Проза

ГЛАВА ПЕРВАЯ Лори Ли Барксдэйл родилась в Типкине, штат Джорджия, в одну минуту с веком, темной морозной ночью первого января тысяча девятисотого года. В городе звонили колокола, стреляли из пистолетов, заливались свистки, и ровно в двенадцать раздался крик новорожденной. Но кричала она недолго. Мать улыбнулась отцу, взволнованно вошедшему в дом с кухонного крыльца. Старуха — повивальная бабка сказала: «Ох, и хороша же малышка!» Мать роженицы отерла потный лоб и вздохнула: «Слава тебе господи!»…

Так и с Борькой вышло: грамоте он кое-как научился, читал почти без усилий, а дальнейшему учить его поздно было: он уже на горничных со ржанием бросался и, оставив нос в покое, свирепо увлекался более низким занятием. Отец заскучал было, но средний сын, как человек всесторонне развитой, нашел успокоительное объяснение: – Оставьте, папаша! Просто – юношу интересует всё выдающееся; это вообще свойственно возрасту, к тому же, с точек зрения этики, экономики и гигиены… И оправдал Борьку со всех…

Моей ассистентке, загадочной мисс Элис Увертюра Самое прекрасное, что мы можем испытать, – это чувство загадочного. Оно относится к фундаментальным эмоциям и стоит у колыбели истинных искусства и науки. Тот, кто перестал удивляться, просто живой мертвец. Альберт Эйнштейн В пятницу третьего августа 1923 года, наутро после смерти президента Гардинга, репортеры осаждали вдову, вице-президента и фокусника Чарльза Картера. Сперва Картер пытался отделаться заявлениями вроде: «Замечательный…

— Помилуй, Семен! — закричал он, увидев бегущего к нему коридорного. — Что же это такое? Я человек ревматический, болезненный, а ты заставляешь меня выходить босиком! Отчего ты до сих пор не даешь мне сапог? Где они? Семен вошел в номер Муркина, поглядел на то место, где он имел обыкновение ставить вычищенные сапоги, и почесал затылок: сапог не было. — Где ж им быть проклятым? — проговорил Семен. — Вечером, кажись, чистил и тут поставил… Гм!.. Вчерась, признаться, выпивши был… Должно полагать,…

В тот день мама вернулась с работы в пол-одиннадцатого. Она заглянула в кастрюлю, в которой Генри сварил кашу. Там еще оставалось немного. Мама села за стол, добавила туда простокваши. – Кто это сварил кашу? – поинтересовалась она. – Я, – сказал Генри. – Где это ты научился варить такую вкусную кашу, Генри? – Здесь, у нас. Это же просто. Конечно, просто. Надо только хорошенько проголодаться. Как-то мы купили за доллар и девяносто центов мороженицу, но только зря потратили деньги. Слишком много…

Не ждите от меня полного отчета о том, что мне довелось испытать в этой сфере. Я буду говорить без предустановленного порядка и в соответствии с капризом часа, оставляя свободно плавать на поверхности все, что всплывает. В качестве отправной точки я выбираю Отель Великих Людей на площади Пантеона, где я проживал до 1918 года, а в качестве этапа — замок д'Анго в Варанжевиль-сюр-Мер, где нахожусь в августе 1927 года, — я здесь решительно тот же, что и прежде. В замке д'Анго мне предложили вдобавок…

Тут же позвонив в аэропорт, Сагайдачный выяснил, что ближайший самолет отправляется на рассвете. — Удачно складывается. Смогу обернуться за день. И опять спросила жена: — Но ведь если тебя для консультации вызывают — зачем было Неслуховскому подписывать телеграмму? — Зачем, зачем. Думаешь, маршрут переменить хотят? Нет, на сей счет договоренность полная: из Южноморска отправляемся в Сочинский цирк, затем Сухуми, Тбилиси. А то, что Неслуховский подписал, — чистая случайность. Отдел формирования…

Но Милой Крошке не до шуток. — Я могу на несколько дней переехать домой? — спрашивает она срывающимся голосом. — ГДЕ бы это? — Ну, комнате, где я жила девочкой. — А! А ты больше не девочка? — Прекрати свои шутки! Так да или нет? — А почему? Что случилось? Твою квартиру затопило? Тебя взорвал твой бывший корсиканский возлюбленный? — Все гораздо серьезнее и довольно сложно. Я тебе объясню. — …Ты понимаешь… — бормочете…

Вечером на ужине у знакомых я беспомощно улыбался и говорил, что простужен. Я ел, презирая себя. Пил, мысленно давая себе пощечины. Три человека спорили о новом налоге. Еще три, наклонившись друг к другу, шептали двусмысленности, прыская в соус. Приятная дама с усиками старалась незаметно вытереть локоть, мокрый от жира. Сосед мой, с головой, напоминающей редьку, обратился ко мне: – Вы слышали, как блистательно я защитил интересы личности? По этому вопросу у меня лежит совершенно готовая статья,…

Повернув голову, я смотрел на человека с проседью. Широко открытые глаза его остановились на мне с выражением недоумения, какое свойственно внезапно получившему удар человеку. – Я сейчас умру, – хрипло сказал он, – сердце… – Порок? – Да. – Сколько лет? – Четыре. – А завещание? – Нет завещания, – сердито прокричал он, – у меня кролики. Почувствовав жалость, я крикнул: – Остановите. Услышать проводнику что-либо в грохоте цементного тоннеля было немыслимо. Мой спутник сказал: – Отлегло;…

Я сделал по комнате несколько шагов, остановился и стал прислушиваться. Мертвая тишина стояла вокруг. С улицы сквозь плотно закупоренное окно не доносилось ни одного звука. Тишина эта была ненужной, как были бы не нужны для меня в то время шум улицы, песня, гром музыки. Ненужными также были моя комната, кровать, графин, лампа, стулья, книги, пепельница и оконные занавески. Я не чувствовал надобности ни в чем, кроме тоскливого и бесцельного желания двигаться. В это время я не испытывал еще никакого…

Внегда же начяше клепати [17] ко утреннему пению, боголюбивый же он муж Бажен Второй, скоро востав от ложа своего возбудив же и юношу онаго Савву, поидоша на славословие Божие ко утренни и отслушавше со вниманием и страхом Божиим и приидоша в дом свой. И егда же приспе время божественныя литоргии, поидоша паки с радостию до святыя церкви на славословие Божие. Проклятая же оная жена тщателно устрояше на юношу волшебное зелие и, яко змия, хотяще яд свой изблевати на него. По отпущении же божественныя…

Так вот, как ты, быть может, уже догадался, история, которую я обещала тебе рассказать, это история о читателе, который случайно повстречал свою Смерть на страницах одного рассказа. Он не ожидал встретить ее там. Ему показалось, что со страниц той книги она подает ему какой-то странный знак, привлекая его внимание каким-то жестом, мучительным и сладостным одновременно. Он испугался и в смятении отбросил книгу, чтобы опять вернуться к жизни. Но если бы у него хватило духу и, набравшись смелости, он…

Он проснулся в комнате девушки, не помня своего сна, что-то про эскалатор, машущий крыльями, они, с его матерью, в белых куртках куда-то спешат, чавкая по грязи разутыми розовоикрыми ногами. Он проснулся, забывая сюжет сна и обретая теперь реальное чувство обнаженности икр, а с ними и ближе – всего своего тела, которое находил теперь под одеялом, своего собственного тела, отдохнувшего за ночь, мягкого и расслабленного. «Почему тело мягкое? – думал, бессознательно трогая попу. – Ведь могло бы быть…

– Значит, вы, Андрей Станиславович, говорите «нет»? – Нет. – В последний раз спрашиваю. Подумайте, жизнь дороже. Детишки, семья. Молодая красивая жена собирает вечером на стол. Еда вкусная, свежая – укропчик, петрушечка. Младшенькая карабкается к вам на колени… Подумайте. Кто не с нами, тот против нас. – Да пошли вы все на хуй. – Все! Терпеть не намерен. Андрей Георгиевич, делайте. Срежете потом (или сразу, как хотите) лицо, чтобы затруднить опознание тела, если случайно все же найдут. …

У Мюзетты были черные волосы и черные глаза, она умела читать будущее лучше, чем иные мужчины читают газеты. А если ей не нравилось то, что представало пред ее взором, она пыталась это изменить. «L'avenir n'e t pa taille dan la pierre, — говорила она, медленно переворачивая карты, — eulement votre epitaphe». В приблизительном переводе это означало: «Будущее не высечено на камне, высечена бывает лишь эпитафия». Говорили, Мюзетта могла опустить ладонь в реку и предсказать точную…

Все началось на одной заправочной станции, где я впервые услышал разговоры, пробудившие мой исследовательский интерес и ставшие причиной моего окончательного прозрения. Началось достаточно невинно с замечания нашего муниципального глашатая. Согласно традиции ровно в полдень первого дня каждого года глашатай декламирует стихотворный текст, оду, сочиненную очень давно специально для данного ежегодного торжества, чтение которой занимает ровно один час. Глашатай упомянул, что на его последнем выступлении…

Те трое орденоносцев напоминали охотничьих соколов; а я соколом не был, хотя тем, кто никогда не бывал на охоте, и я мог казаться соколом; они, эти трое, прекрасно все понимали, и постепенно мы отошли друг от друга. Но с парнем, раненным в первый день пребывания на фронте, мы остались друзьями, потому что ему так и не суждено было узнать, как повел бы себя он; поэтому-то и его отторгли, а мне он нравился, так как я мог предполагать, что из него сокола тоже не получилось бы. Майор, который прежде…