Проза

Пьер просто подсел за столик и предложил познакомиться. Пряник не в силах был отказать привлекательному молодому человеку. Они разговорились. Болтали обо всем на свете, хохотали, пили. Пьер непрерывно курил. Сигареты одна за другой истлевали в его слегка подрагивающих изящных пальцах. Он рассказал, что живет в Катаре уже много лет, четыре года работает учителем французского в старших классах государственной школы и мечтает преподавать в университете. Пряник рассказал ему кое-что о себе, сказал, что…

ТРАУРНЫЙ ЭСТЕТИЗМЪ И. . АННЕНСКІЙ – КРИТИКЪ «Чтеніе поэта есть уже творчество». Этотъ афоризмъ въ устахъ И. . Анненскаго пріобрталъ особенное значеніе и какъ бы оправдывалъ принципъ, положенный въ основу его критическихъ работъ, принципъ крайняго субъектквизма. Читая «Книги Отраженій», прежде всего видишь лицо ихъ автора, его взглядъ, улыбку, слышишь его голосъ, и та внутренняя творческая работа, которую совершалъ критикъ-читатель, является какъ что-то зримое и эстетически воплощенное. Нтъ,…

Но как я был застенчив и боязлив! Смех и восклицания босоногих девок, попадавшихся мне на дороге, заставляли меня краснеть до ушей, и я не решался обернуться и посмотреть еще раз на их пестрые сарафаны, тайно меня пленявшие. А какие незабываемые бессонные ночи я проводил тогда! Неясные, смутные предчувствия волновали мою кровь, и все казалось, что вот откроется дверь и кто-то войдет сейчас в комнату и скажет тихо волшебное слово – люблю. Я дрожал, ожидая свидания с неизвестной, таинственной,…

С той поры ему только и оставалось, что придерживаться этой ограниченной топонимики и этой укороченной генетики. 7. Франциск встретил Себастьяна на скале за Яливцом. Себастьян возвращался из Африки и постреливал в птиц. Снайперская винтовка не давала ощутить убийство. Через оптику все видится, словно в кино. Выстрел не то чтобы обрывает фильм, а вносит в сценарий какую-то новую сцену. Таким образом он настрелял довольно много разных мелких пташек, летевших над Яливцом как раз в Африку. Скоро…

Душечка, мы давно освоили правила работы внутреннего конвертора, они просты и не вредят миру. Рост моей значимости пропорционален росту твоих надежд, связанных со мной. Часто путаю любовь с необходимостью, конвертирую потребности в чувства, так выходит проще, никто не знает, что на самом деле. Ты можешь построить хоспис, предложить мне на выбор койку. Я подумаю, стрижка лобка высокое, борьба с лишаем героическое, разговоры с тобой от любви, нет нужды или жалости, просто время невинности. Там, не…

– Доченька, – от волнения его начал бить озноб и трубка буквально застучала по уху, – доченька, как хорошо, что ты мне позвонила. – И вдруг усомнился: – А это точно ты? – Конечно же, я, папа. А кто ещё, кроме меня, может тебе позвонить? Этот аргумент был неоспорим. – Действительно, как я не подумал, – согласился он, – кто мне ещё может позвонить? Удостоверившись, что это дочь, он облегчённо вздохнул и успокоился: – Доченька, душа моя, как хорошо, что ты мне позвонила! – Папа, как ты себя…

Выше я имел случай сказать, что те, кто работал в архиве, относились ко мне как к старому приятелю. Папка за папкой они несли самое интересное, по возможности выбирая (у меня плохое зрение) машинопись или хороший гимназический, подходил и писарский, почерк. И вот, разложив бумаги на подоконнике, я днями напролет читал чужие письма, дневники и воспоминания. Помню, что первую коробку (не путать с коробами Розанова) переписки Николая Васильевича Гоголя (Второго) я увидел как раз в день, когда вышел…

Какие бы переживания ни тревожили Мура, как бы далеко отвлеченные фантазии ни заносили его, к литературному труду он уже в то время относился как убежденный профессионал. Каждый день он садится за стол и пишет, пишет; личный опыт и распространенная практика создания литературы в столицах Европы свидетельствовали, что наступила эра неумолимого профессионализма в искусстве, требующего не только от литературного поденщика, но и от творческой личности повседневного, разностороннего и ломового труда.…

Понятно, что для общения с Леной Зориной время у Риты находилось всегда. Находилось оно и у других знакомых Лены. Все тянулись к ней за объяснением своих поступков, хороших, не очень хороших, а иногда и откровенно плохих. Самим изобрести поэтичные оправдания «измен, соблазнов и грехов», как поет Жанна Бичевская, не удавалось — а у Лены Зориной это получалось здорово. Поэтому близких и неблизких подруг и друзей, прием которых велся в перерывах между домашними делами и параллельно им (Лена не работала…

Позвонит — не позвонит, улыбнется при встрече или лицо останется непроницаемым, скажет хоть что-нибудь, за что можно уцепиться и жить этим день-два, или набор фраз будет соответствовать стандарту — от всего этого Татьяна уже устала. И все-таки именно это составляло теперь ее жизнь, и изменить что-либо было уже совершенно невозможно. Поздно. «Влипла, — думала Татьяна, постепенно раздражаясь. — Дура! Веду себя, как глупая весенняя кошка». Отношения были странными. Такими же оставались и после того,…

– Не ори. Экология у них, надо полагать, была безупречной. Счастливые люди на свежем воздухе. – А чума? Антисанитария всякая! Они ждали конца света и честно к нему готовились. Строили храмы с длинными шпилями – порталы в небо, лестницы в другие измерения, каялись и благотворительствовали. Внизу сигналил автомобиль. – Да заткнись ты, идиотская железяка, вот в кого мы выродились! – Леха обрушил гнев на владельца черной машины, живот его уже висел за парапетом. – Сам ты чума, Лешик, – Стас придержал…

— … будут открываться новые собственные возможности, развиваться способности…, - слышал он речь Скиннера словно в тумане и не понимал, что с ним происходит. Он почувствовал, что все тело его приходит в оцепенение. Дальше Антон уже не слышал знакомого голоса. До него доносился тонкий звук флейты среди изрытой кратерами красной поверхности базальтовой каменистой почвы. Печальная и убаюкивающая мелодия действовала на него успокаивающе. Затем картинка сменилась и перед глазами стали проплывать горные…

– Ты похожа… – Только не говори, что на Земфиру. Я её терпеть не могу! – Потому что на неё похожа? – Вовсе нет. Просто не нравится. А ты так и будешь в воде сидеть? Выходи – я к нудистам привыкла. – Взглянула немного насмешливо. – Давай я лучше за вещами сплаваю – и к тебе. – Ну… Ну давай! Немного смущённый этой встречей, но почему-то довольный, я быстренько доплыл до своего берега, собрал вещи – в том числе и мокрые – и ломанулся напрямую, сквозь камыши, к новой знакомой. – Быстро ты. –…

Витя заскочил домой вымыть руки и уже через пять минут звонил в сорок седьмую квартиру. Дверь открыла Идеальная Жена. Ее непривычно накрашенные глаза сияли. Короткая юбка не скрывала восхитительно стройных ног. – Прошу к столу, Витя. * * * Десять миллионов долларов – это всего-навсего пять «дипломатов». Или один холщовый мешок. Босс, правда, ворчал: «На хрена столько скопили… Не могли хотя бы по лимону вывозить…» Но Грек предпочитал одну опасную ездку десяти менее волнительным. Он любил получать…

Точка не имеет измерения, а нуль – существования. Грубо говоря, ноль – это толстая точка, в которой проковыряли дырку. Но если проткнуть исторический нуль, образовавшийся в 1917-м, то выдох страны в 1956-м произошел с таким свистом, что слышен до сих пор. Нуль оказался превосходной точкой отсчета. После него ты единица, можно сказать, единственный, даже первый. Кто бы осмелился иначе начинать с начала?? В плюсе оказалось все, что было до 1917-го, в минусе – все, что после, вся официальная…

Буиён рассердился, возможно, из-за того, что растущее желание обмякло. — Что вы заладили: странно, да странно. У меня никого нет, а желание постоянное! Доктор удивилась, вероятно, ей удалось, несмотря на сладострастие, сосчитать пульс. — Подождите, а ваша девушка? Буиен почувствовал, как что-то бьётся в большой палец. Пульс доктора зашкаливал. — Она меня бросила. Как только узнала, что я смертельно болен. Фьють. И её след простыл. Буиён несколько раз свистнул, переходя из тональности…

— Иди на место! Савва Кузьмич ничего не услышал, потому что болельщики запустили волну, которая накрыла весь тренерский штаб. — Что, Что? — отряхиваясь, спросил Савва Кузьмич. — Пенальти, вот что… — ответил инспектор. — В чьи ворота?! Инспектор лишь отмахнулся. Савва Кузьмич понял: всему конец. Он как приговоренной к смертной казни высоко поднял голову. Судья приготовилась отсчитать одиннадцать метров; каждый сделанный ею шаг вонзался в сердце Саввы Кузьмича, словно трёхгранный штык. Игрок…

— Разрешите, я присяду, — сказал он и, не дождавшись ответа, сел за стол учителя. — Скажите: где все взрослые? — обращаясь к классу, спросил он. — Цирк готов дать представление, нужны зрители. — Все на покосе, — подключаясь к разговору, вставил Глеб. — М-м-м… — директор задумался. — Что такое покос? — Косить в снопы, — добавила Маша, — это же так просто. — Не соглашусь с вами. Косить в снобы — не так-то просто. Нужно иметь хороший интеллектуальный потенциал. По-моему, он у вас есть. …

Он почувствовал, что она ушла, и хотел окликнуть, но вырвавшийся голос прилип к пелене тумана, будто муха к липучке. Надо сказать, у него был высокий, пробивной, потрясающий фальцет. Он долгое время солировал в рок-группе, исполняя на танцах чужие песни. Однажды во время выступления он впервые сам объявил белый танец, обычно это делал кто-то другой. Не успели прозвенеть первые аккорды, как от стены отделился силуэт. К нему, стоящему на сцене, подошла хрупкая девушка. Это была она — его судьба. Возможно,…

— Ни пуха, ни пера. Пусть земля будет пухом, — уже вслух говорил он и шёл принимать душ. Сквозь водопад воды проступал голос драки: летел пух, летел прах, летела и разбивалась хрустальная посуда. Иногда, надо сказать, бывшая жена побеждала соперницу, и тогда Жану Борисовичу приходилось просить прощение и снова объясняться в любви. Но такой вариант случался крайне редко. Когда было всё кончено из тишины, небрежно накинув на себя платье Адама, выплывал Жан Борисович. На встречу с разорванной…