Детская проза

Если другая сова залетала к ним в лес, они набрасывались на неё и били когтями и клювами до тех пор, пока враг не спасался бегством. Тут уже они не разбирали, не приходится ли им другая сова дочерью, сестрой или матерью. Они были свирепые хищники, жили каждая в одиночку и никому не давали пощады. А корольки дождались, пока их птенцы научились летать, и всей семьёй переселились в другой лес. Там они устроили себе новое гнездо и второй раз в то лето вывели и вскормили птенцов. К осени оба…

"Благополучно",-- ворчит про себя Полина. Бабушкины воспоминания и Полинины размышления прерывает папин голос: -- Между прочим, у меня заседание ровно в десять.-- Маме: -- Вера, ты готова? -- Бабушке: -- Таисья Гурьевна, боярышнины косы когда-нибудь заплетутся наконец? У меня заседание не в двенадцать, не в половине шестого, не послезавтра, а сегодня -- ровно в десять! Бабушка криво завязывает банты на косах и, махнув рукой, отпускает Полину, мама хватает сумку с рукописями, и они выскакивают…

– Хорошо, спроси папу. Если он разрешит, то можно. Маленький мальчик уселся рядом с мамой и стал ждать папу с елкой, обдумывая, что бы ему сказать. Вскоре пришел папа и притащил елочку. Она была ростом с маленького мальчика, зеленого цвета и очень пушистая. – Ой, какая красивая! – мальчик запрыгал вокруг отца. – Давайте быстрее ее ставить! А то ведь скоро Новый Год! Папа, ты разрешишь мне перейти в «завтра»? – Куда-куда? – папа расслышал только последний вопрос. – Мама сказала, что…

После меня и мамы – или мамы и меня – папа сильней всех любил Марка Твена. Долгие годы он отдал не только нам с мамой, но и нам с Твеном. Правда, Твен имел в нашей семье и некоторые преимущества: мне и маме папа не посвящал исследований, книг и эссе, а ему посвящал. За нас папе не присуждали международных премий, а за Твена – вручали. Папа был убежден, что никто не умел так, как его кумир, скрашивать и сглаживать юмором беды читателей. Не только американских, но еще больше – российских. Во-первых,…

– Это что же такое? — негодует нянька.— Я пойду позову дворника... Отойди от окна, Саша! Распахивается дверь, и показывается маленькая растрёпанная фигура запыхавшегося Вовки: – О-го-го! Мы дрались, как львы, как тигры... Саша, ты слыхал, как мы «ура» кричали? Нянька вскакивает: – Вовка, ты с ума сошёл! Скинь пальто! Саша болен, и у него температура... – Ты не лев и не тигр, ты просто ушастый кролик,— хладнокровно замечает Вовке Женя. – Домашняя кошка! Я вчера был ранен дважды, а сегодня четырежды!…

Нам сейчас, пожалуй, даже трудно понять, почему эти стихи в свое время были так бурно встречены. Этого не объяснить одними лишь их поэтическими достоинствами. Они оказались на редкость созвучны веяниям времени - Кестнер удовлетворил ожидания читающей публики. "Это поэт, представляющий наше поколение, - писал один из тогдашних критиков. - Поэзия нашего времени не может звучать иначе... Рифмованные строки Кестнера были у всех на устах". Афористичные, четкие по форме, они входили в повседневный обиход,…

– Давайте всем звеном собирать почтовые марки, – сказал Федя Овсянников. – Я очень люблю собирать марки. – Марки каждый может в отдельности собирать, а для звена это не работа, – ответил Юра. – А то есть еще такая работа: собирать конфетные бумажки, – сказал Гриша Якушкин. – Еще что выдумаешь! – ответил Павлик Грачев. – Ты еще скажешь – собирать спичечные коробки! Какая от этого польза? Надо такую работу, чтоб была польза. Мы снова стали усиленно думать, но больше никому в голову ничего дельного…

Тигр свернул и стороной обошел лежку вепря, которая была где-то впереди, неподалеку. Затем поднялся на склон сопки и двинулся вдоль широкого таежного распадка по склону, шагов на тридцать выше низины. Сверху удобней было обозревать негустую в этом месте тайгу, в надежде увидеть среди стволов березок, кедров и кленов, обвитых лианами китайского лимонника, силуэт или тень добычи. Обошел один распадок, второй, пересек низину, прошел на склон другой сопки. Кругом царил покой и стояла прохладная утренняя…

— Какая такая лицензия? — кричит кот. — Это моя мебель. Я ее себе везу. — Не знаю, — говорит постовой. — На ней не написано, что ты ее себе везешь. Может быть, эта мебель не твоя, а вот этого дядьки с усами. — Этому дядьке с усами мы уже один диван перевезли, — кричит Матроскин. — А это мой. — Один перевезли, а это уже второй? — Ну да, второй. Ну и что? — А то. Частные перевозки, вот что, — говорит инспектор Люськин. —…

— Не наши, — решили братья и царь. — А я что говорил? — сказал Иван-царевич. Хотя он ничего не говорил, а просто помалкивал. — Раз не наши, значит, будем караулить, — решил царь-отец. — Сторожа поставим. — Ага, — говорит недоверчивый сын Данила. — Вот сторож все как раз и съест. У нас ведь как заведено: кто что сторожит, тот тем и торгует. — Мда, — согласился папа. — Ну и народ в моем царстве! Жуликоватый какой! В кого бы это? Значит, Петр, придется тебе на дежурство заступать. Петр сразу…

Алеша не видел отца, но он знал, что папа каждое слово сопровождает взмахом руки, словно бросает его, как камень. А мама при каждом слове щурит глаза (как Алеша, когда улыбается), словно ожидает удара. Алеша встал со стула и подошел к стенке. Нет, нет, не потому, что ему хотелось подслушать разговор родителей, ему не терпелось дождаться, когда наконец кончится ссора и наступит мир. Но мир не наступал. – Ты не думаешь о ребенке, – сказала мать. – При чем здесь ребенок? – ответил отец. – Ребенок…

Пока я назвал тебе только тринадцать лисят, но есть еще и Людвиг Четырнадцатый. Он совсем маленький рыжий клубочек с беленькой точечкой на самом кончике хвоста. В школу он ещё не ходит. Но не думай, что Людвиг Четырнадцатый царственно изнежен. Он дёргает своих братьев и сестёр за хвосты, и тогда все кувыркаются, кусаются, борются, спорят, ругаются и кричат так громко, что мама Ларссон уверяет, что над их норой дрожит весь лес. Но если лисята любят покувыркаться, то папа Ларссон больше любит посидеть…

Муми-папа почувствовал сонливость в лапах. Он встряхнулся и зажег трубку. Спичка продолжала гореть в пепельнице, и он смотрел на нее завороженно. Когда спичка почти погасла, он оторвал несколько клочков газеты и положил их в огонь. Это был симпатичный маленький огонек, едва заметный в солнечном свете, но горел хорошо. Муми-папа внимательно наблюдал за ним. – Опять гаснет, – заметила Малышка Мю. – Положи еще бумаги! – Она сидела в тени на перилах веранды. – А, это ты! – сказал Муми-папа и встряхнул…

На своем веку я много встречал разных серьезных людей. Я долго жил среди взрослых. Я видел их совсем близко. И от этого, признаться, не стал думать о них лучше. Когда я встречал взрослого, который казался мне разумней и понятливей других, я показывал ему свой рисунок №1 – я его сохранил и всегда носил с собою. Я хотел знать, вправду ли этот человек что-то понимает. Но все они отвечали мне: «Это шляпа». И я уже не говорил с ними ни об удавах, ни о джунглях, ни о звездах. Я применялся к их понятиям.…

1 Понурясь, руки в карманах джинсов, шел Терри по улице и только и замечал, что трещины на тротуаре. За спиной болталась спортивная сумка; не глядя по сторонам, в легких туфлях на резиновой подошве, шагал он сумрачной вечерней улицей вдоль живых изгородей из бирючины и невысоких оград, и в каждом шаге его ощущалась решимость. От обиды в горле стоял ком, и глаза тоже неприятно пощипывало. В ссорах с Трейси победа всегда достается сестре: из-за чего бы они ни поругались, виноватым всегда…

Единственным постоянным жильцом всегда пустовавшего двора был пан Попёлэк, почтальон. Занимал он две малюсенькие комнатушки во флигеле. Он был вдовцом и растил двух дочерей-близнецов — Зосю и Висю. Девочки были так похожи друг на друга, что я различал их только по цвету ленточек, которыми они завязывали свои тоненькие косички. Они чем-то напоминали маленьких котят пепельной шерсти. Были они обе спокойные, важные, говорили мало и всегда хором. На прогулках они водили за собой на красной ленточке чёрную…

— Скажите, Лариса Филипповна, а где ваш муж купил эту чудесную брошку? Директриса тяжело вздохнула и, махнув на нее рукой, отправилась по своим делам. Инна огляделась. Неподалеку разместилась стайка восьмиклассниц, подражавших ей абсолютно во всем. Девочки приветливо ей помахали. Она ответила им сдержанным кивком и медленно, чтобы все могли посмотреть и полюбоваться, пошла через холл к лестнице. — Инна, привет! — окликнул Высотину очкастый старшеклассник. Она улыбнулась и, не задерживаясь,…

– Так вот… Если мы им понравимся, папа получит высокую должность. Стало быть, и зарплату… – Про зарплату она прошептала. – А чем лучше папе, тем лучше и нам! – Об этом я догадывалась. – Слушай внима-ательно! Я их накормлю… – Питаться они все все-таки будут продуктами? – с облегчением спросила я. – Умоляю тебя: перестань… И послушай меня хоть раз в жизни! – Мама часто просит, чтобы я «хоть раз в жизни» сделала то, что я делаю каждый день. – Обед, конечно, обедом… Но этого мало. – Смотря…

Мы купили дом с садом. Уже три года, как мы здесь живем. А с долгами все еще не расквитались. Пока папа разделается с ними, он превратится в дряхлого старца, повторяет мама. Так что всем приходится экономить, а дед со своей пенсии покупает нам и обувь, и штаны, и платья для Мартины. Это адски приятно, ведь деду ну совершенно безразлично, размалевана футболка красно-бело-голубыми полосками или на ней оттиснут боксер Мухаммед Али. [1] Штанов на три номера больше – на вырост – он тоже не покупает.…

— Мальчики, может, снимут квартиру на другом конце Кингспорта, — возразила Энн. — Но все-таки я рада, что еду в Редмондский университет, и уверена, со временем мне там понравится. Но мне будет очень скучно первую неделю-две. И бесполезно ждать уик-энда — мне ведь не удастся на воскресенье приезжать домой, как из Куинс-колледжа. А до рождественских каникул, кажется, еще тысяча лет. — Все изменилось — или скоро изменится, — грустно согласилась Диана. — У меня такое чувство, Энн, что былое никогда…