Классическая проза

— Каким образом? Ну, знаете, это уже ваше дело, а не мое! — решительно сказал он и встал в знак того, что аудиенция окончена. — Дорогая моя, я должен сказать вам, что за одну последнюю неделю у меня перебывало восемнадцать молодых девиц, желавших поступить к нам в редакцию, и у меня нет свободного времени, чтобы обучать каждую аспирантку [1] в отдельности. Те функции, которые я выполняю здесь, гораздо сложнее обязанностей инструктора из школы журналистики. 1 Аспирант…

Я оскорбил его. Он поднял на меня удивленный взор. — Вы хотите, чтобы я дрался с вами? Зачем? — медленно спросил он и сейчас же расхохотался. — Какой вы смешной человек! Хо-хо! Вы хотите уморить меня! Хе-хе-хе! Хо-хо-хо! Ну что мне было с ним делать? Это окончательно вывело меня из себя. Клянусь кровью Иуды, я всеми силами моей души ненавидел его. Да еще эта фамилия! Что за идиотская фамилия! Клеверхауз. Почему — Клеверхауз? Я бесконечное число раз задавал себе этот вопрос. Я многое простил бы…

Наконецъ я въ царств Фей, которое однако неиметъ ничего очаровательнаго. Нигд не встртите вы столько Фей, сколько въ Ирландіи; он населяютъ каждой пригорокъ, летаютъ въ каждомъ вихр, и суеврные жители кстати и не кстати кричатъ имъ въ слдъ: Богъ съ вами! Принадлежатъ ли сіи богини къ древней Миологіи, или къ новыхъ заблужденіямъ, къ правоврнымъ или язычникамъ, къ Ангеламъ или Дьяволамъ — я не знаю, и думаю, что простодушные Ирландцы еще мене меня знаютъ. Между тмъ наблюдается всевозможное благоговніе…

Король приказалъ, чтобъ Софія на другой же день вышла замужъ за своего жениха и тотчасъ похала въ Саксонію. Щастливая чета прощалась уже съ Графинею и сыномъ ея — какъ вдругъ множество голосовъ послышались въ переднихъ комнатахъ; на лсниц сдлался страшный стукъ, какъ будто произходила ссора между служителями дома и другими людьми, которые хотли ворваться въ него насильно. Ланицкій вышелъ, желая узнать причину шума. Сни наполнены были солдатами; Офицеръ всходилъ на лсницу — Вы ли молодой Графъ Ланицкій?…

— С праздником, дядюшка! Бог вам на помощь! — послышался вдруг веселый голос. Это был голос племянника Скруджа, прибежавшего так внезапно, что это приветствие было первым признаком его появления. — Пустяки! — сказал Скрудж. Молодой человек так нагрелся от быстрой ходьбы по морозу, что красивое лицо его как бы горело; глаза ярко сверкали, и дыхание его было видно на воздухе — Как? — рождество пустяки, дядюшка?! — сказал племянник. — Право, вы шутите. — Нет, не шучу, — возразил Скрудж. —…

   О! Скрудж вполне изучил свой ручной жернов и крепко держал его в кулаке, милейший человек — и старый грешник: скупец напоказ, он умел и нажать, и прижать, и поскоблить, а главное — не выпустить из рук. Неподатлив он был и крепок, как ружейный кремень, — из него же даром и искры не выбьешь без огнива; молчалив был, скрытен и отшельнически замкнут, что устрица. Душевный холод заморозил ему лицо, нащипал ему заостренный нос, наморщил щеки, сковал походку и окислил голос. Постоянный иней убелил ему…

— Из Алабамы? Так вы, значит, южанин? — Южанин, старина. Мальчишка оглядел его с головы до ног, расковырял носком кучку прошлогодних листьев у обочины, свистнул и заявил: — А вот и нет! Где же тогда ваш серый мундир? И своего черномазого у вас нет. Я ведь видел конфедератов в кино, и они всегда ходят в серых мундирах, и почти всегда со своим черномазым и с большой саблей с кисточкой. А у вас сабля с кисточкой есть? — Чего нет, того нет. Но зато есть дома серый конфедератский мундир. …

З малых гадоў дзяўчынка прывыкла чуць беларускую мову, бо ў наваколлі жылі беларусы. Часам яна гуляла разам з сялянскімі дзецьмі: «Якраз тады я пачула мужыцкія казкі, якія ўмеў апавядаць Франак, і навучылася трохі гаварыць па-беларуску, бо мае сябры размаўлялі паміж сабой на гэтай мове, а да мяне звярталіся па-польску». А ўвогуле выхаванне дзяўчынак (яе і старэйшай сястры) ляжала на гувернантках і хатніх настаўніцах, якія вучылі іх польскай і французскай мовам, маці ж размаўляла з дзецьмі толькі…

Трупы она уносила в долину, привязывала камень и топила в озере; затем она забирала себе добро убитых — одежду, лошадь, деньги. Все дети Гунвер были слабоумными — они то забирались на крышу и лаяли по-собачьи, то сидели на камне у порога, жутко оскалив зубы. Дьявол отнял у них дар речи и разум. И по сей день вечерами тамошним детям поют песенку: Как заманит Гунвер в гости пешехода на беду, загрызет и кинет в омут — дидли-дидли-ду. Кровь! — поток вдоль дорог, спи, сынок, с нами бог.…

Я должен благодарить судьбу за то, что мой дед, попав в столь благоприятное время и в столь счастливое положение, смог завладеть всем тем, что в настоящее время стало недоступным частному человеку. Счета и купчие еще находятся у меня на руках, и я вижу, как несравнимы тогдашние цены с нынешними, взвинченными повальным любительством, которым теперь захвачены все народы. Да, коллекция этого достойного человека значит для меня, для моего отношения к искусству и моих суждений о нем то же, что Дрезденская…

— Вот и со мной точно так же, — сказала она. — Когда я сплю, я превращаюсь в камень, со всеми присущими камню склонностями и убеждениями. «Бесчувственный, как камень» — это только так говорится, а в камне, может быть, больше чувств, больше чувства стиля, чувства справедливости и больше чувствительности, чем во многих мужчинах и женщинах. И не меньше чувственности, — задумчиво протянула она, помолчав. Было воскресное утро, торопиться некуда и можно поваляться, обнявшись, в постели; детей у них не…

Другъ Бертеро, Сальванъ, бывшій наставникъ въ Бомон, служившій затмъ инспекторомъ начальныхъ школъ, а въ послднее время занимавшій должность директора нормальной школы, устроилъ бракъ Марка и Женевьевы, опекуномъ которой онъ состоялъ посл смерти ея отца. Бертеро былъ свободомыслящій, но онъ не препятствовалъ своей жен исполнять церковные обряды; онъ даже сопутствовалъ ей иногда и ходилъ съ нею къ обдн изъ чувства нжной привязанности. Сальванъ держался вще боле крайнихъ мнній и признавалъ лишь научныя…

Когда я знаю, как покатится мой шар, и вдумчиво целюсь, моя левая рука, которая не бьет — на ней лишь покоится кий, — совершенно спокойна. — А почему вы, господин доктор Шаад, не пошли на похороны? Ведь не происходило ничего такого, что могло бы вас тогда задержать. Вы и тут говорите неправду! Вы сидели в своем кабинете с легким приступом гепатита, а между делом вели долгие переговоры по телефону с бюро путешествий. Разве не странно, господин доктор Шаад, что, хотя вы в этот день были в Цюрихе,…

— Бог весть!.. Покойная матушка сказала мне, что он сначала спасался в Соловках, после жил за Онегою, а там отправился на житье в Стародуб; а в самом-то деле, чай, никто не знает, где он теперь. — Да, это правда. Мало ли что про него болтают: говорят, что он часто и в Москве бывает… да еще то ли!.. Рассказывают, будто бы его в одно время видели в разных местах. Вот примером сказать: ты бы сегодня под вечер повстречался с ним в Костроме, а мне бы он попался теперь на Красной площади. Да это все,…

Расходились, наверно, поздно, – бабушка совсем изнемогла сидеть за столом, а когда наконец все ушли и остались только свои, бабушка взялась убирать посуду; но сестры не дали, заставили лечь, и она не заметила, как уснула, – перед тем за трое суток почти не сомкнула глаз. Ночью всполошенно проснулась, не сразу вспомнила, где она, что с ней, но что ужасное стряслось, к чему сейчас придется возвращаться, вспомнила прежде, чем сон от нее отлетел. В широкое окно через тюлевую занавеску глядела луна, стол…

Он обосновался в Милане, где вел жизнь свободного любителя искусств. Его дни проходят в картинных галереях, древних соборах, за старыми рукописями и книгами, по вечерам он неизменно в оперном театре Ла Скала. Изредка он совершает наезды в Гренобль, Париж, Лондон или путешествует по Италии. Стендаль дружен с вождями патриотического движения карбонариев, направленного против австрийского владычества, встречается с Байроном. Он сотрудничает в журналах итальянских романтиков. Выходят его первые книги…

Скрудж заўсёды прачыняў дзверы свае канторы, каб сачыць за клеркам, які ў маленькім панылым пакойчыку, а дакладней каморцы перапісваў паперы. Калі ў Скруджавым каміне вугалю было малавата, дык у каміне клерка — яшчэ меней: здавалася, там тлеў усяго адзін вугольчык. Аднак падкінуць вугалю было немагчыма, бо Скрудж трымаў яго ў сваім пакоі, і варта было клерку з’явіцца там з шуфлікам, як гаспадар прадказваў, што кагосьці хутка звольняць. А таму клерк старанней абмотваў шыю белым шалікам і спрабаваў…

«Здорово! Ускомчел! Только бы рабочая оппозиция не затеяла дискуссии». Поспал хорошо товарищ Возов, и хоть прыгали во сне диаграммы, но на приличном расстоянии, отнюдь не тревожа. Зато пробуждение было неприятное: в одиннадцатом часу настоятельно забарабанил телефон и сонный в кальсонах пробурчал Возов: «Аllо!» Басок, чересчур знакомый, ответил: «Кабинет товарища Возова? Примите телефонограмму. Единогласие отправлений установлено, рабочая оппозиция ликвидирована, приступлено к ректификации…

— Ты, въ сущности, удивительный человкъ, Ёнъ Тру, такъ что ничего не будетъ удивительнаго въ томъ, если ты мн одолжишь пять кронъ, когда я тебя попрошу объ этомъ. — Хм… нтъ, этого я не могу сдлать, — отвтилъ Ёнъ. — Да, положительно я не въ состояніи этого сдлать! Я долженъ былъ получить изъ дому немного денегъ, но он еще не пришли. — Ну, я также долженъ на-дняхъ получить деньги, — продолжалъ Кьюслингъ, — я сегодня получилъ извстіе, он уже высланы, такъ что теб нечего бояться, что я не отдамъ,…