Женщины
Шрифт:
— Вам лучше отойти в сторонку, мэм, — сказал парень.
Фрэнки снова толкнули, она с трудом устояла на ногах.
— Я тоже участвую в марше.
— Простите, леди. Это марш ветеранов. Мы пытаемся заявить о себе. Надеюсь, этот придурок из Белого дома нас услышит и перестанет врать всей стране.
— Я тоже ветеран.
— Здесь только ветераны Вьетнама, — нетерпеливо сказал он.
— Я была там.
— Во Вьетнаме не было женщин.
«Стоп войне! Верните их домой!» — все громче скандировала толпа.
— Если ты не встречал таких, как я, ты счастливчик. Я…
— Просто
Какого черта?
Здесь ее тоже отвергают?
— Я БЫЛА ТАМ! — в отчаянии заорала Фрэнки.
Она продиралась вперед сквозь толпу протестующих, пока пересекали мост.
— Стоп войне! — Она вскинула сжатый кулак. — Верните их домой!
Ее было не слышно в этом гуле мужских голосов, но она продолжала кричать, все громче и яростнее, — она кричала на Никсона, на правительство, на северных вьетнамцев. Чем громче она кричала, тем сильнее вздымалась в ней злость, и когда они дошли до белых надгробий на зеленой траве Арлингтонского кладбища, она уже была сгустком ярости.
На кладбище полиция остановила группу женщин, одетых в черное, у каждой в руках был венок.
— Это же «Матери Золотой звезды»! — крикнул кто-то. — Отпустите их.
— Отпустите, отпустите, отпустите! — скандировала толпа.
«Матери Золотой звезды» стояли у входа на кладбище, дальше им не давали пройти. Женщины выглядели растерянными, но венков из рук не выпускали.
«Матери Золотой звезды» объединяли женщин, которые потеряли сыновей во Вьетнаме, и сейчас им отказывали даже в возможности возложить венки на могилы детей. Одна из матерей оглянулась на толпу, лицо ее было залито слезами.
Фрэнки встретилась с ней взглядом и невольно подумала о маме и брате. Гибель Финли разрушила их семью.
Как эти копы осмеливаются не пускать матерей на могилы их детей?
Настроение протестующих изменилось. Фрэнки чувствовала, что злость ее вот-вот прорвется наружу.
— Пустите их! — закричала она. — В жопу вашу войну!
Над толпой с угрожающим гулом пролетел вертолет. Фрэнки услышала знакомый звук, вспомнила, что он означал во Вьетнаме, у нее мелькнула мысль, что вертолет наверняка вооруженный.
— Верните их домой! — надрывалась она. — Стоп войне!
Через два дня Фрэнки и Барб снова поехали в Вашингтон. В город хлынули сотни тысяч протестующих, они заполонили все улицы, парки, мосты. Теперь это были не только ветераны. Студенты, преподаватели, мужчины и женщины со всей страны. Женщины с детскими колясками, мужчины с маленькими детьми на плечах.
Сюжет о том, как матерям не дали почтить память своих сыновей, показали во всех новостях. Это стало иллюстрацией того, как далеко Америка зашла в этой войне: матерей не пустили на могилы собственных детей. Мужчины были уничтожены этой войной, разорваны на части на поле боя и в награду забыты своей же страной.
Все было неправильно.
Фрэнки часто говорили — и подруги, и Финли, и Джейми, — что она моралистка, и это была правда. В глубине души она так и осталась примерной
католичкой, какой была в юности. Она верила в добро и зло, в правду и ложь, в американскую мечту. Кем бы она была, если бы отрицала неправильность этой войны?Вместе с Барб они снова стояли на проспекте Конституции, они были частью огромной, еще более возмущенной толпы — две женщины в море мужчин, плакатов, инвалидов на колясках, вскинутых вверх кулаков. На второй за неделю марш в Вашингтон съехалось около десятка антивоенных сообществ, это был масштабный протест, который продлится несколько дней. Волна антивоенных настроений должна была захлестнуть Белый дом и Капитолий. Каждый шаг протестующих транслировался во все гостиные Америки.
Барб подняла плакат.
СЕЙЧАС ЖЕ ВЕРНИТЕ СОЛДАТ ДОМОЙ!
«Ветеранов Вьетнама» легко было узнать по армейским рубашкам, джинсовкам в разноцветных заплатках и зеленым панамам. Протестующих были тысячи: хиппи, студенты, мужчины в костюмах и женщины в платьях. Монахини, священники, врачи, учителя. Каждый, у кого был голос, требовал от Никсона остановить эту войну.
Фрэнки и Барб держались за руки, в этот раз они все продумали и договорились встретиться в отеле, если им придется разделиться.
— Верните их домой! Верните их домой! — кричала Барб, размахивая плакатом.
Демонстранты выстроились у ступеней Капитолия единой живой стеной.
Парень с длинными волосами, одетый в военную форму, вышел вперед, встал перед толпой. Наступила тишина.
«Ветераны» замерли в предвкушении. Вдруг в небо взмыла блестящая точка, перелетела через ограду и со звоном упала на ступени Капитолия.
Военная медаль.
Ветераны один за другим выходили вперед, срывали с груди медали и бросали их на ступени. «Пурпурные сердца», «Бронзовые звезды», медали «За безупречную службу», военные жетоны. Они сыпались дождем и отскакивали от ступенек, в наступившей тишине был слышен лишь этот звон. Барб отпустила руку Фрэнки, протиснулась вперед и зашвырнула на ступени Капитолия свои лейтенантские погоны.
Раздались полицейские свистки, а затем появились и сами полицейские в защитной экипировке — в шлемах и с пластиковыми щитами. Они накинулись на толпу и стали разгонять протестующих.
Толпа рассыпалась, начался хаос.
Фрэнки сбили с ног. Она свернулась клубком, пытаясь защититься от бегущих мимо ног, отползла в сторону. Добравшись до ограды, прижалась к ней, не в силах отдышаться. Полиция уже распыляла слезоточивый газ, глаза горели, она почти ничего не видела.
Сколько она так пролежала, ничего не видя, ничего не понимая?
Наконец медленно поднялась, попыталась собраться с мыслями. Сквозь туман слез она видела, как полицейские хватают людей, истошно сигналили машины, уносясь прочь, отъезжали фургоны журналистов.
Почти ничего не видя, едва ли не вслепую, Фрэнки брела куда-то, она пока не до конца осознала произошедшее, всю его глубину и неправильность. Улица была усыпана антивоенными брошюрами, сломанными транспарантами и разорванными военными билетами.
За оградой на ступенях Капитолия блестели сотни военных наград. Медали, доставшиеся кровью, теперь валялись, выброшенные в знак протеста.