Женщины

Сегодня — наконец — маму отключали от аппарата ИВЛ.

— Что это значит? — в третий раз спросил папа, пока они ехали в лифте.

— Если все пойдет хорошо, а состояние будет стабильно, ее выведут из комы и уберут дыхательную трубку.

Папа изменился в лице. Плечи опустились, он сгорбился и будто стал меньше ростом.

Раньше она взяла бы его за руку и обоим стало бы полегче, но время залечило далеко не все раны. Две ночи Фрэнки провела в своей приторно-розовой спальне и два раза приготовила ужин, они даже поговорили с отцом, но только о маме. Возможно, все остальное было сейчас просто неважно. Отцовское молчание больше не злило и не ранило Фрэнки. Ему было тяжело, и она это понимала. Без мамы он словно потерялся — не знал, что делать, кем быть и что говорить. Шумный локомотив, который провез ее через все детство, сошел с рельсов.

Двери лифта открылись. Фрэнки с отцом прошли по коридору и остановились у стеклянной стены маминой палаты.

В шесть утра в отделении реанимации было тихо. Вокруг маминой кровати толпилась целая команда медсестер, они проверяли показатели.

— Что, если она не сможет… — Голос сорвался, и отец не закончил вопрос.

Дышать сама.

— Самое время помолиться, — пробормотала Фрэнки. Она почти прижалась к стеклу, вслушиваясь в то, что говорят медсестры.

Верхнее давление…

Сколько, двадцать три? [38]

Все идет хорошо.

Показатели стабильны.

Фрэнки вглядывалась в экраны мониторов.

Медсестры переглянулись, покивали друг другу. Одна из них сняла телефонную трубку и доложила врачу.

Выслушав ответ, медсестра кивнула и повесила трубку.

Выводим ее из сна.

Фрэнки почувствовала, как отец придвинулся к ней. Они почти касались друг друга. Смотрели и ждали.

38

Примерно 60 мм рт. ст., в США артериальное давление измеряется в дюймах ртутного столба.

Через стекло Фрэнки увидела, как задрожали мамины веки. Очень, очень медленно она открыла глаза. Медсестра вытащила трубку, и мама зашлась в кашле.

— Она дышит, — прошептал папа.

Как только им разрешили войти, Фрэнки с отцом встали по обе стороны кровати.

Мама медленно моргала.

— Бетт, ты так меня напугала. — Папа легонько коснулся ее лица.

— Да-а… — Она криво улыбнулась.

Мама повернула голову к Фрэнки.

— Моя… девочка… — прошептала она, еле шевеля губами.

— Привет, мам. — Глаза Фрэнки наполнились слезами.

— Фрэн… — прошептала она, протягивая костлявую руку. — Что… с твоими… волосами?

Фрэнки с облегчением рассмеялась.

9 мая 1971 г.

Дорогие Этель и Барб,

Передаю привет с безмятежного острова Коронадо.

Простите, что долго не писала, было непонятно, что с мамой. К счастью, из больницы ее уже выписали. Ей понадобится время на восстановление, поэтому я останусь тут, чтобы помочь. Пока не знаю, надолго ли. Из больницы в Шарлотсвилле я уволилась. Не могли бы вы отправить мне кое-какие вещи?

Хочу, чтобы вы знали, как много вы вдвоем для меня значите, и эти годы, проведенные вместе — как во Вьетнаме, так и в Вирджинии, — были лучшими в моей жизни.

Я приеду повидаться, как только смогу.

Берегите себя.

Люблю вас. Ф.

14 мая 1971 г.

Дорогая Фрэнки,

Ты разрушила нашу банду, девочка, и мне это не нравится, но, кажется, пришло время. Этот пинок под зад мне нужен был уже давно. Я отправила резюме в «Оперейшн брэдбаскет» в Атланте. Может, встречу Джесси Джексона [39] , кто знает.

Буду очень скучать!

Остаемся на связи.

Береги себя. Б.

P. S. Держу пари, Ной сделает Этель предложение, как только я выйду за порог.

39

Джесси Джексон (р. 1941) — американский политический и религиозный деятель, правозащитник. В конце 1960-х возглавил Operation Breadbasket, организацию, которая боролась за улучшение экономических условий чернокожих — прежде всего, за равное отношение на рабочих местах.

Фрэнки намазала кремом мамины сухие руки.

— Оч… хорошо… — Слова маме давались с трудом.

Фрэнки наклонилась и поцеловала ее сухую щеку.

Мама заморгала и закрыла глаза. Она так быстро уставала. Но сразу после инсульта это нормально. Фрэнки с отцом установили в гостевой комнате на первом этаже медицинскую кровать. Мама расстраивалась из-за того, что речь давалась ей с трудом. Иногда она не могла подобрать слово или использовала совершенно неправильное, говорила она с большим трудом. У нее часто кружилась голова, накатывала тошнота.

Фрэнки закрыла дверь и увидела, что отец сидит в гостиной. Он весь будто усох. После маминого инсульта он словно лишился того, что наполняло его.

— Она идет на поправку, — сказала Фрэнки.

— Хорошо, что ты здесь. Мама очень скучала.

— А ты?

Он посмотрел прямо на нее, будто ждал этого вопроса.

— Ты вернулась другой.

— Я… мне было трудно после Вьетнама.

— Нам всем. После Финли… я изменился. И я не знал, как… — Он пожал плечами, не в состоянии подобрать слова, чтобы выразить горе.

— Прости за ту ночь перед моим отъездом в Вирджинию… За мои слова.

Отец не отозвался. Фрэнки вышла в коридор и поднялась к себе. Там вытащила из сумки фотографию Финли, которую забрала в приступе ярости, затем спустилась в гостиную и протянула ее отцу.

— Его место на стене героев, — тихо сказала она и поставила рамку с фотографией на стол. — Прости меня, папа.

Он долго смотрел на нее, затем встал. Его немного пошатывало. То ли слишком много выпил, то ли обессилел, то ли причиной тому было беспокойство.

— Пойдем.

На кухне он взял ключи, которые висели рядом с телефоном, и вышел во двор.

Фрэнки шла за ним по бульвару Оушен. Они вместе шагали по широкому тротуару, оба молчали.

— Мы сильно поругались, когда ты уехала, — сказал он наконец.

Фрэнки не знала, что на это ответить.

— Она упрекала меня. Сказала, я был с тобой груб.

— Я тоже вела себя как сука.

— Так я ей и сказал.

Неожиданно для самой себя Фрэнки улыбнулась.

— Она знала, что ты вернешься, — сказал отец.

— Правда? Откуда?

— Жизненный опыт. Материнский инстинкт. И добавила про лососей, которые для нереста возвращаются в отчий дом.

Они прошли еще полквартала, и отец остановился у небольшого серого бунгало на берегу океана, рядом на зеленой лужайке белел кирпичный колодец. Нелепая причуда в этом грязном мире. Бунгало окружали большие двухэтажные дома, что делало его похожим на пряничный домик. Во дворе был припаркован темно-синий кабриолет «мустанг».

— Я хотел снести этот коттедж и построить что-то побольше. Но потом… когда ты уехала в Вирджинию, мама решила, что тебе понадобится собственный дом. Однажды. Она недвусмысленно намекнула, что этот коттедж должен стать твоим. И настояла на своем. Прежде она никогда не говорила со мной таким тоном. Да и вообще ни с кем так не говорила. Кстати, она сама покрасила стены, обставила дом, принесла все необходимое. Но ты знаешь маму, необходимые вещи для нее очень растяжимое понятие. Ну а машина — это мой вклад.