Проза

Ну, мистер Броуди (никогда еще спина обиженного Второго Гостя столь зримо и достоверно не передавала глубокие переживания героя!) так решил: сделаю вид, что Второй Гость в расстроенных чувствах уронил запонку, наклонюсь, незаметно усы подберу и как-нибудь на место пристрою. Но не тут-то было. Первый Гость, гнида, каким-то чудом заметил аварию, случившуюся со Вторым Гостем, и ровно в ту секунду, когда Оливер Броуди наклонился за воображаемой запонкой, подошел и наступил прямо на усы! Тут надо…

Говорят, что был, но сплыл. Где же ты, папаша призрак, Пропил? Почему бы тебе не найти меня, а? Ссышь, своего пацана?! Мне так нужен ты! Особенно сейчас, когда мне уже сорок лет. Когда нет друзей, и наличие их как ценность явно преувеличена. Ведь завтра вы уже можете не разговаривать ввиду политических разногласий, или потому, что я полапал его жену, или он решил уехать в другой город. Расстояние жестоко, как и время. Никаких шансов. Если бы ты был рядом, ох… И чем я, мелкий и слепой…

Год господен 1797-й покидал калифорнийское побережье в порывах штормового юго-западного ветра. И хотя крохотный залив Сан-Карлос был прикрыт благословенным мысом Святой Троицы, волны кипели и неистовствовали; клочья пены трепыхались на обращенной к морю стене миссионерского сада; в воздухе носились песчинки и пузырьки пены, и, когда сеньор команданте Херменегильдо Сальватиерра выглянул из амбразуры оконца, проделанного в толстой стене караульного помещения крепости, он ощутил, как соленое дыхание…

Да и что полденьги, когда бочка хлеба дошла к тому времени до пяти рублей — а прежде стоила три копейки. Чтоб не воровали пекари, им было приказано выпекать хлеб как следует, и вес был указан хлебам, и величина. Но хлебы все равно продавались недопеченные, нарочно даже в воде намоченные, чтоб были тяжелей. Пекарей уличали и вешали, и они висели подолгу, и на груди у них, на дощечке, было написано — за что повешены. Но дело от этого не изменилось: мертвые пекари болтались на виселицах, а живые…

— Джона и Мэри Джексон? — переспросил Арт. — О, да, — ответила Мейбл. — Они разводят гладиолусы. Арт попытался улыбнуться в ответ. — Гл… о… да, конечно. Как я мог забыть об этом. Дай-ка мне заявление, Ральф, — он схватил листок и несколько минут вглядывался в него. Мейбл и я смотрели друг на друга. Иногда она мне подмигивала, но в эти моменты я старался отвести взгляд. — Вы проработали в пpедыдущей фиpме десять лет. Почему вы ушли оттуда? Ну и умница этот Арт. Всякий раз пытается найти…

И тем не менее Папаша Дюбуа ощущал какую-то неловкость. Не то чтобы он не был уверен в своем шедевре и боялся разоблачения. Причина скорее заключалась в другом. Все соседи в округе, а район больше напоминал небольшой городок, чем пригород крупного мегаполиса, считали Папашу Дюбуа исключительно честным человеком. И нельзя было сказать, чтобы он не испытывал определенную гордость по этому поводу. Он знал, как относится правительство к незаконному производству денег. Но это, говорил он себе, распространяется…

Михаил Павлович почувствовал добрую заботу в голосе ямщика, но ничего не ответил, только благодарно взглянул на потемневшую от пота и пыли широкую ямщицкую спину. В том размягченном состоянии, в котором он находился, в разговоры было лучше не вступать. Он задернул пропыленную занавеску на маленьком окошке, чтобы жаркие лучи июльского солнца, поднимавшегося все выше, не проникали в полутьму возка. «И все-таки он не имел права так со мной обойтись! — снова вернулся Михаил Павлович к мысли, не покидавшей…

– Да конечно. А то я бы и говорить не стал. Дальше спорить бесполезно.) Еще мать, она мало говорит, но у нас она самый крепкий орешек. В общем, это моя семья, которая в принципе не фурычит без томатного соуса. Я люблю зиму. Вот такой я. Ах да, и на тот момент, о котором пойдет рассказ, я в жизни никого не грабил, вообще ни разу. Только трепался про это с Рубом, точно как и в тот раз в гостиной. – Эй! Руб шлепнул Сару по руке – посреди ее поцелуя с дружком у нас на диване. – Эй,…

Портрет в сиреневых тонах Картина Этой ночью Катя спала плохо. Ворочалась, думала, никак не могла отогнать от себя мысли, которые роились в голове. Как пройдет завтрашний день? Как она будет выглядеть? Удастся ли то, что она задумала? А вдруг все это блажь. Или придумала она все неправильно. Завтра к Кате в дом должен был прийти художник. И он будет писать Катин портрет. Мысль о портрете была абсолютно случайной. И вовсе не Катя должна была быть на этом портрете, а ее муж Андрей. Когда-то…

Бураковы встретили приветливо. Дед на лавке щурился на Митю с папиросой в зубах, бабка в фартуке выглядывала с терраски. Спрашивали – как деды, как родители. Налили до краев молока, поменяли крышки. Во двор высыпала гурьба ребят. Знакомились весело, с ребяческой пружинистой силой узнавали, кто такой, откуда, приглашали на футбол. Митя робко улыбался, испуганно жал руки, а из головы не выходила белизна футболки, вынырнувшая из густой зелени. Он гнал вдоль огородов, когда мелькнуло справа белое пятно,…

И все это вопреки тому, что в испанской критике — особенно в 70-е годы — часто появлялись прогнозы, согласно которым читатель вот-вот должен был охладеть к творчеству Мигеля Делибеса. Ведь происходило что-то поистине необъяснимое. Прозаики, начинавшие вместе с Делибесом свой путь в литературе, — братья Хуан и Луис Гойтисоло, Кармен Лафорет, Рафаэль Санчес Ферлосио, Долорес Медио, Хуан Гарсиа Ортелано, Ана Мария Матуте и другие — подобно сказочному герою, задумавшемуся на перекрестке жизненной дороги,…

«Все люди говорят на разных языках…» Все люди говорят на разных языках: У одного душа поет, а у кого-то – плачет… Не разбирая: кто в ней прав, кто – виноват, Все знаем глупость: жизнь потом покажет.. Но жизнь, порой, – забывчива и вот: На пьедестал возвышена бездарность — Что плачем заставляла небосвод Благоволить, жалеть и славить… Поющий же, сменив мелодию на грусть, Продолжил скромную тропинку, но – без злости На жизнь, чужие славу иль любовь, — Не обвиняя плачущих в подвохах,…

Я благодарю маму за свитер. Надеваю его. Воротник, даже если его отвернуть, оканчивается где-то на уровне ушей – вампиров можно больше не бояться. Но я все равно снова сердечно благодарю маму. Мама благодарит меня за то, что я у нее есть. Так мы некоторое время друг друга благодарим, проникаясь моментом все больше и больше. В конце концов доходим до воспоминаний о моем появлении на свет. Я знаю эту историю наизусть: так часто мама мне ее пересказывает. История больше напоминает детский ужастик. …

— Специальность такая. — Какая такая? — Ну... Обыкновенная специальность, для меня, кстати, интересная. А о чужих детках в излишестве заботиться не стоит, как бы свои в оболтусы не заворотили. И вздыхает. И ветер за окном вздыхает, пыхтит, отдувается, швыряется в стекло мелким, сухим до перескрипа снежком. Хотя и длинен мартовский день, с весной в кумовьях, но сумерки приливают до времени, в их серой непролазности только и видится, что два пятна от уличных фонарей. И в трубе начинает подвывать,…

— О, тогда вы обо мне напишете! — Конечно, я опишу и ваше лицо, прекрасное как детский сон, ваши удивительные глаза, глубокие как жизнь… Какие глупые комплименты. Какие странные сравнения. Но она это восприняла как умное, весьма умное… Расстались мы как старые друзья; как старые товарищи, пожали друг другу руки. Ее зовут Матильдой. Ничего себе имя — Матильда! У еврейских девушек нет таких красивых имен. — Вы серьезно? Ну конечно, зайду. * * * Люблю детей, я люблю их, как жизнь.…

Так, обмениваясь последними новостями, девочки не спеша подошли к школе. Издалека был слышен искаженный женский голос, говорящий правильные слова о наступающем учебном годе. — Ой, Марьяна, ты только посмотри, сколько народу, — сморщила маленький носик Зоя. — Где же этот девятый «А»? — Девятки вон там, дальше, — ответил ей вместо Марьяны, какой-то высоченный парень, смерив ее взглядом с ног до головы. — А вы классом не ошиблись? Может вам в десятый? Зоя улыбнулась, отметив про себя, что он вроде…

Вскоре по окончании войны с турками Брусилов был назначен в офицерскую кавалерийскую школу в Петербурге, где и прослужил до 1906 года. С должности начальника этой школы пошел командовать 2-й гвардейской кавалерийской дивизией, а в 1908 году получил 14-й корпус, стоявший в Люблине. Через четыре года Брусилов стал помощником командующего войсками Варшавского военного округа и оказался в чужой, враждебной ему среде; здесь, в «высшем круге» общества, велись разговоры и завязывались связи, компрометирующие…

Я за столом. За покерным столом. В этот момент никаких других ощущений я не осознавал. Почему бы и нет, подумал я. Ведь фишки не мои и если я их проиграю, то ничего страшного не будет. И ведь я фотограф, это почти как журналист, а журналист должен прочувствовать то, с чем он работает. Как играть, я знал. Что что, а покер был на столько популярен, что в него умели играть с детства. Я не заметил, как прошло три часа. Не заметно для себя, я превратил 500 $, которые мне достались в 2000 $. Это была…

У легионеров нет прошлого, а их будущее зависит только от приказов офицеров. Железная дисциплина является основой коммуникации в этой уникальной армии. Каждый легионер должен прослужить, по крайней мере, пять лет. Легион становится его семьей. Нет встречающих в аэропорту при возвращении после выполнения очередной миссии легионеров. Всего несколько военных грузовиков ожидают этих людей на взлетно-посадочной полосе. Рождество отмечается всем составом, каждый полк от самого обыкновенного солдата…

Нет нужды — да и трудно — пересказывать перипетии этой прихотливой, сложно сочиненной книги, герой которой чудаковатый гравер-реставратор Атанасиус Пернат то ли живописует свои сны, то ли и вправду переживает таинственное превращение в Голема, искусственное существо, созданное по человеческому подобию неким раввином еще в конце XVI — начале XVII века и, согласно легенде, объявляющееся в городе каждые тридцать три года… Думаю, будет гораздо лучше, чтобы изобретательность и глубину мейринковской фантазии…