Классическая проза

21 апреля 2024 год. Шок, слёзы, портвейн, опять слезы, бессонная ночь. ПРИНЯТИЕ. Посидела, подумала, да и пошла выполнять требования. Поступило жёсткое условие, и я его должна исполнить. Но как? О-о, я поняла! Для взрослых дел мне нужен нотариус. Дело сделано, завещание составлено. Отстань, так отстань! В твой мир не лезу — у меня свой мир. Муж, прознав, укорил меня, пожурил. Я? А что я? Все его слова пропустила мимо ушей. Я вычеркнула тебя из из своей жизни, при этом…

Но вот пришел тот самый день, когда завтра «уже поздно пить «Боржоми», а дипломный проект еще в самом разгаре. Хотя особых переживаний по поводу завтрашней защиты у меня не было: Евгений Николаевич строжайше заверил, что утром все будет готово, и он лично подвезет мне 4 экземпляра готовых книг прямо к институту. Как говорится, перед смертью не надышишься. Я провел последний день в суетливой подготовке предстоящей защиты и только за полночь угомонился, отошел ко сну. Ночь для меня пролетела молниеносно,…

Удар. Тряска. Гул. Я будто в тумане, мысли превратились в пустоту, глаза мои были закрыты. Лишь шаги отдавались в дали. В предвкушении конца я смиренно ждал исхода, но лязганье стекла проникло в мою голову, а звонкие шаги окончательно вернули меня в реальность. — Угощайся! — услышал я от своего друга, державшего украшенный узорами стакан, в подтертом железном подстаканнике.

— Конечно, Толстого! И это имя было как будто какое-то магическое объединяющее слово, одинаково понятное на всех долготах и широтах земного шара. Конечно, Льва Толстого! От всей полноты любящей и благодарной души желаю ему многих лет здоровой, прекрасной жизни. Пусть, как добрый хозяин, взрастивший роскошный сад на пользу и радость всему человечеству, будет он долго-долго на своем царственном закате созерцать золотые плоды — труды рук своих. (1908)

– Только на дрова и годится… Тридцать два рубля и больше ни копейки. Темные личности спасовали. Кровать осталась за мною. Когда я привез ее домой и отмыл толстый слой грязи, покрывавший бронзовые горельефы, то был поражен их художественным исполнением. Их было два, по одному на каждой спинке. Они изображали свадебное шествие все тех же толстоногих, кудрявых, веселых амуров с раздутыми щеками. Один из них полз на четвереньках, между тем как другой сидел верхом у него на спине, третий и четвертый трубили…

– Ну и ход! И все медленно обернули свои носы ко мне, а у одного из партнеров шея во время поворота как будто бы даже скрипнула. – Марабу! – заявил я. – Вы сделали скверный ход. – Будьте добры не делать громких замечаний и не давать советов, – жалобно пропищал один из игроков. – Мне обидно, что этот господин сделал ход, который через шесть ходов принесет ему большой вред! – Молчите! – Мне что же… я замолчу… И опять мертвенная тишина нависла над желтыми мраморными столиками. За…

Постепенно смолкают земные петухи. Сначала ближние, потом дальние, еще более дальние, и, наконец, где-то совсем уже на краю света, почти за пределами слуха, я улавливаю нежнейшее пианиссимо. Вот и оно растаяло. Целый день я находился под впечатлением этой очаровательной и могущественной музыки. Часа в два мне пришлось зайти в один дом. Посреди двора стоял огромный лоншанский петух. В ярких солнечных лучах почти ослепительно сверкало золото его мундира, блестели зеленые и голубые отливы его доспехов…

Annotation «…Работа мне опротивела, и я уже давно не прикасаюсь к кисти, – с того самого времени, когда мне была за моих „Вакханок“ присуждена золотая медаль. Начатые картины висят на стенах и на мольбертах, покрытые паутиной…» Александр Иванович Куприн Александр Иванович Куприн Безумие «…Весь день я хожу унылый, обессиленный, сгорбленный. Суета и шум болезненно бьют по моим опустившимся нервам, дневной свет режет мои слабые глаза. Работа мне опротивела, и…

Во исполнение сей зловещей угрозы, которую он скорее выразил туманным намеком, нежели ясно сформулировал, великий Напролом не внял молениям о «материале», послал к черту метранпажа, когда тот (метранпаж) попытался убеждать его («Чайника»), что давно пора сдавать номер; не стал ничего слушать и просидел до рассвета за сочинением следующей поистине беспримерной заметки: «Вот, Джон, до чего дошло! Говорили ослу — получишь по холке. Не совался бы в воду, не спросив броду. Уходи скорей восвояси, подобру-поздорову!…

В шкафу висят часы Кухарчика, их заводят ключиком, и они тикают. Пусть себе тикают! Впрочем, кроме них, тикает еще шесть пар часов. Смешно. Тикая, они слегка покачиваются на своих цепочках. Тик-так, тик-так!.. Словно крупные зернышки песка сыплются на стеклянную тарелку. Пока стоит такая тишина, самые разные мысли лезут в голову. Люди уверяют, будто по ночам на кладбище бродят духи, души умерших и всякие привидения. А я вот уже много лет рою ямы, или, выражаясь по-книжному, служу могильщиком,…

Сам он тоже не посещал никого; таким образом меж ним и земляками легло холодное отчуждение, и будь работа Лонгрена — игрушки — менее независима от дел деревни, ему пришлось бы ощутительнее испытать на себе последствия таких отношений. Товары и съестные припасы он закупал в городе — Меннерс не мог бы похвастаться даже коробкой спичек, купленной у него Лонгреном. Он делал также сам всю домашнюю работу и терпеливо проходил несвойственное мужчине сложное искусство ращения девочки. Ассоль было уже пять…

Вместе с тем нельзя не отметить и серьезных противоречий в сознании испанских гуманистов, за редкими исключениями не выходивших за пределы монархических идеалов и господствующей религиозной догмы. Объясняется это не только давлением господствующей феодально-католической идеологии, которое ощущалось в Испании сильнее, чем где-либо в те времена, не только тем «святым страхом», который реакция избрала в качестве своего грозного оружия в борьбе против вольномыслия. Немалую роль сыграло и то обстоятельство,…

Обыкновенно свой маршрут я никогда не затягивал до сумерек и останавливался на бивак так, чтобы засветло можно было поставить палатки и заготовить дрова на ночь. Пока стрелки возились на биваке, я пользовался свободным временем и отправлялся осматривать ближайшие окрестности. Постоянным моим спутником в такого рода экскурсиях был Поликарп Олентьев — отличный человек и прекрасный охотник. Ему было тогда лет двадцать шесть. Он был среднего роста и хорошо сложён. Русые волосы, крупные черты лица и небольшие…

Собрание сочинений выпускается под общей редакцией И. Анисимова, Г. Внукова, Б. Песиса Б.Полевой О НАШЕМ ДРУГЕ Как-то, военной зимой, мы с Александром Фадеевым вернулись в Москву из Ржевских лесов, где наши войска в глубоких снегах вели тяжёлые бои, вырывая у противника деревни и сёла, давно уже сожжённые и продолжавшие существовать лишь на военных картах. В первый же московский вечер Фадеев, захватив меня и военного корреспондента Петра Лидова, тоже…

Начитавшись подобных критических формулировок в духе тогдашнего соцреализма, а вернее сказать в духе вульгарного социологизма, и вправду не захочешь читать сами книги, романы, повести и очерки, но, к счастью, ничего этого в самих книгах нет. Ну, последнего, то есть воспевания свободной, счастливой жизни, возрожденной Великим Октябрем, в книгах Н. А. Крашенинникова нет, поскольку, как видим, он просто не успел, ему «не удалось осуществить свои замыслы», а всего остального там просто нет. Н. Крашенинников…

И Змеев встал с видом человека, готового на приступ. «Почему знать,— говорил он сам себе, охорашиваясь,— может статься, Надина сделает мне радостный сюрприз и отправит на траву своим отказом. Каких чудес не бывает в свете, каких причуд в женщине?.. Во всяком случае подкоп под счастье друга — премилое развлечение». И пусть тот, кто пил молоко и вино света, подымет камень на своего брата, на своего товарища! Книжники и фарисеи, неужели думаете вы, что здравость ваших речей уничтожает заразу вашего…

Читать Бестужева-Марлинского! Чтобы подтвердить слова В. А. Сухомлинского о том, что есть всего три вещи, которые необходимо утверждать в мальчиках и юношах, – долг мужчины, ответственность мужчины, достоинство мужчины. Чтобы познакомиться с историей жизни настоящего мужчины, писателя, поэта, военного и декабриста, который навсегда остался верен себе и своим убеждениям. Автор предисловия и составитель Е. С. Азарова СТРАШНОЕ ГАДАНЬЕ Посвящается Петру Степановичу Лутковскому…

«Верю в Солнце Завета…» «Ты – божий день. Мои мечты…» «Целый день передо мною…» «Успокоительны, и чудны…» «Жизнь медленная шла, как старая гадалка…» «Травы спят красивые…» «Мой вечер близок и безволен…» «Я жалок в глубоком бессильи…» «Ловлю дрожащие, хладеющие руки…» «На темном пороге тайком…» «Я медленно сходил с ума…» «Весна в реке ломает льдины…» «Утомленный, я терял надежды…» «Странных и новых ищу на страницах…» «Днем вершу я дела суеты…» «Люблю высокие соборы…»…

Вот в том-то и дело, Хамоизит. А так как я знаю, что скрыто в каждом человеке, то от меня не укроется и то, что скрыто в тебе, ибо и ты человек, и притом – пьяный человек. Хамоизит Ничто не укроется от глаз твоих; но ведь, кажется, чист перед тобою. Я, хозяин, ничего от тебя не скрывал. Псару Ты лжешь, ты лжешь, негодный раб. Мне доподлинно известно, как ты вел себя в то время, как я исполнял волю моего государя. Хамоизит В это время я усмирял бунт каменщиков царской…

Из большой, наскоро сложенной, кузни валит дым. Мужики тащат плуги и бороны в переплав. А за деревней, на холмах, остановились богатыри: сияние кольчуг, больше ничего не разобрать. Один выехал вперед, конь крепко уперся ногами в землю, всадник протянул руку, показывает далеко — за лес. Вдруг толпа двинулась по направлению, указанному рукой богатыря. На плечи взмахиваются вилы; у других — странные старинные мечи. Мужики идут, по колена утопают в озерах тали, и весь лес наполнился шелестом лаптей.…