Жестокое наследие

Но не поэтому я был сейчас твердым. Не было смысла лгать самому себе.

Прямо сейчас я был возбужден из-за женщины в соседней комнате и ее запаха. Того, как ее тело прижималось к моему. Как блестели ее губы после того, как она их облизала.

Черт.

Я повернул кран с холодной водой до упора и шагнул под душ. Ледяная вода обрушилась на меня, шокировав мой организм и выбив все дыхание из легких.

Я был не просто телом и инстинктами. Ад, в котором я жил, сломал во мне фундаментальные части, и все это из-за нее.

Я уперся руками в кафель и позволил воде стекать по изгибам твердого члена. Сестра была права: я действительно жил как монах. Мое тело было той чертой, которую я не позволял переступать ни одному человеку. Оно было единственным, что я еще контролировал. В моей голове не было ни тишины, ни покоя, ни места, где можно было бы спрятаться от воспоминаний о войне. Но тело? Оно было моим и только моим.

После Джорджии никого больше не было. Я не доверял ни одной женщине настолько, чтобы подпустить к себе. Похоть стала для меня чуждой. И если иногда ночью ее отголоски возвращались, я просто вспоминал все ужасы, которые видел в далеких краях.

Все зверства. Зло, убивающее душу.

Я пробыл в сухопутных войсках Италии достаточно долго, чтобы забыть, каково это – хотеть кого-то. А затем в «Коль Москин», где я утратил само представление о желании.

Я не лгал в клубе, когда та женщина пыталась флиртовать со мной. Я не был цельной личностью. Мне не хватало некоторых частей. Довольно важных.

Впервые за более чем четырнадцать лет я почувствовал, как эти части внутри меня просыпаются.

Это было неприемлемо.

Чертовски неприемлемо.

Я потерял счет времени, сколько стоял под этим обжигающим холодом, но его было недостаточно, чтобы погасить огонь, что тлел в моей душе. Огонь, который могла разжечь только одна женщина.

Глубоко внутри, где жили мои лучшие инстинкты, у меня было плохое предчувствие…

Я уже был обречен.

После душа я проигнорировал Джорджию и ее попытки завязать разговор. Вместо этого устроился на полу возле двери, а она легла на двуспальную кровать. Спустя какое-то время, несмотря на всю усталость и напряжение дня, мне удалось заснуть. Это была привычка, приобретенная в армии — спать, когда есть такая возможность.

Во снах я тонул в воспоминаниях. Сидел в грузовике за секунду до нападения на колонну. Находился в медицинской палатке, когда парня, с которым я спал рядом, занесли с оторванными ногами. Наблюдал, как цель приближается к школе, на девяносто девять процентов уверенный, что у него при себе взрывчатка, и ждал разрешения на его устранение.

Я резко проснулся, вскочив на импровизированном ложе на полу, с ножом в руке. Дыхание было хриплым, а тело взмокло от пота. И зачем было тратить время на душ? Мало-помалу комната обрела четкость. Я вспомнил, где нахожусь и с кем.

Нехотя я встал и посмотрел на Джорджию, просто силуэт под одеялом с темными прядями волос, рассыпанными по белой наволочке.

Сны уже давно не были такими плохими. Любые эмоции, испытанные благодаря этой женщине, только усугубляли ситуацию. Тихий нестихающий шторм внутри меня, угрожающий затянуть на дно, может в этот раз победить, если я не смогу удержать свои стены от разрушения. Я возвел их не просто так. А чтобы защитить свой разум. Я нуждался в них, а эта женщина являлась прямой угрозой. Мне нужно было как можно скорее убраться от нее подальше.

Я сел за стол. Пистолета для чистки не было, поэтому я разложил коллекцию ножей, которую успел собрать с тех пор, как Джорджия обратилась в полицию. Так как носить оружие, будучи в розыске, было не самой умной идеей, я оставил пистолет в мотеле. К этому моменту коллекционирование оружия стало просто привычкой.

Я взял мягкий кусок ткани и начал медленно и методично чистить лезвия. Теоретически я мог бы заниматься чем угодно, лишь бы это было размеренно и давало мне возможность сосредоточиться на чем-то другом, но чистка оружия стала моим способом справляться с бесконечными ночами.

— Что ты делаешь? — Голос Джорджии был хриплым со сна.

Я напрягся. Последнее, чего я хотел, это разговаривать с ней прямо сейчас.

— Я спрашиваю, что ты делаешь? — повторила она, как будто был хоть какой-то шанс, что я не услышал ее в тишине комнаты.

Джорджия встала с кровати и подошла к столу. На него падал единственный луч света, и она шагнула прямо в него. На ней была безразмерная футболка и больше ничего. Длинные темные волосы были заплетены в косу, перекинутую через плечо. На лице не было ни грамма макияжа, но ее естественная красота была ошеломляющей.

В мгновение ока я снова стал твердым, как камень, и полчаса под холодной водой оказались напрасными.

— Я слышал. Возвращайся в постель.

Мой тон не был приветливым. Несмотря на это, Джорджия взгромоздилась на стул и протянула руку, чтобы дотронуться до одного из ножей. Я крепко схватил ее за запястье, останавливая движение.

Я смотрел на нее так долго, что она не выдержала и сдвинулась, приподняв бровь.

— Ты когда-нибудь убивал кого-то ножом? — спросила она, выворачивая руку из моей хватки.

— Да.

Джорджия тяжело сглотнула, ее тонкое горло дернулось. Верный признак того, что она не так спокойна, как притворяется. Ее пульс ускорился под моими пальцами.

— Ты служил в армии? — спросила она.

Я не ответил. У меня не было намерения совершать эту прогулку по аллее воспоминаний. Не тогда, когда весь путь был усеян минами, способными уничтожить меня.

— То есть, очевидно, что ты прошел профессиональную подготовку. Чем ты занимаешься для Ренато? Ты наемный убийца… или, может, телохранитель? — продолжала она. — Алло? Я с тобой разговариваю.

— Ах, да? Я думал, тебе просто нравится слушать свой голос.

Ее рот приоткрылся от возмущения.

— Ну, знаешь, это вежливо — поддерживать разговор. А вот заставлять других заполнять молчание — это поступок настоящего придурка.

— Я не заставляю тебя заполнять тишину. И если ты думаешь, что, назвав меня придурком, ранишь мои чувства, уверяю тебя, меня называли гораздо хуже.

Она тихо фыркнула.

— Не сомневаюсь.

Я покачал головой, и это движение, похоже, привлекло ее внимание.