Классическая проза

— Крупом? — Да, крупом! — Есть какая-нибудь надежда? — Ни малейшей! О, Боже, что будет с нами! Вечером няня принесла нашу Пенелопу прощаться на ночь, девочка начала по обыкновению читать вечернюю молитву на коленях матери. Посреди молитвы, она вдруг слегка закашлялась. Жена моя откинулась на спинку стула, как громом пораженная. Но тотчас же вскочила с места и лихорадочно заметалась по комнате в паническом ужасе. Первым делом, она приказала перенести люльку девочки из детской в нашу спальню,…

На другой же день моего пребывания в деревне мы с дедом Абрамом вели за чаем такую беседу: – Ну, что, дедушка Авраам? – Ну-у, Авраам! Какой я Авраам, – улыбаясь, перебивал он меня. – Я не от Авраама иду… То Авраам, а то Абрамий-мученик… Так вот я откуда – от мученика! [3] Тем не менее было заметно, что ему очень нравилось, когда я его звал дедушкой Авраамом. – Что ж, доволен ты своим положением? – Доволен, – твердо произнес старик, выпрямляясь и сановито поглаживая бороду, – не хочу…

Он испытывал как бы неловкость и сожаление. У него билось сердце, как у человека, опоздавшего на праздник. «И подумать, что я живу там и что я постоянно всем этим окружен!» Он был не столько рад тому, что узнал это наконец, сколько опечален тем, что не знал этого раньше. Ему было досадно, что он так поздно спохватился. Сколько мощного совершилось под кровом этого тумана! Чего только не прошло по улицам, какие только силы не соединили их! Сколько здесь скрещивается соотношений, словно железных прутьев…

— Это форт! — воскликнул Берти. — Нет, не форт, это — дворец мпрета Албании, — сказал Эрик, очень гордившийся своими познаниями в экзотических словах. — Там же нет окон, видишь, чтобы прохожие не могли стрелять по Королевскому Семейству. — Это — муниципальный мусорный ящик, — поспешно сказал Харви. — Видите, все отходы и городской мусор скапливаются там вместо того, чтобы валяться вокруг, причиняя вред здоровью граждан. В ужасной тишине он вытащил из коробки маленькую фигурку человека в черной…

— Вдохновение пришло, когда я одевался, — объявил Лукас, — это будет Оно в следующей же постановке мюзик-холла "Ревю". Весь Лондон сойдет с ума. Пока есть только припев; конечно, будут и другие слова, но они не важны. Вот слушайте: Кузина Тереза На поводочке Цезарь Файдо, Джок, и большой борзой. Такой воодушевляющий, навязчивый припев, видите, и два удара в басовый барабан на оба слога бор-зой. Великолепно. Я всё продумал; первый куплет певец поет один, а на втором куплете заходит…

Поэты того времени еще в детстве слышали о великих событиях революции, пережили времена империи и были сынами героев или жертв. Матери зачали их в эпоху бурную, в промежуток двух войн, и гром пушек приветствовал их появление на свет. Случилось так, что для новых адептов искусства было лишь два рода людей – пылкие юноши и старцы. Они мечтали об искусстве, в котором на первом плане была бы кровь, яркий свет, движение и отвага. Они глубоко презирали литературу и искусство, господствовавшие дотоле, сухо-правильные,…

— Подойдет ли нам для завтрака «Карлтон»? — радостно поинтересовалась она. Ресторан удостоился восторженных отзывов от всех трех сестер. — Тогда поедем завтракать туда, не правда ли? — предложила она, и через несколько минут все усилия разума мисс Смитли-Дабб были направлены на пристальное изучение чудесного перечня мясных блюд и выбор вина подходящего года. — Вы собираетесь начинать с икры? Я начну, — призналась леди Дракмэнтон, и Смитли-Даббы начали с икры. Последующие блюда были выбраны…

історика. Але при тому одна вимога; об'єктивність і совісність у представленні справи. Пишучий не сміє нічого замовчувати, навіть своїх особистих похибок і прогріхів, коли вони за ним є. Лиш така хроніка може заслуговувати на віру. Такі джерела для будучого історика дуже потрібні. Вони можуть бути вірною світлиною того всього, що тоді діялось, доброго чи злого. З того грядуще покоління черпатиме науку, що треба наслідувати, а що оминати. Дня 31 жовтня 1918 пізнім вечором, коли я вже поклався…

Спасiвчани жили тут, наче в якiй фортецi. Були вони козацького роду, то й розумiли вагу небезпеки й були настiльки обережнi, що на кожну нiч ставили чергою вартових при обох воротах, щоб їх ворог не напав зненацька. До того вони ще умовились iз сусiднiми селами, щоб у кожному були на поготiвлi бочки iз смолою, якi на випадок татарського набiгу треба запалити й так остерегти iнших перед небезпекою. Такий лад завiв у селi старий досвiдчений козак, що прийшов сюди з першими поселенцями. Та хоча…

— Что вы думаете о мистере Роберте Блудварде, а? В его вопросе прозвучали презрительные нотки. — Роберт Блудвард? Настоящая дрянь, вот он кто. Ему должно быть стыдно смотреть в лицо порядочным людям. Послать его в Парламент, чтобы представлять нас — надо же! Он отберет у бедного человека последний шиллинг, это точно. — Да, отберет. Наврать с три короба, чтобы заполучить наши голоса — это все, на что он способен. Будь он неладен! Ты видел, что «Аргус» ему устроил на этой неделе. Подходяще тяпнул,…

— Темнолицый мальчик покупал здесь гранаты? — внезапно спросил он, когда ему отвешивали кофе. Обе леди почти подскочили на месте, когда услышали, что бакалейщик, не моргнув глазом, ответил отрицательно. — У нас есть несколько гранатов в запасе, — продолжал он, — но на них совсем нет спроса. — Мой слуга заберет кофе, как обычно, — сказал покупатель, извлекая монету из чудесного кошелька с металлической отделкой. Как будто вспомнив о чем-то необходимом, он выпалил: — Может быть, у вас найдется…

Павел Бажов В детские годы – Ты что не собираешься? Ревело уж![1] – Ладно, без сборов. Отдохнем. – Что ты! Отказали? – Объявил вчера надзиратель – к расчету! Мать готова заплакать. Отец утешает. – Найдем что-нибудь. Не клином свет сошелся. На Абаканские вон которые едут.[2] Перед этими неведомыми Абаканскими мать окончательно теряется. Краснеет нос, морщатся щеки и выступают крупные градины – слезы. Старается сдержаться, но не может. Отец вскакивает с табурета и быстро подходит к «опечку»,…

Павел Бажов О заводской учебе Я уже учился в обыкновенной земской школе с «небьющимися учительками», но школа все-таки по-прежнему звалась заводской. Школьный день у нас был длиннее принятого в других школах, так как заводское начальство посылало к нам «дополнительных» учителей – по черчению и рисованию. Но эти занятия велись по-особому: учителя налегали лишь на тех, кто обнаруживал определенные способности. А таких было немного, так как практиковавшиеся учителями приемы: линейкой по голове, карандашом…

Ты пишешь, что понимаешь мою любовь к родине. Неужели? Я, признаюсь, этого не ждал. Я вас, русских, не понимаю. Помнишь, когда наши товарищи студенты-поляки хвастали, как повстанцы бьют русское войско и как вешают русских, вы все молчали; я один вступился за вас, за вашу честь, и вы же смеялись надо мною и говорили: «Кто ж ныньче говорит о патриотизме!» Да, может быть, с тех пор и вы переменились!.. Ты просишь также, чтобы мои письма были длиннее и подробнее; просишь картин общественной жизни в Крите.…

Дядя был женат, но с женой не жил. Я видел её только в моём детстве. Меня тогда поразили её толстые красные губы. Она была незаконная дочь князя Г. и цыганки. Вышла она замуж за некоего Исаева, бросила его, прижила с адвокатом, который вёл ей дело о разводе, девочку, Верочку, вышла вторично за Сергея Ипполитовича и, наконец, поселилась в Париже, оставив свою дочь мужу. Она была вспыльчивая женщина, страдала от ничегонеделания, придиралась ко всем, и, помнится, последняя ссора её с дядей, положившая…

Неопределенная, тупая боль головы сосредоточилась в правой половине ее. «Должно быть, сейчас и совсем пройдет», – подумал Сергей Иванович. Лошадь бежала мерной рысцой, какою бегают сытые и откормленные хозяйские лошади. Пыль поднималась по обеим сторонам брички от быстро вертящихся колес; белая, как снег, шелковистая Цитра лежала неподвижно у ног Сергея Ивановича, но не переставала дрожать, обнюхивая по временам ложе двустволки. Солнце еще невысоко стояло над землею, небо было ясное, безоблачное,…

Он прошел на кухню, достал из холодильника яйца, пачку масла и смерзшуюся в морозилке куском льда докторскую колбасу, зажег газ, поставил на огонь сковородку, на вторую горелку — медную турку с кофе и пошел в спальню одеваться, хотя знал наперед, что, пока он там будет возиться, кофе непременно выкипит и яичница подгорит, так случалось, собственно, каждое утро. И — лишних пять минут, чтобы оттереть от кофе плиту и отскрести сковородку, неудивительно, что он по утрам всегда опаздывает. Впрочем,…

142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 Нина Павловна Анненкова-Бернар Бабушкина внучка ПОВEСТЬ. I. Ненси только что проснулась и, лениво потягиваясь, дернула длинный шнурок сонетки. В дверь постучали. — Entrez! [1] В комнату вошла белокурая швейцарка-горничная. — Ce que d'e ire mademoi…

Вдова шла за гробом первая – мерным, решительным шагом; сдвинув суровые брови; без слез, как бы стыдясь всякого проявления горя. В её некрасивом, молодом ещё лице, в её упорном взгляде, в угловатой, широкоплечей фигуре и в самой походке чувствовалась сила. Шествие замыкала пролетка, вся, с верху до низу, покрытая венками с лентами и надписями. – Кого хоронят? – спрашивали встречные и крестились с недоумением. Автор не пользовался популярностью среди большой публики. Но он был из крестьян, писал…

III Итак, Василий Петрович Горяинов пил чай с лимоном, подобно многим, считая это серьезно противохолерным средством. Между тем жара спала; мимо понеслись обычные экипажи, ландо, коляски и эгоистки. В них сидели женщины с смуглой оливковой кожей, матовыми, неприятно черными, без глубины и блеска глазами, — красивы были только длинные ресницы, — женщины не столько южнорусского, сколько восточного типа, одетые элегантно, но эксцентрично. Впрочем, Горяинов относился к ним с безусловным восхищением…