Проза

Мы с Мари-Анто были добрыми друзьями. Вы, может быть, скажете, что это роняло мое достоинство, но, знаете ли, когда живешь по соседству… И к тому же молодому человеку там очень трудно поддерживать знакомства. Префект предупредил меня: на Корсике много девушек на выданье, все красивые, очень красивые, но бесприданницы. И, разумеется, когда приезжает француз, — а французов простой народ называет там pin uto, [2] а буржуазия — континентальным жителем, — весь остров приходит в волнение. Черные глаза…

Пока я дивился происходящему, господин Амель взошел на кафедру и тем же ласковым и серьезным тоном, каким встретил меня, обратился к нам: — Дети! Сегодня я в последний раз занимаюсь с вами. Из Берлина пришел приказ преподавать в школах Эльзаса и Лотарингии один только немецкий язык… Новый учитель приезжает завтра. Сегодня ваш последний урок французского. Прошу вас быть как можно внимательнее. Эти его слова потрясли меня… Ах, негодяи!. Вот о чем они объявили на стене мэрии! Последний урок французского!..…

Каждое утро София просыпалась под нежное воркование горлиц, которые поселились прямо под окном ее комнаты — на старой, разлапистой ели. Под этой елью ее старшие братья, устраивали шалаш, когда приезжали домой на каникулы, и иногда, в особо жаркие дни, разрешали Софии поспать в нем ночью. Утром же София быстро одевалась, заправляла кровать и бежала в сад — проверить как там Ландыш, кокер-спаниель, Уга — черепаха, и, главное, не съели ли улитки за ночь молодые побеги салата, взошли ли базилик и укроп,…

– Да!.. Вдь я и забыла, что ты жила здсь прежде, Маша. Чтожъ въ ней особенно хорошаго? – Да все-съ! Особливо теперь, какъ вс дачи и вс Фонтаны въ цвту. – Какъ фонтаны въ цвту? – засмялась барышня. – Разв вмсто воды фонтаны здсь бьютъ цвтами? – Не цвтами-съ и даже фонтановъ нту совсмъ, а такъ загородныя мста, гд, значитъ, самыя лучшія дачи, – Большой, Средній и Малый фонтанъ прозываются. – А! Вотъ что. И хороши он, эти дачи? Горничная принялась…

– Птичка не улетит, – сказал Ле Мофф с одною из тех злых улыбок, что предшествуют дурному поступку. – Остерегайтесь, мосье Ле Мофф, вы можете навлечь большую неприятность на мою бедную гостиницу! – Каждый раз, как я приводил к тебе клиента, тебе платили хорошо, не так ли? – Это правда, особенно когда дело шло о герцоге де Бар. – Ну, на этот раз ты получишь еще больше. – Черт побери! – Ты боишься чего-нибудь? – Если я правильно угадываю, что вы готовите, то думаю, что за это может заплатить…

— Не-а. А если остановят? — В Америке просто так не останавливают, не имеют права. Вот если ты нарушишь правила движения, тогда остановят. И тут уж влепят за все сразу по совокупности: за нарушение, за непристегнутый ремень, за незаконного пассажира — за все! Этого контроля надо остерегаться главным образом при высадке: не приведи Господь, заметят, что берешь деньги — пропал, не отмоешься. — Понял. Но неужели не останавливают просто так, чтоб хоть документы проверить? — Могут. Но если ничего…

И все же в этом привычном и будничном неуловимо чувствовалось приближение опасности. Опасность и в самом деле была близка. В мае на станцию Курган стали прибывать первые эшелоны военнопленных чехов, которые с согласия советского правительства возвращались через Сибирь к себе на родину. К концу месяца их скопилось несколько тысяч, хорошо вооруженных и обмундированных. Их комендант Грабчик, худой и высокий поручик, установил на станции военный режим, взял под контроль железнодорожный телеграф.…

В декабре сорок второго года фашистский листок «Курские известия», выходивший в оккупированном городе, напечатал статью «Напрасная тревога», в которой оповестил, что «большевизм окончательно разбит и никогда советская власть в Курск не вернется». Крикливый и самоуверенный тон статьи выдавал подлинную тревогу гитлеровцев перед мощным наступлением Советской Армии. После потери Воронежа и Касторного гитлеровское командование намеревалось закрепиться в Курске. Сюда были стянуты крупные силы, подвезено…

Утка-мать учуяла запах ила, к которому примешивались запахи болотной травы и камышей. Она издала один-два тихих, скрипучих звука. Это означало: «Мы спускаемся. Здесь удобное место для ночлега». Она летела за одним из своих сыновей, крупным селезнем с зеленой головой и белой полоской на шее, который, заняв место во главе клина, рассекал воздух сильными крыльями. Скучившись, стая спустилась вниз и понеслась над болотом, подобно черному ядру, которое то уплотнялось, то распадалось на отдельные точки.…

Теперь цветы свертывают свои лепестки. Они оживают ночью, распускаются, чтобы подставить чашечки солнечному ветру, который образует стотысячемильное клубящееся облако в ночной тени земли. В этом вихре, возможно, носятся души мертвецов, все духи, поглощенные вселенной с глубочайшей древности до наших дней. Утешайся этой мечтой о запредельном мире… и как бы твоя тайная психогония не превратилась в религиозный культ!.. Скотгу Рейнольдсу хочется сбросить с себя свою кожу. Ах, если бы человек мог, подобно…

Дверь широко распахнулась, и в проеме показалась вульгарная фигура толстяка Шампольона, входившего в ресторан вслед за своей тщедушной супругой. — Хайль Гитлер! Этот пьянчуга, хозяин монтажной мастерской в Сен — Дени, каждое утро здоровался, вскидывая руку в фашистском приветствии, и при этом хитро подмигивал, вкладывая в свой жест циничный смысл и насмешку. Мне хотелось крикнуть ему в ответ какое-нибудь ругательство. «Хайль Гитлер!» возвращало меня на три десятилетия назад в родительский дом…

Если бы кто-нибудь видел в эти мгновения его лицо, то заметил бы, что оно озарено счастьем, словно бездонные небеса изливали на него благодать, от которой душа ликовала, а сердце полнилось радостью. Некто нашептывал ему оттуда смутные обещания, и Лазарь улыбался ему, не задумываясь над тем, кто он. В эти сладостные минуты все его тело, как от щекотки, содрогалось от беззвучного смеха, а пальцы шарили по хитону там, где стучало возрадовавшееся сердце. Но не только по вечерам, хотя чаще всего именно…

— Нет, государь, нынешняя комета — самая обычная. Говорю тебе, это голова и развевающиеся волосы. Однако насчет ее волос мне сообщили кое-что странное. — Что именно? — Говорят, они золотые. Да, эта комета золотоволосая. — Не вижу в этом ничего угрожающего. — Ты прав, ты прав; и все же поверь мне, государь, для твоего народа будет большим благом, если комета обойдет Мероэ стороной! Я совсем забыл об этом разговоре, когда две недели спустя проезжал со своей свитой…

Он сдавал одни только брюки, у меня была полная сумка, и я пропустил его вперед. — Фамилия! — прохрипела приемщица, угрожающе играя карандашом над квитанцией. Вместо того чтобы сказать “Голубец”, Голубец бросил пальцы. На левой руке выпало два, на правой, если я не ошибаюсь, четыре. — Кибиров! — выпалил он. Меня уже ничто не удивляло, но сам Голубец почему-то смутился. — Обожаю стихи Кибирова, — виновато пояснил он. — По-моему, он — гений. В дальнейшем Голубец потерял квитанцию, паспорт…

Британское правительство рассекретило материалы о пришельцах. «Правительство Великобритании, объявив о пересмотре законов, касающихся свободы доступа к информации, приняло решение опубликовать секретные материалы о случаях наблюдения НЛО, передаёт агентство Reuter . В числе документов, которые к концу этой недели планируется выложить в интернет, будет и файл о самой известной встрече с инопланетянами на территории страны. Речь идёт о посадке корабля пришельцев в местечке Рэндлшем на востоке…

— Дорогой пан Крушиньский или, если позволите, дорогой Зиновий, не найдется ли у вас канифоль? Моя уж неделю, как пропала. — Герр профессор Арнштамм, я же просил называть меня просто Зина, а господин Фрумкис зовет меня, например, Зяма... Я ведь моложе вас, мне неловко... — Сейчас возраст не имеет значения... Спасибо за канифоль; мой смычок, кажется, ожил. Почему мы не начинаем? Зина, вы не видели дирижера? Нет? Господин Фрумкис, вы не видели маэстро? — Я видел его утром. Он был жив...…

– Без разницы. Вадим извлек бумажник, отсчитал положенное количество сотенных купюр: – Получи. Расписываться нигде не надо. Обходимся минимумом бюрократии. "И минимумом налогов", – подумал Алексей, пряча деньги в карман. – Все? – Да, на этом все. Работай. Вадим ушел, и Алексей тщательно запер за ним дверь. Потом погасил свет в зале и коридоре, оставив только один плафон над изголовьем массажного стола. Расстегнул ремни рюкзака, вытащил спальник, постелил его на стол, потом извлек книгу…

— Генералом хочешь быть? — спросила его Валя, ехидничая. — Вообще-то, я хочу быть человеком, — значительно сказал он. — Ты понимаешь, что значит быть человеком? Не торопись отвечать! Ты не знаешь. Я пока тоже не знаю. — Человек — это специалист плюс положение в обществе, плюс заработок, плюс ум и совесть и так далее, — возразила Валя. — Активная позиция, понимаешь? — Не понимаю. Я хочу знать, зачем я. Я — человек — зачем? Можно создать робота-специалиста, робота-ученого, робота-генерала. Создать,…

Прот. Александр Шмеман. Нью-Йорк март 1982 г. Предисловие На Западе распространен такой взгляд: «У нас, с нашими вековыми демократическими традициями, коммунизм будет иной, чем в Советском Союзе». Как тут сомневаться, когда даже такая сталинская компартия, как французская, обещает, если придет к власти, не только сохранить эти демократические традиции, но ещё углубить их и расширить, дополнить правами социально-экономическими. Уверенность эта основана, главным образом, на…

Мать ли плетется с коромыслом на реку стирать белье — и дочка тащится вслед за нею вместе с драгоценною своею ношею; развлеченная каким-нибудь камешком или травкою, она вдруг покидает питомца на крутом берегу или на скользком плоте… Бегут ли под вечер ребята навстречу несущемуся с поля стаду — нежная головка младенца уже непременно мелькает в резвой, шумливой толпе; когда наступает сырая, холодная осень, сколько раз бедняжка, брошенный на собственный произвол, заползает на середину улицы, покрытой…