранов могла остановить войну? Такие, как Барб, протестовали годами, и чего они добились?

Протесты казались бесполезными. И даже вредными.

Но мужчины все еще умирали, разбивались на вертолетах, наступали на мины, ловили пули от невидимых врагов.

Разве не стоило протестовать хотя бы против этого?

— Нас могут арестовать, — сказала Фрэнки.

— Могут вызвать Национальную гвардию. Могут пустить в ход слезоточивый газ и даже оружие, — кивнула Барб. — Как было в Кентском университете и Джексоне.

— А ты умеешь уговаривать.

— Это не шутка. Белые старики из Белого дома напуганы. А когда люди напуганы, они совершают ужасные, глупые вещи. — Барб подалась вперед: — Они рассчитывают на свою власть и на наш страх. Каждую минуту на войне умирает чей-то сын. Или брат.

Фрэнки не хотела протестовать. Не хотела думать о Вьетнаме и о том, чего он ей стоил. Она хотела одного — забыть.

То, о чем Барб просила Фрэнки, было опасно, нарушало ее и без того хрупкое равновесие.

Не бойся, Макграт.

В голове раздался голос Джейми.

Барб права.

Фрэнки должна это сделать. Потому что она прошла через Вьетнам. Ради Финли, ради Джейми, ради Рая. Ее голос должен прозвучать вместе с остальным набирающим силу гулом несогласия. Она должна заявить: хватит.