Проза

– Ну поедим, а потом что будем делать? – Давай сначала поедим. – Думаешь, потом идея сама придет? – Думаю, должна. Давай-давай, иди в ванну, и без спешки, с толком, с расстановкой… – А выйду такая над-ду-ушенная!.. – Да мне и без духов нравится, как от тебя после ванны пахнет, но если тебе – нет, то душись на здоровье. Лично мне нравится просто запах чистой кожи, которая дышит. – Тогда душиться не буду, ладно… А вдруг от меня будет мылом пахнуть? – А запах мыла мне тоже нравится.…

Хозяйка лежала в постели, притворяясь спящей, чтобы он не подумал, что она бодрствует, хотя она таки бодрствовала. Она еще помнила время, когда муж, приходя домой, старался сделать это незаметно. Тогда он сбрасывал башмаки еще в кухне, жена слышала, как они падали на пол, он же — не слышал и босиком прокрадывался в горницу. Жена притворялась спящей — ради сохранения мира, чтобы мужу утром не было стыдно. Далеко вперед в такие моменты она не заглядывала, не думала, что мужу всегда будет стыдно, даже…

Дома, как того и следовало ожидать, никого не оказалось, все были на работе. Я вышел на улицу и стал наблюдать за тем, как Родион Боев, гражданский муж Сорванцовой, кормит у скамеечки дворовых кошек. Благодаря заботе и щедрости Родиона Борисовича, у подъезда постоянно собиралась целая команда этих ласковых и безобидных животных. У Боева, все это знали, было два «бзика»: он любил поговорить о научных открытиях и о своей «весёлой» супруге, которую боготворил и ласково называл «жёнушкой». Все разговоры…

Курьер с револьвером на боку привез Шабанзаде пакет. Еще не войдя в кабинет, он вытащил разносную книгу, поправил широкий ремень, постучал и, услышав привычное «Войдите!», бодро направился к секретарю. Указал, где надо расписаться, и только после этого вручил пакет. Шабанзаде разорвал пакет, запечатанный в трех местах сургучом; там было небольшое письмо. Поднявшись со стула, еще раз про себя повторил прочитанное: «Направьте трех-четырех наиболее крепких, идейных товарищей в стан мятежников для переговоров.…

– А, попрошайки, – протянула жена. – Не просто попрошайки, – ответил я, – а люди на улицах, которые становятся попрошайками. – Как в кино. Темно, все ждут, когда появится герой. – Герой. Черт возьми, это про меня. Жена всмотрелась в мое лицо. – Ты же их не боишься? – Да нет. Дьявол. Хуже всех – та женщина со свертком. Это стихийная сила. Сбивает с ног своей бедностью. Что до остальных – ну, для меня это большая шахматная партия. Сколько мы уже в Дублине? Восемь недель? Восемь недель я…

В будущем году. Ха, будущий год – это выдумка, никакого будущего года в природе не существует. Я не сразу ловлю себя на том, что произнесла это вслух, больно вцепившись в подоконник. Почти семьдесят лет я слышу эти обещания – сперва мальчику, потом юноше-мальчику, потом мужчине-мальчику, а теперь вот этому седому насупленному жуку-богомолу с душой мальчика. Вот он катит кресло с вечно мерзнущей женщиной, закутанной в меха даже сейчас, посреди лета, – катит мимо тех веранд отеля, где некогда восседали…

Кажется, Квинктилиану принадлежит мысль о том, что хорошим критиком великого поэта может стать лишь тот, кто и сам является великим поэтом. Если эта мысль верна, то число критиков – во всяком случае, критиков поэзии – крайне невелико; в этом случае из древних правом именоваться критиком будут обладать разве что Гораций и Лонгин, о котором, хоть он и не был поэтом, мистер Поуп отозвался весьма лестно: Тебя, Лонгин, талантливее нет: Твои – все девять муз; ты – критик и поэт. Однако при…

Дюжё закрыл дверь и стиснул голову руками. От лая у него началась мигрень. Людей не хватало, так что его вообще не сменяли. Спал он в кабинете на набитом соломой тюфяке, а днем убирал его в железный шкаф. Из-за пса две последние ночи он глаз не сомкнул. В его-то возрасте. Он искренне полагал, что после пятидесяти человек должен быть избавлен от подобных испытаний. Только и осталось уповать на то, чтобы поскорее прибыл офицер, посланный расследовать это дело. Утром и вечером Перрина, официантка…

Как ни старался он забыть о прошлом, оно вставало перед ним во всем блеске минувшего счастья. Он увидал Хлорис лишь несколько недель тому назад в доме Кая Кальпурния Пизо, где она играла на девятиструнной гитаре и пела радостную любовную песнь Алкея. Это было ее первое появление в полной опасных соблазнов столице и в то же время ее первый триумф. Все рукоплескали ее мастерской игре и чудному голосу. Находившийся в свите своего господина, Флавия Сцевина, Артемидор был очарован и с этого мига мысль…

Р. - Волнуешься? Д. – Немного. Р.- Не бойся, я буду рядом. Д. – Спасибо! Папа, мама пора – сказала Кэтрин. И семья Данди отправилась на выпускной дочери. Глава 5 Признание На выпускном Кэтрин, впервые сказала мне о своих чувствах. Я был очень счастлив потому, что в тайне тоже любил её. С того первого дня, как увидел в классе. Но умело скрывал любовь, боясь потерять Данди. Перед началом выпускного Кэтрин, отдала мне конверт с письмом, которое, просила прочитать…

Максим остался на площадке, подождал. Минуты через две появился Котик. В одних синих футбольных трусах, худой, заспанный. В детстве он был упитанным, розовым, с пушистой головой. Соседки любили с ним возиться и называли котиком. Прозвище это так за ним и осталось… – Чего? – хрипнул Котик, жмурясь. – Выйдешь? – На фиг? – Ну, потусуем. – Максим пожал плечами. – Ты чё, с бодуна? – Уху… – Выходи. – А башли есть? – Ну так, немного. – Щас тогда… Котик ушлёпал куда-то и тут же…

– А ты как думаешь – где надо начинать пробовать себя? – Там, где тонко. – Как это? – Ну, где тебе легче всё даётся. Я уже знала, что, например, музыка мне даётся не очень. Пока я учила аккорды к песням – всё было отлично, но когда выяснилось, что ещё существует сольфеджио и прочее такое – я поняла, что стать великим композитором у меня не хватит никакого терпения. И в первом классе, когда училась на фортепиано, и после, когда училась играть на гитаре. На гитаре вообще не заладилось, потому…

2 В эту пятницу он, по обыкновению, приехал на работу с небольшим чемоданом, чтобы сразу после обеда отбыть на вокзал. Он уже собирался вслед за коллегами идти в столовую, когда вошёл его начальник, господин Кунце, полноватый господин с толстыми губами, лоснящимся лицом и расстёгнутой нижней пуговицей рубашки. – Господин Фольксманн, вы не торопитесь? – Я хотел пойти на обед, – ответил Конрад. – А что случилось? – Здесь такое дело… Мне надо с вами поговорить, давайте присядем. Предчувствуя…

Тогда городские власти Брюсселя направили в ателье мадам Перинк медицинскую комиссию, каковая конфисковала 80 баночек мази (по 5 фр.), несколько лимонов и флаконов с дешевыми духами. Лавочку прикрыли. Мадам Перинк со своим писарем скрылась на другой же день, не дожидаясь ареста, но две бочки сала, спрятанные в другом месте, остались в собственности Монтаньерана, он же Лообе. Медицинская комиссия распорядилась закопать 77 баночек мази, оставив для исследования только три. Обычный химический анализ…

Шесть лет назад ввалилась в дом, натащила снегу, задыхается. - Там ребятишки в интернате мёрзнут. Дров у них совсем мало. Да и толку нет от тех дров — в стенах щели с руку. Всё насквозь промёрзло! Собрали тогда народ, пошли всей толпой. Решили ребят по домам разобрать, пока морозы не стихнут. - А Вы это с какой целью детей к себе заманить хотите? - директор в валенках, в тулупе, шалью замотана. Лицо синее. Видно и сама мучается. - У нас всё хорошо. А что прохладно, так зима на дворе. …

Вокруг помоста, где музыканты, зелень, вроде ограды, и к веточкам тоненькой проволокой прикреплены бумажные цветы. Музыканты все потные, рукава закатали. И я? Кто подскажет, кто посоветует? Мамы нету, умерла, а у отца другая жена. У отца другая жена, мамы нету, а она, если по правде, только мной и жила. У отца другая жена, а я такая молоденькая, стою себе совсем одна на площади Диамант — жду, не дождусь лотереи: вдруг, да и выиграю кофейник. И тут Джульета во весь голос, чтоб музыкантов перекричать…

Просидев так семь дней, он наконец решился и вошел. Но госпожа Елена его не узнала, велела вывести и ничего ему не давать. А он сказал: – Я тот, кого называли Якубом. Тогда она предложила ему сесть и спросила, чем может служить, и при этом смотрела такими глазами, что спазма сдавила ему горло, и он не мог произнести ни слова. Тут в комнату вошла его маленькая дочь, – Елена шлепнула ее и отослала. Якуб потупился, увидел, как он оборван и жалок, и подумал, что видом своим оскорбляет Елену: он…

— Не пощажу. — Вишневский, Нехорошев, Аграновский, — сказал Каменев. — Недаром подохну! — Молчи, Васятка. А то руку сворочу! — Не пугай. Все одно к братке иду… Помнишь пасху перед войной? Мы с тобой пасхи воровали… Помнишь? — Вишневский! — сказал Ежак. — А сомов у запруды помнишь? — У меня другой счет. — Звезду тебе вырежут. Будешь Иисус со звездой! За околицей застучал пулемет. — Наши, — сказал Ежак. — Ваши на осинах висят, Гриша. Дом окружен. — Будем прощаться, Василий.…

Домой Кира вернулась уже около 9 вечера. Решила позвонить Саше, узнать, как долетел, как дела с переговорами, но на мобильный никто не отвечал – абонент был недоступен. Подкралось какое-то неприятное чувство тревоги. И чтобы как-то отвлечься, она поставила диск со своей любимой комедией, просмотренной уже десятки раз, но не надоедающей никогда… Засидевшись далеко за полночь, Кира вновь попыталась набрать номер мужа. Но и в этот раз никто не отвечал. «Созвонимся завтра», – засыпая, подумала Кира.…

С работой в отдаленном райцентре я справился на удивление быстро. Принадлежность к центральной прессе дает неоспоримое преимущество перед собратьями по перу из периферийных изданий. Я сам до недавнего времени принадлежал к их числу, а потому можете мне поверить. Местное начальство прям таки из кожи лезло, желая угодить мне. А по той причине, что в мои планы не входило делать скандального материала (мне нужен был рядовой репортаж о жизни тружеников села), меня вкусно покормили в местном ресторанчике…