Классическая проза

В вагоне было уже жарко; полусон еще приятной истомой сковывал мои члены, а дрема смежала глаза, когда я заметила пристально устремленный на меня взор, заставивший меня неприятно вздрогнуть и приподняться: против меня на диване сидела какая-то барыня и бесцеремонно меня рассматривала, не отводя очей от моих глаз, словно желая в лице моем или узнать своего давнего друга, или открыть скрывающегося врага. Даме на вид было лет под сорок: ее волосы с серебристым отливом слегка вились и были низко подрезаны;…

Тогда городские власти Брюсселя направили в ателье мадам Перинк медицинскую комиссию, каковая конфисковала 80 баночек мази (по 5 фр.), несколько лимонов и флаконов с дешевыми духами. Лавочку прикрыли. Мадам Перинк со своим писарем скрылась на другой же день, не дожидаясь ареста, но две бочки сала, спрятанные в другом месте, остались в собственности Монтаньерана, он же Лообе. Медицинская комиссия распорядилась закопать 77 баночек мази, оставив для исследования только три. Обычный химический анализ…

Проснувшись утром, он увидел, что туземки уже нет; только в песке остался отпечаток ее тела; Луиз, казалось, видел его все – удлиненное, плавное, как зеленый побег; он стал ногой на углубление в песке – оно было теплое, разогретое солнцем. А потом он отправился вдоль всего берега изучать остров. Иногда приходилось ему идти лесом или сквозь заросли кустарника, обходить топи и перелезать через гряды камней. Иногда попадались туземцы, но он их уже не боялся. Он видел море небывалой синевы, цветущие…

Эта повесть, рассказанная с милым простосердечием, тронула доброго Мальзерба. Никогда он не чувствовал так живо всей своей славы. «Теперь я не удивляюсь, – подумал он, – отчего розы мои всегда так живы и свежи». – В благодарность за то, – сказал он молодой крестьянке, – что ты и подружки твои поливают мои розы, обещаюсь посещать эту беседку всякий день; она сделалась для меня вдвое любезнее, потому что всегда будет напоминать мне о вашей дружбе. – Я этому очень рада и с нынешнего дня буду пасти…

Не без основания сказано Граттаном, что совесть, стесняющая всякие пороки, сама становится источником пороков в деле религиозных гонений [8] . II После Эфесского собора 449 года, известного в истории под наименованием разбойничьего, вследствие насилий, совершенных председательствовавшим на нем александрийским архиепископом Диоскором [9] , император Маркиан, заменивший на византийском престоле императора Феодосия, созвал в Халкедоне законный Вселенский собор, бывший по счету четвертым Вселенским.…

Прасковья . Вы только все понимаете! Никита . Я все понимаю! Прасковья . А намедни дьячку ответа не могли сделать. Никита . Пошла вон! Прасковья ( робко ). Завсегда только себя расстроиваете. Никита . Не говори со мной! Прасковья . Мне Бог с вами!.. Вон садовник читал, читал книги-то, да без вести и пропал. Никита . От книг, что ли, он пропал-то? Прасковья . Известно! Никита ( смеется ). Ах ты, дурацкий разум! Твое дело…

– А у тебя помер отец? – Замерз. Зашибался он. Повез купца одного в Красненькой, и все с ним это они пили… Купец ведь, ежели он пьяный, нашим братом не гнушается – садись с ним вместе и все это… денег ежели у его попросить, хоть умирай, не даст, а насчет пьянства – первый ты ему благоприятель. – А ты почему знаешь? – Как нам, ваше сиятельство, не знать! Десятый год езжу, видал народу-то всякого; опять же и от своего брата слышишь… На нашем дворе стоит Ванька, Талицкой он прозывается. …

– С вами спорить нельзя… – Вы бы лучше бутылку велели, чем пустяки-то говорить. Каждый человек на своем месте. Что нам путаться в чужие дела. Давай бутылку… – Нет, Иван Гаврилович, творчество великое дело! – Так что же? – Поважней бутылки!.. – Так ты поди с ним и целуйся, а нам не мешай. – Я помню, когда Рашель произнесла свое знаменитое «jamai » – весь театр дрогнул!.. – В чем это? – Теперь уж я не помню… – Завели вы эти темные разговоры, ничего нестоющие. На языках на ихних вы…

И ведь никогда с ним этого не было. Вот двадцать лет живем – в первой такая оказия. Дарья Спиридоновна. Вы бы, сестрица, на картах разложили. Настасья Климовна. Раскладывала, да ничего не действует. Веришь ли Богу, кумушка, вся душенька-то у меня выболела. Чего-чего уж я не придумала: и убили-то его, и утонул-то он, и с Ивана Великого как не упал ли… Дарья Спиридоновна. Что это вы какие мнительные! Молоденький, что ли, он?… Пойдет он на Ивана Великого!.. Его и…

Зоя Евграфовна . Вот так оказия! Авдотья . Сам-то лютей волка стал! День-деньской ходит, не знает – на ком зло сорвать. Кабы Егорушки не было, беда бы нам всем пришла; тот хоть своими боками отдувается, до полусмерти парня заколотил. Зоя Евграфовна . Кто это Егорушка? Авдотья . А сиротка тут у нас живет, племянник, покойника Пантелея Григорьича – брат нашему-то будет – сыночек. Зоя Евграфовна . Знаю, матушка, знаю; я к покойнику-то хаживала. Ведь у него и дочка…

Бабушка. Да он у вас, должно, блаженный. Анна Петровна. Бог его знает. ( Входит Смесов ). Бабушка . Послушай-ко, Еремей Терентьич, что Аннушка про племянника рассказывает. Смесов . Слушать-то нечего, знаем! Уморили парня, да теперь разговаривают. Анна Петровна. Чем мы его уморили-то? Смесов . Молчи лучше! Скажу – стыдно будет. Анна Петровна. Сестра Домна… Смесов . Расказнить надо твою сестру Домну-то! Анна Петровна…

Дедушка Степан. Да, парнишке Мавриному… починить просил… Иван. Это черненький-то? Дедушка Степан. Да, черненький. Вчера прибежал: дедушка, говорит, почини. Такой шустрый мальчишка, я таких и не видывал. Даром что махонькой, от земли не видать, а пойдет говорить – складнее барского сына. Ежели бы его в ученье в какое хорошее… Иван. Ты ребят уж больно балуешь, сказывают. Дедушка Степан. Целый день они у меня тут. Вот жар-то посвалил, все сейчас прибегут.…

– Я, говорит, сударыня, имени-отчества вашего не знаю, а пришел поговорить насчет своего парнишки: парнишка мой запутался и у вас скрывается – турните вы его отсюда. – Пожалуйте, говорит, в сад, милостивый государь, на вольном воздухе разговаривать гораздо превосходнее. Пошли в сад. Извольте, говорит, милостивый государь, сейчас я ему такую привелегию напишу, что ходить ко мне не будет, потому я сама баловства терпеть не могу. Тут мы вышли в калидор, пожевали яблочка, потому жарко оченно, разморило.…

В тот последний раз, когда он был у меня, он рассказал, что встретил Нину, которую не встречал уже годы, был у нее — она переехала в Замоскворечье — в старом доме — он любит такие, — на антресолях. Она была замужем, разошлась, у нее сын лет двух — замечательный мальчик, Николай. Он ходил и говорил о ней и что-то недоговаривал, а я снимала с примуса кофе, наливала и слушала. Он выпил стакан, отломил печенье. Нет, он больше не хочет, хватит, — и точно эти слова перевернули какой-то рычаг. — Да, —…

— Она за воскресный день в Оук-парке зашибет больше, чем твоя миссис за четыре субботние ночи на этой улице. На самом деле дрались, чтобы как-то заполнить свою пустую жизнь, как наполняли пустые стаканы. Не потому, что залились до ушей алкоголем, а потому что его не хватало. На всей Саут-Стейт-стрит не нашлось бы столько виски, чтобы залить пустоту в душе хоть одного бродяги. От противного, горького привкуса поражения царапало в горле, но они винили в этом бретцели старины Б. — Пересаливаешь…

— Скажи «да»! Она качает головой. — Ты лжешь! Скажи «да»! Она качает головой. Я ухожу и долго иду; мне кажется, будто вокруг меня густой темный лес, и почему-то у меня так странно болят глаза, болит горло, болит лоб, а я все иду, наконец, я смертельно устал и вынужден отдохнуть. Пока я отдыхаю, так и не поняв, где нахожусь, раздается музыка. Фантастический фортепианный пассаж — захватывающий, тихий, робкий, тревожный, сыгранный мастерски, удивительно нежными, ловкими пальцами. Я открываю…

Жандарм, который во время событий, сохраняя собственное достоинство, всем и каждому говорил, что он только служащий, что будет новый господин — и он и ему будет верой и правдой служить, — теперь молчал и внимательно приглядывался ко всему, что творилось на станции. Ходил в телеграфную комнату, присаживался к аппарату, поближе к телеграфисту Пронину и, казалось, бесцельно глядел на узкую ленту бумаги, на которую редко, редко ложились неизвестные странные знаки — вести, идущие оттуда. Часто Пронину…

— Я не хочу смотреть на вашу руку, — повторил часовщик глухо, будто через силу, уже весь захваченный новыми движениями упомянутой части тела. Посетитель между тем смотрел на свою вытянутую руку с таким же пристальным вниманием, как и часовщик, которого он все побуждал не упустить ни одной подробности зрелища, по всей видимости столь же необычного, сколь и полного значения для него, Альбертуса Коканжа. За спиной тикали стенные часы; их многократно повторяемый ритм вызывал головокружение; какие-то…

— Вот, молодые люди, — спрашивал он, скребя по раме стамеской. — Откуда, например, берутся слова? — Откуда? — озадаченно повторил Коклюш. — Из народа. В школе так учили. — Из народа, — согласился Василий. — А что слова значат? — То и значат, что значат. — Ну, например, самовар, — сказал Василий гундосо. — Сам варит. Это просто. — Конечно! — засмеялся Коклюш. — А что значит, например, человек? — Ну, что? — А ты догадайся. Зачем тебе мозги дадены? Чтобы шевелить ими. Вот и шевели. Залежатся…

Предисловие Два года назад Джон Фулер (коего я теперь благодарю) сообщил мне, что во время посещения Соединенных Штатов прочел в отделе раритетов Центра гуманитарных наук Техасского университета рукопись написанного мною романа. Назывался он «Храм» и был датирован 1929 годом. Я тотчас же написал заведующему библиотекой письмо с просьбой выслать мне ксерокопию. Спустя несколько недель в мой лондонский дом явилась молодая дама со свертком под мышкой — в свертке был экземпляр моего романа. А я было…