Проза

Шестнадцать лет — немного рановато для бороды, но Джейми чувствовал, что сможет, сделав над собой усилие, заставить ее отрасти, если придет время и если будет в том необходимость. Дети высыпали из школы в солнечный весенний зной. Вдали виднелись горы, у подножия холмов расстилались зеленые кактусовые долины, а над головой простиралось огромное, ясное, синее небо Аризоны. Дети облачились в бумажные шляпы и красно-синие офицерские походные портупеи из гофрированной бумаги. На ветру распахнулись полотнища…

В своем воображении мальчик уже видел череп с карамельной надписью: РАЙМУНДО. «Я съем свой собственный череп и обману Смерть, которая вечно стучится в окно каплями дождя или скрипит в петлях старой двери. Обману Смерть, запеченную в пирожок больным пекарем. Смерть, одетую в саван из вкусной маисовой лепешки». Раймундо казалось, что он прямо-таки слышит, как все это ему рассказывает старый Тио Хорже. Его старый-престарый дядя с лицом кирпичного цвета, который движением пальцев помогает каждому слову…

— Почему? Зачем? — За один час, — Джейми вскинул глаза — он явно считал, — мимо наших ворот проходит тысяча людей. За день двадцать тысяч пробегают, проезжают или ковыляют по нашей улице. Каждый из них увидит мою несчастную сестру, пересчитает ее зубы, потрогает мочки ушей, и все, можете не сомневаться, все до единого, захотят предложить свое самое превосходное средство, которое наверняка ее излечит! Одно из них обязательно окажется тем, что нам нужно! — О! — только и смог произнести пораженный…

— Я совсем не хотел сказать… — начал Латтинг. — Никто не хочет, но все говорят; к счастью, у меня слоновья шкура, ее не пробьешь. Шагай. Они подошли с носилками к «скорой», и Морено распахнул дверцы пошире. — Боже, — сказал Латтинг, — какая она легкая. Совсем невесомая. — Вот она, неприглядная сторона жизни, смотрите, салаги, смотрите, ребятишки. — Карлсон залез в глубь фургона, и они задвинули носилки внутрь. От меня разит виски. Вы, молодые, думаете, что можете пить, как футболисты, и сохранить…

Подобные чужие для ландшафта Китая строения постоянно напоминали о поражении двора династии Цян. Многие китайцы ненавидели маньчжуров, два столетия назад хлынувших с севера под своими Восемью знаменами, чтобы свергнуть династию Мин. Однако заокеанских дьяволов они ненавидели пуще того. Народ ждал от императора сигнала к восстанию и готовился сбросить варваров в море. Император же пока был еще ребенком, за которого страной управляли его мать и мачеха — обе вдовствующие императрицы. Но они ничего не…

Печать ли смерти, либо что-то другое вместо обычного человеческого выражения лица производило гнетущее впечатление. (Попробуйте представить себе прикрепленную к телу человека морду вьючной лошади.) Во всяком случае, было в этом человеке нечто, из-за чего невольно вздрагивал каждый глядевший на фотографию, омерзение вызывала она у всех. Тетрадь первая Вся моя жизнь состояла сплошь из позора. Да, впрочем, я так и не смог уяснить, что это такое — человеческая жизнь?.. Я родился на северо-востоке…

Он уже отворачивается тоже и уходит в месиво чужих рук, и торсов, и лиц. С этими людьми он вышел меня провожать. Я их не знаю, и глядя из года 2008-го в 1988-й сквозь толщу двадцати лет, вот я думаю, чихая от пыли этих лет: может быть, они его и грохнули, это общее месиво, эти отдельные лица? Потому что он вскоре пропал в СССР и так и не был найден. Он, наверное, был шпионом. Как у многих армян, у него была захватывающая биография. Начнем с того, что он родился в городе Бейруте, некогда город называли…

Феликс вышел из офиса и, как обычно, направился в кафе напротив. Он любил посидеть здесь полчаса после работы, выпить чашку кофе или бокал пива, поразмышлять, почитать газету. В последнее время нередко он засиживался там намного дольше, и часто не один… А в этот вечер надо было собраться с мыслями, еще раз все как следует обдумать. Впрочем, что тут думать? Все уже решено. Сегодня или никогда. Дальше так продолжаться не может. Сегодня он придет домой — возможно, в последний раз… Надо только подумать,…

У некоторых вещей, как и у людей, бывают имена. Может быть, у тех вещей, которые мы любим или к которым привязываемся? Но можно ли любить, например, одеяло из верблюжьей шерсти? Или привязаться к нему? Вряд ли. А такое одеяло мы много лет нежно звали Верблюдом… «Накрой меня Верблюдом». Еще была Кружка Киселя. Не помню, чтобы в ней когда-нибудь был кисель, она работала карандашницей. Но имя закрепилось. Никакой любви или привязанности к этой темной прозрачной кружке я не испытывала. А имя было. И…

Сейчас он с теплотой, с умилением вспоминал те первые, те далекие свои шаги в спортивной журналистике, свою горячность и упрямство, доверчивость и увлеченность, промахи и ошибки... От тех дней осталось у него неистребимое, удивлявшее иных его коллег, желание помогать молодым да горячим, «тянуть» их, выдвигать, прощать ошибки и честолюбие и никогда не прощать равнодушия и карьеризма. Так вот и шли годы. Литсотрудник в дорогих его сердцу «Спортивных просторах», потом в другом журнале, два года корреспондент…

Издавая их по мере поступления в «Информациях» на ротаторе в лагерях Кемптен, Фюссен и Мемминген (американская зона оккупации в Германии), а затем в виде периодических «Сборников о насильственных выдачах казаков в Лиенце и других местах», генерал Науменко проводил свою работу в течение 15 лет, пробивая брешь в завесе лжи. Эти материалы стали основой, а взгляд изнутри событий — главным достоинством настоящего труда. Первая часть книги повествует о выдаче жителей Казачьего Стана большевикам, жуткой…

Но несмотря на все смешные обычаи и осложнения, которыми был опутан мир моей молодости, это был доблестный и крепкий мирок, переносивший напасти с сухим юмором и способный невозмутимо отправиться на далекое поле брани, чтобы раздавить варварскую пошлость Гитлера или Аламилло. И если бы я дал себе волю, то взволнованная память нашла бы в минувшем много яркого, и доброго, и романтического, и прекрасного — и горе тогда веку нынешнему, ибо никто не знает, на что еще способен полный сил старик, если засучит…

Адаптация к радиации –  Адаптация – к РАДИАЦИИ? Конрадин Кройцер, редактор эко-бюллетеня « Nux » [5] , удивленно воззрился на меня. Год 1993-й. После Чернобыля прошло 7 лет. Я только что закончил публичную лекцию в швейцарском городе Базеле. – Ну да, – повторил я, пожав плечами, – а что туг такого?… Адаптация к радиации. Мы смотрели друг на друга как с разных берегов речки: только один ее давно перешел и думать забыл, что она есть, а другой и не подозревал о ее существовании: …

— Кто вас приглашал? Сами навязались. — Еще бы! Если бы мы вашего приглашения ждали — ноги бы с голоду протянули. — И протягивайте, потеря небольшая… Что еще будет, кроме этих блинишек? Ничего не будет. — Как так ничего? Бульон же должен быть какой-нибудь, или уха там… Дичь тоже всякая полагается… — Достаточно и так дичь несли за столом. Ну-с — можно вставать из-за стола, дорогие гости Дорогие — сами понимаете почему. В 36 рублей обошлось ваше совершенно неуместное посещение. — Господи!…

Судьба забросила меня далеко за границу, где я даже не пытался возродить себя, как журналиста и предложить по старой памяти свои услуги местному русскому печатному органу в качестве дипломированного специалиста, прекрасно понимая, что больше не смогу быть зависимым от кого-то в собственном мнении или следовать чужому. Да и зачем? Попробовав однажды, я понял, что это не для меня. К тому же, прошло немало лет, по истечении которых я уже окончательно сам с собой определился. Хорошо, когда наступает…

В номере попахивало хлоркой. Было душно. Он включил телевизор, и белокурая дикторша радостно известила, что осадков в ближайшие дни не ожидается. «То ещё местечко», — повторил Олег, глядя на безликую картину на стене. На ней — рыжая пустыня, перерезанная лентой дороги, по которой он пилил из аэропорта. До совещания оставалось три часа. Чтобы скоротать как-то время, он решил прокатиться по городку. Полистал брошюрку, рекламирующую местные достопримечательности, и с удивлением наткнулся на объявление:…

— Не помню, — отрезала Ли и отвернулась, давая понять, что больше не скажет ни слова. Маня помогает Ли выйти из душа, усаживает на застеленное полотенцем сиденье унитаза, начинает вытирать сморщенное тело. Ли прикрывает глаза, а сама наблюдает за дурой из-под полуопущенных век. Под мышками она протерла плохо. Полотенце бросила в корзину для грязного белья, а должна была сначала высушить на трубе. Полотенце для ног жесткое, между пальцев осталась влага. «Ступид бич», — думает Ли, а вслух говорит:…

Мы стали близкими друзьями. Почти все выходные мы проводили вместе. За видимыми сдержанностью и угрюмостью Леонида я очень скоро обнаружил редко встречающиеся теперь в таком объеме честность и порядочность. Спустя примерно полгода (для меня это не было вновь) Полина стала все чаще говорить о родине, а ее неиссякаемое жизнелюбие все больше разбавлялось горечью ностальгических слез. Леонид тоже немного хандрил. Но его, скорее, огорчали настроения жены, нежели собственные переживания. Я успокаивал:…

— Давайте-ка я взгляну, что там с вашей реликвией, — протянул руку Пьер. Но часы были надежно прикованы к жилету мэра серебряной цепочкой с печатками и брелоками — не оторвешь. И мэр мог позволить себе надменно пожать плечами. Но тот день навсегда остался в его личном календаре черным днем ужасных волнений — наряду с такими, как день его свадьбы, рождения первенца, муниципальных выборов, кончины жены. Надо было как-то ухитриться завести брегет, хотя бы приблизительно переставить стрелки и чтобы…

— Все ли у вас в порядке, господин Гингрич? Гингрич послал в воздух еще три мяча и только после этого поднял на него глаза, в которых стояли слезы. — Что у меня может быть не в порядке? Глядя на его покрытое пятнами румянца лицо и горящие глаза, Форей не сразу нашелся что сказать. Проглотив подступивший к горлу ком, он пробормотал: — Ну, если все в порядке, тогда, конечно… Гингрич резко кивнул и вновь опустил голову. На траву упало несколько слезинок. — Знаете что, — сказал Форей. — Работы…