Классическая проза

empty-line > - Та бачиш, там друге дитинятко у свата народилося, ще раз на хрестини просить. - Ну що ж, коли просить, то йди, тільки не барися. - Я зараз, Вовчику! - мовила вона та й шмигнула у корчі. Зараз до горнятка, наїлася добре меду, паляницею закусила, так що з їх спільного полуденка вже мало що й лишилося, і вертається до Вовчика. - О, ти вже тут! Уже скінчилися хрестини? - А що ж там народилося? - Та дівчинка. - А як…

Минуло два дні, чотири дні, біжить знов Лисичка польовою дорогою і зустрічає їжака. Наступила необережно та й зловилася в сильце. Смикнула раз, смикнула другий раз - куди тобі! Не пускає сильце, держить за ногу. - Ой їжаку-братику,- кричить Лисичка,- рятуй! - Як же я тебе, Лисичко, порятую? - мовив їжак.- Добувай свої три міхи хитрощів і рятуй себе сама. - Та де там мої міхи? - лементує Лисичка, а сама аж тремтить зі страху.- Бачиш, скакала через річку, і всі три…

Пес не ходив уже на край лісу з Вовком на розмову, але через деякий час Вовк сам увечері прийшов до нього, став за ворітьми та й каже: - Еге, Бровку! Такий-то ти добрий приятель. Чекай, чекай! Не забуду я тобі цього. - А хіба я не казав тобі, щоб ти не йшов до мого господаря? - мовив Бровко. - А хіба я не звелів тобі мовчати? - огризнувся Вовк. - Але ти казав, що справишся тихо в хліві, пам'ятаєш? Поки було тихо, я мовчав. А чого ж ти посварився з Свинею? …

- Вельможний пане! Не моя в тім вина, що так пізно приходжу. І звірі не винні. Нині, в день твоїх іменин, вони, ще вдосвіта зібравшися, вибрали для тебе нас чотирьох, і ми всі вітром пустилися до тебе, щоби ти, вельможний паночку, мав нині добрий обід. - Ну і що ж? Чому ж так пізно приходиш і де останні троє?- запитав Ведмідь. - Трапилася нам дуже погана пригода,- промовив Заєць.- Гадаючи, що в лісі нема іншого пана, крім тебе, йдемо собі спокійнісінько стежкою, коли враз…

- А чого мені в поле? - питає їжачиха. - Знаєш, я з Зайцем маємо бігати наввипередки. - Чи ти, чоловіче, з глузду з'їхав? - скрикнула їжачиха.- Ти з Зайцем хочеш наввипередки бігати? - Авжеж хочу. І ти мусиш мені допомогти. Що мала їжачиха робити? Зібралася й пішла з чоловіком. А дорогою їжак і мовить до неї: - Бачиш оцю довгу ниву? Тут мають бути наші перегони. Заєць бігтиме одною борозною, а я другою. Відтіля, з гори, починаємо бігти. Отже, ти стань…

Маркун очнулся. Архимед, зачем ты позабыл землю, когда искал точку опоры, чтобы под твоей рукой вздрогнула вселенная? Эта точка была под твоими ногами – это центр земли. Там нет веса, нет тяготения – массы кругом одинаковы, нет сопротивления. Качни его – и всю вселенную нарушишь, все вылетит из гнезд. Земля ведь связана со всем хорошо. Для этого не нужно быть у земного центра: от него есть ручки рычаги, они выходят по всей поверхности. Ты не сумел, а я сумею, Архимед, ухватиться за них. …

Рiд її, плем'я i ймення само. В гаю святому у нiч Артемiдину Жертву таємну приносили ми, Там показала нам в сяєвi срiбному Сюю дiвчину богиня сама. Iфiгенiя тим часом бере велику чарку в одної з дiвчат і фiал у другої, третя дiвчина наливає їй в чарку вино, четверта - олiй у фiал, Іфiгенiя зливає вино i олiй на вогонь, потiм посипає олтар свяченим ячменем та сiллю, беручи те з кошикiв, що подають дiвчата. I ф i г е н i я (приносячи жертву) Вчуй мене, ясна богине, …

— Куда это ты меня волочишь, милый? Попадет тебе от хозяев твоих. Не чуешь разве, как от меня водкой пахнет?— воскликнул дед Матейко и попробовал было дать тягу, но ангел полетел еще быстрей, унося его в светлую ширь, пока они не достигли райских врат. Врата были из золота и драгоценных каменьев и сияли как солнце. Перед ними стоял святой Петр с серебряным ключом в руках и реестровой книгой под мышкой. — Из которого села? — обратился он к деду Матейко и стал рыться в книге. Куда податься? Дед…

— Хи, хи, хи! — снова хохочут женщины, чуть не валятся на ковер от смеха. Вот так Муезин-ханум находила недостатки у каждого, обратилась было и к Нафие-ханум, но ее сдерживало уважение к хозяйке дома, и она примолкла. — Говори, говори и ей! — хором, как галки, закричали женщины, да и сама Нафия настаивала. — А твой с виду мужчина хоть куда,— сказала Муезин-ханум, — только холодный, не умеет любить, целовать не умеет. Нафия сперва весело рассмеялась и захлопала в ладоши, а за ней и все другие.…

Еще не рассвело, когда отшельника призвали в хижину Дугала. Все время, пока солнце освещало горизонт, он провел в размышлениях и молитвах, целуя святые реликвии и перелистывая требник и клавикул. [3] Потом, когда уже совсем спустилась ночь и духи, рассеянные в пространстве, вернулись в свои одинокие жилища, он встал на колени перед горящим очагом, бросил в него несколько веточек освященного остролиста, которые с треском запылали, внимательно прислушался к меланхолическому пению сверчка, предчувствовавшего…

Но если столь печальное непостоянство — обычный удел толпы, то ведь есть же, думал я, избранные души, чувствам которых дано длиться вечно. Однажды мне показалось, будто я нашел ее, эту душу, что она сродни моей, — и открыл ей свое сердце. Как передать все очарование тех упоительных часов, когда, склонясь на грудь Элали, дыша одним дыханием с ней, прислушиваясь к каждому биению ее сердца, я забывал самого себя, утопая в ее взорах? А между тем ведь это она — она изменила мне! Тогда, в час прощания…

Робин Гуд и Аллан Э-Дейл Бродил по роще Робин Гуд, Присел в густую тень И незнакомца увидал, Прекрасного, как день. Его широкий алый плащ Багрянцем отливал. Он шел свободно и легко И песни распевал. Назавтра снова Робин Гуд Уселся в холодке, И тот же самый весельчак Прошел невдалеке. Но алый плащ его пропал Неведомо куда, И он, вздыхая, говорил: «Беда, Аллан, беда!» И незнакомца Робин Гуд Спросил в тени дубков: «А нет ли денег у тебя Для…

- Петре Михайловичу! Петре Михайловичу, можна? - Можна! - каже. Упхались гуртом. - Добридень! - Добридень! А ви вже тут. Я оце хотів сам трохи роздивитись, а коли прийшли, розглянемо всі вкупі. На великому столі були порозкидані пилочки, напильники, рубанок, обценьки, бруски дерева і багато іншого приладдя, потрібного для будування моделі аероплана. З другого боку лежала чимала купка новеньких книжечок, посередині був розгорнутий великий аркуш паперу, над яким сидів із олівцем у руках Петро…

Раз добром налите серце Вiк не прохолоне! - нiщо не зможе знищити зовсiм ту нацiональну й полiтичну свiдомiсть, яку дали вони вдвох своїм учням, але все ж народ живе в такiй страшнiй темрявi, що серед неї легко зблукатися навiть тому, хто, здається, нiби й знає дорогу!.. I так би хотiлося їх усiх бачити… Найбiльше Петра та Якова. Та де там їх побачиш, коли й Талi до його не пускають… дiтей навiть!.. Чого ж уже дiтей не пустили? Що тiї дiти могли вдiяти? I де вони тепер усi троє? Чи здоровi?…

- Ой здорово ви усього знаєте!.. - Та так - наче от аза до буки дещо й знаю. Зайшов він і вдруге, і втретє та й став до мене ходити. Було, прийде, сядемо. Вітерець листом шешелить, бджола гуде, та пурх по кущах - пташки перелітають, то воно й балакається - точиться розмова, точиться. Одного ранку, ще до сонця, по білій росі, завідав він мене у пасіці. - Еге! - кажу. - Не переспали, мабуть! - Здається! Та ще вам похвалюсь: ніхто так зарані з хати, як я, а з двору - як сусідині гуси!..…

— Слушайте же, мои дорогие! То, что я вам расскажу, да будет вам известно, не вымысел, который вычитаешь из книжки, и не сказка из «Тысячи и одной ночи». Это истинное происшествие, которое имело место у нас, в нашей Каменке. Мой отец, царство ему небесное, говорил, что сам он не однажды слышал, как историю эту рассказывал его отец. Событие это было как будто описано даже в книге записей нашей общины, однако книга эта давно сгорела. Можете, конечно, смеяться, но, уверяю вас, очень, очень жалко,…

Действующие лица Зина Коптяева, в просторечии Зинуля. Подруги Зинули: Валя, Нина, Клава. Петренко. Жена Петренко. Виктор Николаевич. Секретарь Виктора Николаевича. Шофер Виктора Николаевича. Фёдор Иванович. Сергей Сергеевич. Борис Павлович. Представитель треста. Мазурик. Коренастый. Прораб. Наташа. Пожилой бригадир. Молодой бригадир. Водитель в свитере. Девушка с книгой. Шоферы, рабочие, девчата. Деление на акты – по усмотрению постановщика. …

— С чего пошла у ваших стариков такая вражда? Что за причина? — Кто его знает!— отвечает он.— Видно, не зря. А как поглядишь на этого негодяя и бандита... (они друг друга даже по имени не называли), тут и убеждаешься, что мои предки были правы! Спросят у Зейнел-бега, он качает головой: — Не знаю! Только если б не предки начали вражду, я бы сам ее начал, сегодня же. Одни говорят: предки Зейнел-бега отдали невесту в семью Лутфи-бега, а те ее выгнали, с тех пор обе семьи ненавидят друг друга;…

— Сходи завтра еще раз, — возразила жена. — Он мне сказал, что постарается… Он может; он сильный… Ненко надел шапку и пошел к двери. — Куда ты? — Пойду опять к бай Филиппу. Он теперь в лавке… Попрошу у него взаймы. Завтра на лекарство нужно, на то, на другое. — Дай бог счастья этому человеку: жалеет нас, не оставляет. Как к родному сыну к тебе относится, Ненко. — Стыдно мне, Ана, к бай Филиппу ходить… Все-то я его обманываю, заплатить обещаю: дескать, не нынче — завтра работу найду… А он…

Юбилей был отпразднован с необычайной пышностью и великолепием, с небывалой торжественностью. Киев, украшенный флагами, а вечерами иллюминованный, приобрел праздничный вид: улицы города кишели людьми, добросердечный русский народ с почетом и радостным умилением приветствовал посланцев славянских стран, на груди у которых сверкали золотые жетоны. Памятная юбилейная неделя была заполнена молебнами, водокроплениями, шествиями к Днепру, на место, где некогда святой князь Владимир крестил свой народ;…