Классическая проза

Сейчас, когда мы приблизились к сторожке, я заметил, что того деревца уже не было. Но мне все еще мерещился пронзительный взгляд, жадно поглощавший пространство. Моя лошадь споткнулась. — Что с тобой? — спросил мой двоюродный брат. — Да так, ничего… — ответил я уставшим голосом. Мы перешли вброд реку Квирила и прошли еще с полмили. Вот и ореховое дерево. Оно немного постарело. Как часто я отдыхал в тени его густой кроны. Сколько грез посетило меня под его низко склоненными ветвями! Одно переживание…

– У нас тут еще слишком много места, – продолжал Фрэнсис Уилмот. – Человеку есть куда скрыться. Так что если мы в чем уверены, то действуем не спрашиваясь. – Да, каждая страна живет по-своему. А на какие это мы курганы едем? – Остатки индейских поселений; им, говорят, несколько тысяч лет. Вы с моей сестрой не знакомы? Она приехала только вчера вечером. – Нет. Когда выезжаем? – В двенадцать; туда лесом ехать около часа. Ровно в двенадцать, переодевшись для верховой езды, Джон вышел из отеля.…

Но она так покорно поцеловала руку хозяйке, а затем и хозяину, что тревоги их тотчас развеялись. Они даже смутились перед ней из-за этой сцены и, как могли, постарались уверить девушку, что если она будет себя прилично вести, то о лучшем месте ей и мечтать не придется. В первый же день что бы она ни делала — все приятно изумляло хозяев. Только успела положить в кухне свой узелок, как уже заметила на потолке паутину. Тотчас взяла метлу и смахнула. Не приходилось даже указывать, что ей следует…

Жена посмотрела на него пристально и презрительно. Лицо у неё раскраснелось, глаза горели. Трудно было игнорировать этот взгляд, ещё труднее — посмотреть ей прямо в глаза. Мистер Геншо, избрав средний курс, медленно окинул взглядом комнату, на минуту задержавшись на сердитом лице жены. — А ты рано сегодня пообедала, — сказал он, наконец, дрожащим голосом. — Да, ты так думаешь? — последовал надменный ответ. Мистер Геншо поспешил найти успокоительное объяснение. — Наши часы вперёд, — сказал…

- Самоубийство – всегда слабость, - возразил Деникин, - вспомните Каледина. Эго самоубийство тогда произвело очень удручающее впечатление. Если вы так поступите, Лавр Георгиевич, кто выведет армию? Она вся погибнет. На жёлтом монгольском лице Корнилова появилась подобие улыбки: - Уверен, послезавтра Екатеринодар будет наш. Генералы стояли у фермы, курили самокрутки из махорки. Солдатские самокрутки и русские генералы вещи, конечно, не совместимые, но, что делать? Папиросы они не видели уже…

Я впервые увидел ее два года тому назад, когда я скрылся в Г., чтобы купаться, отдохнуть и помолодеть на летнем солнце и морском воздухе. Был сырой день с влажным темно-синим небом в черных тяжелых облаках, низко носившихся с ветром над проливом и городом, -- и солнечный свет чередовался с ливнем. К вечеру стало совершенно тихо, был лучезарный закат, и, когда я вышел на мол, стояла холодная тишина, полная душистых испарений, которые вызвал дождь из зелени и цветов; и в воздухе и в воде сверкали яркие…

V. Колючка застала хозяйку и гостя за тем-же чайным столом. У Анны Гавриловны еще оставались следы слез на лице. Арбузов вынужденно улыбался, здороваясь с гостьей. -- Я вам не помешаю?-- спрашивала Колючка. -- Нисколько,-- совершенно спокойно ответила Анна Гавриловна.-- Мы тут болтали о разных пустяках. -- Вот и отлично,-- согласилась гостья.-- Я тоже сегодня в болтливом настроении... -- Кажется, это у вас обычное настроение?-- весело заметил Арбузов. -- Нельзя-ли без дерзостей, милостивый государь?…

VI. Они вошли в ворота на поросший травой монастырский двор. Из открытых дверей маленькой церковки доносилось пение. Кончалась заутреня. Брат Павлин как-то весь сежился и показался Половецкому ниже ростом. -- А вон и брат Ираклий...-- как-то пугливо проговорил он, указывая глазами на стоявшаго у келарни худенькаго монаха в черной островерхой скуфейке. Он, видимо, все свое внимание сосредоточил на Половецком, и смотрел на него злыми черными глазками, глубоко засевшими в своих орбитах. Узенькое,…

IV Утром генеральша пила свой какао в постели, поэтому за утренним чаем собралась в столовой только молодежь, а потом пришел Василий Васильевич. Он был бледен, и в глазах чувствовалась тревога. -- Сегодня на службу, Маша?-- спрашивал он, целуя племянницу в лоб.-- Хорошее дело, голубчик... От души тебе завидую. -- Папа, зачем ты её зовешь Машей?-- заметила Катя. -- Это что-то вульгарное... Машами зовут горничных да кошек. Я буду называть её Марусей... -- Нет, лучше называй Машей,-- ответила Честюнина,…

IV. Возвращаясь обратно по Невскому, Покатилов мог на свободе обдумать свою встречу с родными. Чорт его дернул давеча отрекомендоваться этому дураку Симону Денисычу, а потом нужно было непременно тащиться с этет отель "Дагмар", чтобы выслушивать колкости Калерии Ипполитовны. Maman уже успела надуть ей в уши, а сестрица не такой человек, чтобы по воспользоваться удобным случаем и не кольнуть. -- "Своя газета"!.. Что же, дайте время, будет и у нас своя газета,-- бормотал про себя Покатилов, шагая…

— Да. А теперь ответьте на мой вопрос: я вам друг? — А может да. — Если ты мне друг, — бармен заметно начал злиться, — тогда пойми мой выбор. Между побеседовать с тобой или выгнать тебя, я выберу второй вариант. Я надеюсь, ты меня услышал. — Хорошо. Будьте добрее. Я вышел из бара, направился в неизвестность. Куда-то шел, не знаю, куда, не знаю, зачем. До сих пор эти мысли не вылетали из моей головы. А может, к подруге? Руки в карманы — телефона нет. Как же мне повезло, что рядом была телефонная…

Через минуту няня и Марк снова шли по площади. В сумочке у девушки лежал флакончин духов, а малыш крепко сжимал в руке пистолет. Они уносили с собой "любовь и "смелость", подаренные щедрой Ягг. Однако эти приятные сами по себе дары не гарантировали (к нашему огромному сожалению) им счатья до конца дней. Народ все прибывал и прибывал на ярмарочную площадь. Один за другим Грета внимала с полок свои подарки. Денег с покупателей она, как любая уважающая себя волшебница, не брала, чем вызывала у одних…

69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 …

Огонь в печи погас, и все вокруг словно погрузилось в ледяной поток. Сон отлетел опять. Слышался или нет звон отходящей ночи? Только под ухом с явственным шумом текло время. Душно становилось, душно. И, осторожно выпрямляясь, он сбросил с себя грязное одеяло, скрутившееся на плечах жгутом. Потом достал тетрадку, засунутую в нижнее отделение тумбочки между склянками с лекарствами, перелистал ее и, отыскав наконец чистый листок, вырвал его. Винный цвет микстуры — отвара земляных червей — был близок…

А другого героя повести, Андрея Викторовича Стремина, пожалуй, вполне возможно сопоставить с его «перевернутым» тезкой — юнкером Николаевского инженерного училища, а позднее подпоручиком 18-го саперного батальона Виктором Андреевичем Наумовым. Кузмин был безрезультатно (не считая прекрасных мистических стихотворений третьей части сборника «Сети») увлечен им в то время, на которое пришлось его частое и близкое общение с Минцловой. Здесь стоит заметить, что и Минцлова, и Наумов уже бывали прототипами…

Я видел, как она перебежала широкий, шагов в полтораста, двор и юркнула в темный четырехугольник открытой сушилки. Мне сделалось стыдно, и досадно, и противно. Я побежал вслед за нею. По дороге моя нога выскочила из лыжного стремени. Я упал боком в снег и насилу выбрался. Движения мои были неловки, в рукав полушубка набрался снег, а руки сильно дрожали. Я вошел в сушилку. Там было совсем темно. Я хотел покликать кошку, но почему-то застыдился. Но вдруг я услышал наверху тихое, злобное урчание.…

Он тайком душил кур и цыплят, воровал и выпивал яйца. Он никогда не мог насытиться и после хорошего, сытного обеда бежал на помойку и рылся в ней головой и лапами. Однажды он забежал в рабочую избу, где в печи кипели щи для работников, всунул морду в котел и, несмотря на ожог, вытащил-таки десятифунтовый кусок мяса с костью. За ним погнались, но он успел скрыться в малиннике и там дожрал говядину. Когда его нашли, он лежал на обглоданной кости и вызывающе рычал. Он не выносил человеческого взора…

В январе она вдруг проснулась. Лес наполнился шумом, собачьим лаем, звуками рогов. «Что-то случилось, – подумала мать. – Это не то, что я слышала всегда». Неуклюже растолкала она младших, ударила лапой заспавшегося пестуна и сама первая высунула навстречу врагу голову и туловище из берлоги. Да. Собачий страстный визг и лай были все ближе и ближе. «Назад», – подумала медведица и своим криком заставила детей уйти назад, внутрь берлоги. Но показались уже из-за кустов, из сугробов трусливые, наглые…

– Сбегай! – посоветовал голос. – Что? – и все трое повернули головы туда, откуда голос раздался. Они совсем забыли о младшем брате Камиллии – Джейми, который, стоя у дальнего окна, ковырял в зубах и спокойно глядел на шумящий под пеленой мелкого дождя Лондон. – Четыреста лет назад, – так же спокойно продолжал Джейми, – это средство испробовали, и оно подействовало. Но не вздумайте приводить Трубочиста сюда в дом – ни в коем случае! Нужно поднять Камиллию – вместе с кроватью! – снести все это…

Я согласился с улыбкою, он же снова поклонился. «Да простит мне мосье вторжение, – сказал он, – но с давних пор и я состою почитателем его поэзии». Засим он продолжил цитату мою до конца строфы и на весьма правильном английском языке, хотя бы и с сильным акцентом. Я, понятно, рассыпался в похвалах – ибо далеко не каждый день встречаем мы почитателей Оссиана на набережных французских курортов, – после чего он опустился в кресло рядом со мной и мы предались беседе. Как это ни удивительно для француза,…