Проза

— Как хочешь. Не желаешь ли, кстати, постричься? Он вынул ножницы для ногтей. Я вежливо, но твёрдо отказался. Однажды вечером он сидел у нас и показывал жене какой-то мудрёный двойной шов, от которого материя лопалась вслед за первым прикосновением. — Милый, — сказала мне жена. — Кстати, я вспомнила: пригласи настройщика для пианино. Оно адски расстроено. Усатов всплеснул руками. — Чего же вы молчите! Господи… Стоит ли тратиться на настройщика, когда я… — Неужели вы можете? — обрадовалась жена.…

В этот вечер мы не готовились ко сну; солдаты унесли казенные тюфяки и надели на себя патронташи. Нас увозили в глубь страны — так хотел серхенг! Вечер был черный и теплый, и в этой черной теплоте мы шли, как слепцы, под сильным конвоем пограничной стражи. Впереди бежали босоногие дети с зажженными ручными фонарями, но темнота сгущалась вокруг них плотнее, затемняя дорогу. Тихая, всегда безлюдная, эта улица, напоминавшая нам голую пустыню, шевелилась сейчас от кричащей толпы; люди выползали изо всех…

Тем не менее, сажали меня чаще всего на индюка — он немного поэнергичней наклонялся, поэтому все думали, что я его люблю. Они бы ему хоть раз в глаза посмотрели! «Хочешь на индюшка?» «Нет», — тихо говорила я, но взрослые считали, что я, как обычно, стесняюсь и бросали монетку. Индюк начинал своё грязное дело, а я намертво обхватывала его шею. Со стороны, наверное, казалось — от восторга. А если до того выпадало счастье съесть мороженое, то мне было страшно за н ас обоих. Это даже не индюк называлось,…

— Джек! — завопил пойманный. — Джек! Вожак был уже тут как тут — ловкой подножкой он свалил грузного фермера наземь, рывком поднял за шиворот упавшего мальчишку, подтолкнул в спину, и тот сломя голову пустился бежать под гору. Потом вожак огляделся — не нужно ли еще кого-нибудь выручить. Ясно было, что таков обычай: он должен был нападать первым и отступать последним. Он уже хотел бежать за остальными, но тут на плечо ему опустилась незнакомая рука. — Одного я все-таки поймал, — сказал доктор…

Проворов был совсем другим. Куда ему до графа! Да и кто бы сравнивал?.. Только не я… Нет, только не я. Свою долгую жизнь он помнил так, будто ему про нее рассказали. Он и соотносил ее с действительными событиями как-то странно — словно разглядывал фотографии: вот это — я, мне столько-то лет, вот это — дочь, ей пять лет, это — жена, в год, когда мы поженились… Но вспомнить живые лица, а не застывшие на снимке, он не мог. Может он и не жил вовсе? Да — нет!.. Судя по событиям, была жизнь насыщенной,…

— Вы желали видеть Адама и Еву, наших прародителей, вот они! — молвила она и, оставив детей в великом изумлении пред картиной синьора Тициана, сама села у изголовья короля, умиленно взиравшего на своих внучат. — А кто из них Адам? — спросил Франсуа, толкая локтем свою сестрицу Маргариту. — Глупенький! — отвечала девочка. — Как же можно это узнать, раз они не одеты! Этот ответ, приведший в великий восторг страждущего короля и мать, был сообщен королевой Екатериной в одном из посланий ее во Флоренцию.…

Нам с вами, читатель, оба собеседника, сколько их ни описывай, кажутся самыми обыкновенными людьми. Но счастливый взгляд, каким они сопровождают каждое свое слово, расцветающая улыбка, похожая на незакатное внутреннее сиянье и не переходящая никогда в смех, делают их необычайными друг для друга. Любовь коснулась их кончиком волшебной палочки, и обыденная шелуха засияла чистейшим золотом. Бог знает, наколдовывает ли любовь это золото или она обнаруживает в людях его несомненное присутствие, но только…

   И пока как следует не разглядели особенного выражения глаз профессора, у всех получалось такое впечатление, что пред ними был самый обыкновенный человек, пожилой мужчина из небогатого класса, мещанин, отец многочисленного семейства, очень похожий -- в толпе сразу узнали! -- на одного минаев­ского портного, сколь прекрасно работающего, столь же свирепо и пьющего. Эта-то чисто портновская простота великого чело­века, его доступность, апостольская бедность, соединенная с ка­кой-то затаенной трагичностью,…

Одуряющий аромат  салона красоты окружал ее прекрасной и двусмысленной аурой. Когда целуешь ее, то вдыхаешь все запахи салона. Она подставила папе бархатную щеку и спросила: — Как прошла прогулка? — Прекрасно, — ответил он, — У меня волчий аппетит! Инстинктивно он потрогал свой бумажник судорожным жестом сердечника. — К столу! — закричала Симона из глубины кухни. Присаживаясь, Марсель Лоближуа думал, что он счастливый глава благополучной семьи и мысль о том, что если ни завтра, так послезавтра…

На каторге ли, в мансарде ли богемы друг — великое утешение в несчастьях. Монтефьоре и Диар оба были философами и утешались в жизни общностью своих пороков подобно тому, как два художника усыпляют свои житейские горести надеждами на славу. Оба искали в войне не подвигов, а поживы, и людей, павших в боях, попросту звали дураками. Случайность сделала их солдатами, а им бы следовало заседать вокруг стола, крытого зеленым сукном, на дипломатических конгрессах. Природа кинула Монтефьоре в форму, в каких…

— А если пострелять? — спросил Пряников. — Пострелять можно, только новые прилетят, а кроме того, «Южный голос» обязательно карикатуру нарисует. — Пожалуй… — А как же? Раз прогрессивная газета, она должна. Напишет: «Уничтожение пернатых» или еще хуже: «Победа городского головы Пряникова над невинными птичками». — Да, — сказал Пряников. — А жаль, очень жаль. Природное место… Здесь ресторан можно, а там открытую сцену. — Хорошо, — вздохнул Магденко. — А ходить будут? — Кто? — Известно…

Парень рассказал ей, что остался без работы, что у него, в их жалкой конуре, лежит параличный старик-отец, что первый раз решился он на воровство и думал найти пустую квартиру. Рассказал он Груне, что на днях к нему пришел еще товарищ, да сильно заболел и умирает. Но тот что! Тот безродный сирота — ему никого кормить не надо, а у него — у Никиты — отец больной! А жалко и товарища: он вел дурную жизнь, да потом опомнился, хотел работу найти, но ему никто не верил и никто к себе не брал его. Он заболел,…

— Наконец-то, а мы ждали, ждали… Это говорит бабушка, прикорнувшая на диване в «прихожей» в ожидании мамы, и теперь так смешно жмурящаяся от света висячей лампы. — Едва вырвалась… нельзя было!.. А ты уже ложился… милый? Говоря это, молодая женщина густо краснеет и с Бобиком в руках подсаживается к чайному столу. Бобик считает маму красавицей, лучше Таты, куда лучше! В самом деле, она очень мила, — эта тоненькая, как былиночка, бледная и эффектно одетая молодая женщина. У нее белые, как сахар,…

— Принимали хорошо. Сама слышала. — Черти! — обрадовались, что глазами ворочает. Не жалеют лапищ. — Это ты верно говоришь. Глаза у нее мистические. Только, не скажи, и играет, она хорошо. — Та-лант-ли-вая? — странно блестя загоревшимися глазами, протянула Кис-Кис. — Талантливая! — без запинки ответил Горский, стойко выдерживая ее взгляд. — Лучше меня? — Я уже сказал: каждая в своем роде. — Ну, Максимка, берегись! — И она с силой рванула воздушную оборку платья. — Начинаем! — раздалось…

И, сняв ружье и пустой ягдташ, охотник с тяжелым вздохом опустился на камень у придорожного столба. — Вот каковы твои депутаты, Франция! — смеясь, воскликнул полковник де Сюси. — Ах, бедный мой д'Альбон, если бы вы, подобно мне, провели шесть лет в дебрях Сибири... Он замолчал, подняв взор к небу, точно несчастья его были известны лишь одному богу да ему самому. — Ну, вперед! — добавил он. — Стоит вам тут засесть — вы пропали. — Что же вы хотите, Филипп?! Заседать — неискоренимая привычка…

Эта жуткая картина в сказке только середина. Но зачем смущать сердца? Обойдемся без конца. Напутствие в другую жизнь Быть может, станешь ты рекой, тогда глядеть придется в оба: не разливаться широко — иначе можно стать потопом. Быть может, станешь ты костром, тогда пылай. Но не мешало б не подниматься высоко — иначе можно стать пожаром. Да, это, право, нелегко любую жизнь прожить без риска — ни широко, ни высоко, ни далеко, ни слишком близко. Цапля № 1 Когда лягушке цапли…

Встречные в колымагах бояре низко кланялись передовому опричнику, князю Вяземскому, о котором шла молва на всю Москву. Вскоре и вовсе опустели московские улицы… Жители заперлись в домах и тишь да пустота воцарилась в городе. — Ишь ты! Хошь шаром покати! — рассмеялся князь Вяземский, указывая плеткой на опустевшие улицы. — Чего доброго, и в боярском доме ничего нс найдем. — Ин и искать не придется, — с недоброй усмешкой произнес Федор Басманов. — Слыхал, небось, княже, как государь-батюшка повелел.…

— Да, говорил… Люди! Неизвестно, когда они появятся и появятся ли вообще… А нам же нужно как-то общаться… — В таком случае, как мне тебя называть? — Не имеет значения. Впрочем нет. Называй меня богом… Да… Не уверен, что получится что-то путное, но идея — заманчивая… Создать такие химические соединения, которые обладали бы способностью укрупняться и усложняться, а главное, передавать информацию и, таким образом, развиваться. Так сказать, эволюционным путём… Только куда он приведёт… Одному богу…

Она вдруг густо покраснела под широкими полями шляпы… Потом указывая рукой, шепнула: — Наш мостик… Помните наш мостик, Пика? Он решительно ничего не помнил, но сказал, что помнить, и крепче сжал ее руку. Она еще больше покраснела, но руки не отняла. Пика начал теряться… К обществу разных Лиз, Анжелик, Мари и пр., и пр. он привык с давних пор и умел ориентироваться в их кругу. Со светской девушкой, хотя бы и кузиной, он оказывается совершенным профаном и потому был бесконечно благодарен Лулу,…

II Никогда в жизни Нина Ремизова не забудет этого вечера. Было восемь часов. Алое пламя заката уже начинало золотить июльскую природу запада. Зловеще кровавой стала листва на каштанах, и пламенный диск солнца, медленно умирая, погружался в их вершины. На Изабелла променаде гремела музыка. Немки, австриячки, польки, американки, русские, еврейки, японки и испанки, словом, женщины всех национальностей, стараясь затмить друг друга туалетами, или носились, быстрые, как лани, или выступали, величаво…