Классическая проза

– Сестро! – каже брат. – Коли твоя ласка, позич мені грошей! Як буду жив, зароблю – оддам, а вмру, то бог тобі оддасть! Я й позичила йому ті гроші, що за хату й за худобу взяла, та ніби в нас і в хаті повеселішало: і брат заговорить, і братова всміхнеться, й дітвора бубонить, регочеться. Я радію: «Слава господові, що і в нас, як і в людей благодатно!» Купив мій брат худобу, став потроху розживаться. Ми з братом щиро любилися зроду, змалку. Щоб посваритись або скривдити одно одного, крий боже!…

Хто стояв коло воріт, то йшов рекрута відводити. Переходили ліс. Листя встелило дорогу. Позагиналося у мідяні човенця, аби з водою осінньою поплисти у ту дорогу за рекрутом. Ліс переймав голос мамин, ніс його у поле, клав на межі, аби знало, що як весна утвориться, то Миколай на нім вже не буде орати. За лісом стали в полі. Рекрут взявся прощати з селом: - Бувайте здорові і свої і чужі. Як чим докорив-ем, то забудьте,, але благословіть у далеку дорогу. Всі поскидали капелюхи.…

Всіх блукаючих, всіх бідних, всіх нещасливих вона зодягала і кормила зі своєї бідної долоні. Перед війною вона розпустила всіх своїх доньок по роботах у світ. А було їх богато, а сама дальше приймала всіх грішних людей, дезертирів, злодіїв, калік і дівчат з грубими черевами, шугала поміж сусіди, як вовчиця, щоби нагодувати своїх безталанних гостей. А як війна кінчилася, то її доньки з дітьми почали сходитися до неї. Зяті були пруссаки, москалі, поляки, італьяни з неволі і українці з німецьких…

У місячнім світлі розстелилася на долині ріка, як велика струя живого срібла. Гриць здригнувся, бо блискуча ріка заморозила його, а той камінь на грудях став іще тяжчий. Задихався і ледви міг нести маленьку Доцьку. Спускалися в долину до ріки. Гриць стреготав зубами, аж гомін лугом розходився, і чув на грудях довгий огневий пас, що його пік у серце і в голову. Над самою рікою не міг поволі йти, але побіг і лишив Гандзуню. Вона бігла за ним. Гриць борзенько взяв Доцьку і з усієї сили кинув у воду.…

- Що ми ро­би­ти­ме­мо, до­ню? От до­ве­лось ме­нi зляг­ти са­ме в жни­ва… Хлiб стоїть у по­лi не­ви­жа­тий, оси­пається… I вже не знаю, як ме­нi, бiд­нiй, не­ду­жiй, за­по­бiг­ти ли­хо­вi… Як не збе­ре­мо хлi­ба - за­ги­не­мо з го­ло­ду зи­мою!.. Ох, бо­же мiй, бо­же! - Не жу­рiться, ма­мо! Не плач­те! Ад­же ж бог доб­рий, ма­мо! Бог по­мо­же вам оду­жа­ти, по­мо­же вам хлiб зiб­ра­ти… Прав­да, ма­мо?.. Прав­да?.. II Поки Ха­ри­тя го­во­ри­ла тi сло­ва, в бi­ленькiй го­лов­цi її…

І Хо справді з великою напругою ворушить ногами, крекче та, опираючись одною рукою на костур, а другою розгортаючи довгу сиву бороду, сідає на траві спочити. Хо сидить посеред галяви, а навкруги його панує мертва, прикра тиша. Все живе, затаївши духа, не співає, не кричить, не ворушиться, не жиє. Від ведмедя до мурашки – все спаралізовано страхом. Рослини бояться навіть тягти сік із землі, пити холодну росу, виправити зібгані листочки, розгорнути звинені на ніч квітки. Пустотливий парус сонця зупиняється…

Я сохранил также наилучшие воспоминания о здешних рыбаках. Это — славные люди, добрые, гостеприимные, безупречно честные. В заключение отмечу, что в Бандоле есть станция железной дороги Париж — Лион — Марсель, а также почта, телеграф и меблированные гостиницы. Лучшая из них, на мой взгляд, — «Гранд-Отель», владельцем коего является господин Э. Делузье, и я настойчиво рекомендую его вам. Расположенный в удобном месте, на солнечной стороне, посреди большого парка с тропическими растениями, очень…

ISBN 978-5-93381- 252-4 © Е. Суриц, перевод, 2007 «Дневник незначительного лица» увидел свет первоначально в «Панче», а уж оттуда перепечатан был с любезного разрешения издателей — господ Брэдбери и Энью. Притом он был существенно дополнен. Название предложено общим другом нашим Ф. С. Бернардом, которому с превеликим удовольствием и посвящаем мы наш труд. Джордж Гроссмит Уидон Гроссмит. Лондон, июнь 1892 года Оглавление Глава I Мы обосновываемся в нашем новом доме , и мною принято…

Проведение земельной реформы в районах, освобожденных Народно-освободительной армией от японских оккупантов, во всей своей сложности раскрывается перед нами в романе Дин Лин. «Открыто никто не посмеет выступить против земельной реформы», — думает секретарь партийной ячейки в деревне Теплые Воды Чжан Юй-минь, и, тем не менее, он же признает, что задача, вставшая перед партийными работниками деревни, необычайно сложна. Забитое, отсталое крестьянство, веками несшее на себе ярмо эксплуатации помещиков,…

затем взглянул на свою клетчатую сумку, понял, что она не соответствует его новому образу, и смастерил из старого кар- тофельного мешка котомку. Бороду он давно не брил. Одежду не чинил, и не стирал. К источнику у небольшого озерца, возле серого выпирающего из земли тройным парусом камня ходил лишь за питьевой водой. Основной достопримечательностью Малых Корюк был веко- вой нетронутый лес, который раскинулся в разные стороны на многие сотни вёрст, набегая на видневшиеся по…

— Добрый будет хозяин — родился на самом большом поле, — предрекли бабы. — Или бродяга: родился-то не под крышей, — решили мужики. Жефу до этих пересудов не было дела. Он рос быстро, громко кричал, пачкал пеленки, жадно пил молоко, ел кашу и затирку. Ходить начал рано и первые штаны изорвал сразу. Таскал за волосы мальчишек, дрался, пас овец, пек картошку, качался на качелях из ломоноса. Однажды ломонос оборвался. Жеф, катясь с горы, прикусил себе язык и от испуга начал заикаться. Так и остался…

— Re urrecturi … — пробормотал я. И подумал, что точно такая надпись стояла над воротами нашего сельского кладбища, хотя там она не была сложена из железных и посеребренных букв, а вырезана долотом на дубовой плахе грубой рукою плотника Подземлича. Я вспомнил об этой плахе, а потом вспомнил о матери, которая спит на том кладбище уже тридцать лет. Она припомнилась мне столь ясно, как давно уже не бывало: я увидел ее лицо, синие глаза, ласковую и озорную улыбку, услышал ее теплый голос и сказки, которые…

Вьюнку сделалось очень страшно. Он раскрыл чашечку и выдохнул свой испуг, свое отчаяние прямо вверх, в пустыню ненавистных туч. Он выдохнул, словно белый котенок, все, что еще дышало в нем. И пока разлетались лепестки, подхваченные безжалостным вихрем, высоко над ним, среди туч, появился просвет, там царил покой, казалось, буря и время там утратили силу. Просвет напоминал по форме белый цветок и мог показаться громадным вьюнком, громадным белым вьюнком. Но сохранялось это знамение недолго. Темные…

І нігде ні садочка, ні квіток! Нема на чому спинить ока, нема на чому одпочити душі! Байдуже дітям Ізраїля про зелені садки, про пахучі гарні квітки! Тим крамарям хоч і в болоті полоскаться, аби звідтіль достягать гроші. Нечепурні Рухлі та Хайки замітають своїми задрипаними спідницями смітники. І якби не Мойсейова субота, то вони і не чистилися б, здається, ніколи, так би й потліли живцем в багні. Тільки де-не-де стоїть довгошия вишня, безлиста акація попід кращими хатками. На земляній покрівлі хаток…

К вящему огорчению и досаде евреев, дом Скурипинчихи одной своей стороной выходил на синагогальный переулок. И в пятницу вечером, когда евреи в своих длинных шелковых кафтанах и бархатных шапках возвращались из синагоги и проходили тем переулком, их провожали трое: два субботних ангела мира [3] и лай самой большой из Скурипинчиховых собак — Скурипина, прозванного так по имени своей хозяйки. А может, и наоборот, хозяйку прозвали Скурипинчихой вслед за псом. Самого пса видно не было: он сидел на…

Такъ прорывайтесь же! Эти представленія, псни, солнце, блескъ Роны, опьяняющій воздухъ зеленыхъ холмовъ взбудораживали вс головы. Воззванія правительства довели ихъ до настоящаго изступленія. Съ свирпымъ и угрожающимъ видомъ встрчались обыватели другъ съ другомъ на Эспланад, говорили, стиснувши зубы, точно во рту у нихъ заготовлены смертоносныя пули. Въ самомъ воздух чудился запахъ пороха. Въ особенности же надо было послушать нашихъ пылкихъ тарасконцевъ за завтракомъ въ театральной кофейной:…

Художественное воссоздание самого процесса этих великих исканий — одна из блистательных сторон творчества Горького. Глубокий и ясный ответ на мучительные вопросы века сам Горький нашел не сразу, — искал долго и мучительно. Искания эти совпадали с исканиями лучшей части трудового народа России и завершились тем, что, по позднейшим словам Горького, «рабочий класс принял» его «как своего человека». Но уже и на самом раннем этапе творчества, изображая в предельно суровых тонах российскую социальную…