Проза

Как в театре теней к вечеру сошлись родственники и друзья. Они деланно улыбались и, не зная, как вести себя в такой ситуации, держались рядышком, словно оказались маленькими в царстве поглотившего все мрака. Стол придвинули к кровати, чтобы таким способом показать парню, что он такой же, как и все. И, как бывало прежде, снова с ними. Произошло с ним что-то, ну так что ж, в жизни все бывает. Бывает даже - погибают. Никто не застрахован от беды. На то и есть проблемы, чтобы справляться с ними. Не…

— Нож тупой. Не могу, — сказал Чик очень решительным голосом, стараясь скрыть свою нерешительность. Пожалуй, если бы курица была не такая белая, он ее все-таки прирезал бы. Но нельзя было об этом говорить, это было бы совсем смехотворно. Когда он протянул маме нож и курицу, мама горько усмехнулась. — Чик, дай я зарежу курицу! — радостно крикнул Оник и подбежал к нему, чтобы успеть перехватить ее. — Чик, дай я! — крикнул даже хромой Лесик и подковылял к нему. — Обойдемся без вас! — резко сказала…

— В обоих случаях его нельзя привлекать. — Почему?! — взмолились простодушные работники правоохранительных органов. — А вот почему, — ответил юрист, — если он справку о сумасшествии получил до этой сделки, значит, он совершил эту сделку в невменяемом состоянии, а невменяемого нельзя привлекать к уголовной ответственности. Но, допустим, он, будучи вполне нормальным мошенником, совершил эту невероятно выгодную ему сделку, и его можно было бы привлечь, но он от радости по поводу этой волшебной…

— Эй, великан, — крикнул он, — ты с какой планеты? — Тебе там не бывать, — ответил дядя Юра. Мы шли на море. — Что ты о нас расскажешь, когда вернешься к своим? — не унимался Сулико. — Я скажу, что у Сулико самое плохое мороженое в мире, — ответил дядя Юра. — Но у нас с сахаром трудности, — не растерялся Сулико, — тогда и это скажи! Дядя Юра не ответил. Сулико загремел дальше. Возможно, они уже встречались, и дядя Юра покупал у него мороженое. Иногда я его встречал в городе с ребятами из его…

— Не знаю, — ответил я, — он вообще был очень страстным человеком. — А как насчет выпивки? — спросил он. — Понятно, что он выступал против алкоголя. Но сам он выпивал? — В молодости мог крепко поддать, — сказал я, — но в зрелости остерегался. — Понятно, — сказал он, — свою норму взял, а потом стал противником алкоголя. Большое, но пропорциональное росту лицо моего нового знакомого производило приятное впечатление: правильные, крепко вылепленные черты и общее выражение добродушного мужества. Однако…

Тетя почему-то не любила, когда его называли сумасшедшим. — Он не сумасшедший, — говорила она, — он душевнобольной. Это звучало красиво, но непонятно. Тетя любила приукрашивать действительность, и это ей отчасти удавалось. Но все-таки он был настоящий сумасшедший, хотя и почти нормальный. Обычно он никого не трогал. Сидел себе на скамеечке на балконе и пел песенки собственного сочинения. В основном это были романсы без слов. Правда, иногда на него находило. Он вспоминал какие-то старые обиды,…

Он проводил ее домой. Они еще во время танцев, когда она ничего не знала о его пальто, договорились встретиться на вечеринке у его друга. Она охотно приняла приглашение, тем более что слышала об этом доме. Это была известная в городе семья. В парадной ее подъезда, расставаясь с ней, он понял, что поцеловать ее сейчас нельзя. Мешало пальто. Он скромно попрощался с ней и почувствовал, что она ему благодарна за сдержанность. По тем авансам, которые она выдавала в институте, еще не зная о его пальто,…

На мой взгляд Посвященного Евгений Дмитриевич отвечал несколько удивленным, но не отвергающим мою посвященность взглядом. Когда дело дошло до меня, я спокойно прочел заданный кусок. Я читал его с легким утробным гудением, что должно было означать наличие больших голосовых возможностей, которые сдерживаются дисциплиной и скромностью чтеца. - Вот ты и будешь Балдой, - клекотнул Евгений Дмитриевич. В сущности, я ничего другого не ожидал. Одному мальчику, который был старше меня года на два и читал…

Датуше было пятьдесят лет. Он был выше среднего роста, крепкого сложения. На нем была сатиновая рубашка, перепоясанная не кавказским, а широким, как здесь считали, солдатским ремнем. На ногах — черные брюки галифе и крепкие, начищенные бараньим жиром ботинки. Сбоку на поясе в чехле болтался пастушеский нож. Его загорелое лицо с большими голубыми глазами производило впечатление добродушия, что и соответствовало действительности. Однако наблюдательный человек по крутой, упрямой посадке его головы…

— В том-то и дело, что не могу. Если бы я мог избавить человечество от самоубийства, я бы давно избавил и отдельных людей от самоубийства. — Почему ты не можешь остановить самоубийства? — По условиям моего замысла жизнь, как и добро, — добровольны. — Чего ты ждешь от людей? — Ответственности. — А как же вера? — Это одно и то же. Ответственный человек, думая, что он не верит в Бога, на самом деле верит, только не знает об этом. И наоборот, безответственный человек, думающий, что он верит…

— Может, вспомнил именно потому, что дерево срубили? — Так я и поверила! Ищите дурочку в другом месте! — воскликнула она. — Сначала все забыл, а потом вдруг все вспомнил, когда дерево уже срубили! — Так почему же он молчал, по-вашему? — спросил я. — Не обижайтесь. Но мужчины такие эгоисты, — с грустью ответила она. — Он не хотел, чтобы другие поумнели, последовав его примеру. — Постойте! Постойте! Но вы же сказали, что вы первая догадались, что он поумнел, упав с дерева. Как же он мог сознательно…

Он продолжал работать, и товарищ, позвонивший ему, чтобы выразить сочувствие, услышав стук машинки в телефонной трубке, удивленно спросил у жены Зенона: — Он работает? — Да, — сказала жена, видимо сама не зная, как это оценить. Потом был долгий ночной кошмар ожидания вылета в здании аэропорта. Время вылета все время отодвигалось. Да и другие рейсы отодвигались. Люди слонялись по залам ожидания, стояли в очереди, проталкиваясь к справочной и к буфетным стойкам. Все скамейки были заняты, и Зенон…

— Конечно, — сказал он, — я лучший специалист по табакам. Я знаю всех директоров табачных фабрик и всех председателей колхозов. На умелом манипулировании сортами мы будем делать деньги. — Ты будешь всю жизнь упрекать меня этим, — повторила она. — Только подлец может упрекнуть тебя этим, — сказал он. — Ты и есть подлец, — сказала она и выругалась матом. Трудно было в это поверить, но это было так. — Так у нас ничего не выйдет, — сказал он. — Не дай Бог, если шеф услышит от тебя что-нибудь нецензурное.…

Эпизод Клемансо-Лавров характерен и для всего алдановского мировоззрения. В общих чертах оно сводится к следующему: "Дураками и прохвостами", составляющими "большинство человечества," и в их личной жизни, и в истории, которую они же творят,- двигают почти исключительно жадность, честолюбие и эгоизм. Только одни эти чувства в людях естественны и неподдельны. Все остальные - обман или самообман, сознательное или инстинктивное притворство. Ум - привилегия прохвостов. Он, по существу, ничто иное, как…

Но вопрос о том, что такое историческая правда и возможна ли она вообще, завел бы нас от 2-го тома "Бурелома", который, несмотря на свою попытку разрешить идейно-историческую проблему, повторяем, прежде всего художественное произведение. А в художественном произведении важнее взглядов и мыслей автора - то, как он эти взгляды и мысли высказывает. Давно известная формула: важно не "что", а "как". А о "как" Бурова, т. е. о его стиле и повествовательном даре с величайшей похвалой высказались многочисленные…

* * * Я пишу, к сожалению, всего лишь короткую заметку. Творчество Бурова тема сложная и требующая многого, что уместилось бы только в подробной статье или даже в книге. Здесь я хочу лишь наметить кое-что из основного, уяснить для себя - и, надеюсь, для читателя - "невралгический нерв" буровского творчества. С внешней стороны Ал. П. Бурову как будто нельзя пожаловаться ни на личную, ни на писательскую судьбу. В самом деле: имя его еще до революции приобрело известность. Карьера Бурова…

— Шпаги, что шпаги? Когда это всем известно, что немецкая работа. Вот если бы вы могли гипнотизировать массы. Вынуть, скажем, глаз из орбиты и вновь его вставить на прежнее место. Вот это, понимаю, сбор… будет! — До глаз я еще не дошел, — ответил я мужественно, — но я могу безболезненно прокалывать руки; грудь, щеки стальными дамскими от шляп шпильками, подвешивать на них гирьки до трех фунтов. — Чего ж вы не говорили раньше? — У меня шпилек нет. — Достанем. У наших актрис. Как же вы, — спросил…

На углу Чудова и Теплого переулка стоит деревянный дом, обшитый тесом, коричневый и одноэтажный. В другое время они бы перекинулись несколькими словами о том, что даже этот переулок, забытый в перестройке города, несмотря на обильный снег, все же так испорчен машинами, что лыжи еле идут. За этим разговором они попытались бы скрыть свою усталость. Бадьин был рад удачному повороту, рад был отдохнуть у Вани Пеняева, где всегда можно встретить новых и свежих людей, которые не выбирают городов и склонны…

Объединяясь для совместного проживания и труда, ветхие люди вырабатывали необходимые традиции и правила взаимоотношений производственные и нравственные. У каждой общности людей, у каждого племени или народа были они своими, за нарушение их полагались меры воздействия со стороны сожителей и власти. Своими же у каждого были понятия добра и зла. То, что было добром, нравственной ценностью для одних, могло считаться и нередко считалось злом для других людей, было безнравственным, что порождало произвол…

- Осторожно! Слон в фарфоровой лавке! Разве так обращаются с благородным рыцарем? Он пробовал было поделиться мечтами с приятелем, но не встретил у него поддержки. Услышав о доспехах, приятель покривился и сказал: - На такого толстого никакие доспехи не налезут. Друг и не подозревал, что ранил Васю в самое сердце. В свободное время он бегал в музей. Здесь в просторных залах висели большие картины в тяжелых золотых рамах, а по углам стояли статуи из пожелтевшего мрамора. Он хладнокровно…