Проза прочее

Повествование движется вроде как в стороны, но, умело возвращается на основной путь, язык становится локомотивом повествования, а сознательно недосказанные диалоги превращаются вдруг в текст пьесы, заставляя остро прочувствовать напряжение и энергетику жизни. Кроме извилистой конструкции сюжета, Шульпяков дает каждому герою еще и поговорить отдельно, своим голосом, и тут невольно чувствуется перекличка с известными приемами Орхана Памука с его многочисленными рассказчиками, взятыми им из упоительных…

– Какой работы? Кто ты? Ты не Бог, не ангел… Ты – Дьявол?! Старик мелко и глухо засмеялся. – Хе-хе… Можно и так сказать… С вашей точки зрения. Хотя я не люблю этих пафосных названий. Глаза старика недобро, но и не зло, а иронически блеснули. Беззубый рот шевелился с трудом. – Я – человек. Но родился очень давно. Почти так давно, как сотворен мир. Тогда люди жили гораздо дольше, а моя миссия… Но всему есть предел. Я – человек, призванный править этим миром. Не единственный. Есть и другие,…

Наконец с поглощением пищи окончено, и можно прогуляться по кораблю. Обычно все события на лайнере происходят на тринадцатом, седьмом и шестом этажах. На тринадцатом мы гуляем, купаемся, едим в любое время дня и ночи. На седьмом и восьмом отдыхаем. На шестом решаем всевозможные проблемы на ресепшене. Да, забыл театр, который размещен на восьмом и седьмом этажах. У меня проблем нет, поэтому я отправился на седьмой этаж. Бесконечные магазины и магазинчики, библиотека и, наконец, игровой зал. Игровой…

Едва справишься, поднимешь голову, разомнешь одеревенелую шею, бегом отнесешь все папки в учебно-методический отдел, уже пора строчить статьи – для РИНЦ, для ВАК, для «Скопус». Сначала ты работаешь на индекс Хирша, затем… Хотя нет, ты всегда на него работаешь. Индекс Хирша – мерило твоей интеллектуальной пригодности. В дверь аудитории постучали. В образовавшемся зазоре показалось лицо робкой мальчишечьей породы Типичный филолог-пацан, щуплый, невзрачный, в потертых джинсах и помятой толстовке.…

Один высокий в плаще делает небольшой шаг вперёд и произносит что-то на немецком, не повышая голоса, не заботясь, чтобы его услышали все. Писарь переводит его во всю силу своих лёгких. – Солдаты Русской армии, сегодня настал для вас великий день! День освобождения от коммунистов и жидов. Славная Германская армия по приказу фюрера… Раздалось дружное: «Хайль!» – и все увидели, что не только у оружия стоят автоматчики, но и на флангах полка шеренги их, и не только автоматы направлены на безоружных…

Это был уютный двор двухподъездного двухэтажного дома, «проходной» – с въездом с одной стороны дома и калиткой с другой. Во дворе было три больших общедоступных топчана плюс старая пружинная кровать, настеленная крашеными досками, выполняющая функцию скамейки. У некоторых квартир первого этажа был отдельный вход со двора с небольшим участком перед дверью, огороженным штакетным заборчиком. В доме было 12 квартир, пять семей туркменской национальности, две туркмено-татарские, четыре русские семьи и…

– Поклон знатоку всех религий, – сдержанно улыбнулся Учитель. – А знает ли демон, кто он? – робко спросил Пятый, и последний. – Вдруг он еще ничего не знает о добре и зле? Что-то ведь привело его в монастырь… Неужели можно отказать ему в том, чтобы он познал себя? Не берет ли в этом случае настоятель на себя роль судьи, а может, даже и палача? А что бы вы сделали, Учитель? – Впустил бы его. Ведь он постучался. А мог бы пройти мимо. Если стучат, делай то, что должно быть сделано, – открывай ворота.…

Мелодия играет. Привычные движения… раз-два-три, раз-два-три. Вперед, пауза, назад, пауза, поворот, снова вперед… Кружение… Левая рука словно ощущает ее пальцы, правая – ее спину, а плечо – ее ладонь… Раз-два-три, раз-два-три. Снова кружение, «квадрат», встречные шаги, поменяться местами… Поднять руку, и тень Ани делает красивый пируэт вокруг Арсения, чтобы снова прийти в его объятия… Мелодия длится и длится, почти пять минут. Кружение, кружение… осторожно, тут не бальный зал в Зимнем дворце, а комната…

– Нет, – оборвал его Ален. Усач потребовал, чтобы он расписался на какой-то бумажке, которую Ален не стал даже читать. Он вышел из кабинета и задержался возле большого контейнера, в который рабочие складывали массивные дубовые балки и металлические конструкции, переговариваясь на каком-то незнакомом языке, возможно сербохорватском. Проходя мимо аптеки, Ален остановился и посмотрел на свое отражение в зеркальной витрине. Седая голова. Очки без оправы, которые, если верить продавщице из «Оптики»,…

Десять секунд… Заботы, заботы… Он весь в них, в паутине мелких, неотвязчиво-липких, будничных забот. Он не знает другой жизни – он и не стремится к другому. Зачем? Его устраивает этот тихий, уютный закуток жизни, где всё ясно и понятно, всё втиснуто в привычный стереотип, заключено в жёсткие рамки детерминированного быта. Купить жене сапоги, выбить путёвку в профкоме, сделать подарки сыновьям ко дню рождения, достать ёлку к Новому году, отправить открытку матери к Восьмому марта… всё это на нём,…

– Она сама это сказала? Сама, мистер Дач? – вскричал с восторгом старик. – Да, она желает подробно поговорить с человеком, который спас жизнь ее мужу. – Вот вы опять говорите пустяки, мистер Поф Дач! – сердито закричал старик. – Спас жизнь! Помилуйте, я только спустился вниз и обвязал вас веревкой. Всякий дурак мог сделать это. – Но никакой дурак не подвергнул бы опасности свою жизнь, для того чтобы спасти мою, – спокойно сказал молодой человек. – Однако хватит говорить об этом. Приезжайте…

* * * Джен Глава 1 – Вот ваш кабинет, входите, – сказал заведующий психиатрической клиникой, пропуская меня вперед. – Телефон, компьютер, два кресла: одно для вас, другое для пациента. Если хотите, Виктор, можете переставить стол в другое место, как вам удобно. Но только так, чтобы вам в случае ЧП был свободен доступ к двери, чтобы пациент не смог вам заблокировать выход. Кстати, в столе внизу, вот здесь, видите, имеется кнопка тревожной сигнализации. Не забудьте проверить, работает…

В 1950 году, а также с 1963-го по 1964 год В. Ф. Херманс возглавляет журнал Podium. В 1951 году на страницах этого журнала печатается роман «Я всегда прав» (Ik heb altijd gelijk), в котором писатель обращается к актуальным событиям того времени – потере Нидерландами своей колонии Индонезии. Политические события переплетаются с психологической проблемой самоопределения главного героя: ему приходится не только осознать всю ничтожность своей роли в историческом процессе, но и столкнуться с разочарованием…

Живой по завещанию Был чудный осенний день, мистер Ганн смиренно сидел в своём кресле, вдыхая приятные ароматы, доносившиеся с кухни. Он не хотел с кем-либо говорить о своих достаточно грустных мыслях, но и не желал разговаривать в полном одиночестве, хоть уже давно не было моментов, когда это чувство отпускало его. Но его всё же сейчас могли услышать… – Я готов. Знаю, что скоро меня не станет. Потом не станет и памяти обо мне, а возможно, и этого города. Города, с которым я провёл всю свою…

Елене этот разговор показался неинтересным и не имеющим к ней никакого отношения (потому-то, собственно, и неинтересным). Она невольно отвлеклась на апрельские окна, где улица зеленела и блистала, где было уже очень жарко. Тогда, на уроке, она прослушала, что говорила учительница, но потом, сама уже работая в школе, узнала все эти отработанные педагогические ответы, где говорилось, что помимо вреда здоровью есть вещи более ценные, которые невозможно поймать рентгеном и анализом крови, что есть этика,…

Но все эти взрослые соображения меркнут перед лицом настоящей смерти, чью близость я однажды пережила. Смерть, где твое жало? Год за годом задаваясь этим неотвратимо-мучительным вопросом, я оглядывалась по сторонам, пока не догадалась: оно здесь – в моей бедной, в моей загубленной стране. В моем прекрасном, в моем несчастном городе. В моей семье. Так сложилось ходом истории – общей, семейной, личной. За этим триединством мерещится отсылка к трем аристотелевым правилам. В сущности, мнимая.…

В уютном Итальянском дворике Дворца на выставке в качестве экспонатов была представлена продукция крымских товаропроизводителей. Доминировали товары курортно-туристического назначения, в том числе сувениры, поделки мастеров прикладного искусства, а также богатый ассортимент крымских марочных вин и элитных пятизвездочных коньяков «Ай-Петри», «Коктебель», «Демерджи». «Жан Жак»… Всем желающим была предоставлена возможность дегустации напитков. Зная меру, я тоже не отказал себе в этом удовольствии,…

– Фил, привет! Это я, Сарелли! Ты где? – Привет, Саня! Я? Я в ж-ж…– Никонов не стал уточнять где он по состоянию дел на сегодня.– В машине! – Слушай, с Ангарой совсем беда! Витька опускается с каждым днём. Никак не могу забрать его к себе – не едет, собака! Никак не уговорю. Бухает, в тоске совсем зачах. Это ещё его Танька, сука!.. Что будем делать? – Откуда я знаю! У самого, как у проктолога… – В смысле? – Куда ни ткни – задница… С работой – ноль. Сегодня три адреса объехал, вот ещё один…

Сельма Лагерлёф признавалась, что никогда не стала бы писательницей, если бы не выросла в Морбакке с её старинными обычаями и множеством легенд. И действительно, жанр многих её произведений определяется ею самой как «сага» или «сказание», и в своём творчестве она часто прибегает к народным преданиям и легендам. Так, упомянутый выше сборник новелл «Королевы из Кунгахэллы» (1899) содержит мотивы древнескандинавских саг; примечательно название её романа: «Сказание об одной дворянской усадьбе». Роман…

Из дневника Камиллы. Я направлялась в свою комнату, мечтая в этот момент, находится, куда подальше от этого места. – Камилла, не игнорируй меня. – Не оборачиваясь, я хлопнула дверью перед своей мамой, прямо следующей за мной. – Камилла! Я закатила глаза, хаотично бросая книги в рюкзак. Дверь в мою комнату вполне ожидаемо открылась. – Пожалуйста, прекрати расстраивать нас с отцом. Нам хватает и твоей сестры, которая постоянно нас огорчает. И эти слова я слышала уже больше, чем мне…