Проза

Устина остановилась. Затихшая, просветленная, слушала пение. — Пойдем,— сказала Варвара,— уже поздно... Матушка игуменья велела малину собирать, когда возвратимся из лесу... Устина вздохнула. — Когда-то и я так пела... пока голос не пропал от простуды...— грустно сказала она. И понесла в груди дальше, в черную тишину леса, напевы, которых не могла уже извлечь из слабого горла. А тишина, правда, стояла немая. Камешек, скатившись из-под копыта коровы, сухая ветка, задетая ногой, издавали…

Нет, только подумал. И снова вокруг меня люди, снова поток. Какое сегодня голубое небо, какое высокое и чистое! А золотой смех солнца! От лошадей валит пар, куда-то бегут люди, а мороз высекает искры. И весело оттого, что на молодых лицах торчат молочные усы, как в маскараде, а лошади белые и мохнатые, словно ягнята. Дзень-дзелень-дзень... Роняют колокольчики прозрачные звуки, а за быстроногой лошадкой плывут саночки. Бежит навстречу девушка. Щеки пылают, глаза горят и ловят мой взгляд с таким…

— Мемет!.. Нурла!.. помогите, люди, а то соль подмокнет!.. Али! иди же туда,— хрипел грек. Татары зашевелились, и, пока грек танцевал вместе с лодкой на волнах, тоскливо поглядывая на море, соль была перенесена в безопасное место. Тем временем море наступало. Монотонный, ритмичный шум волн перешел в грохот. Сперва глухой, как тяжелый храп, а потом сильный и короткий, как далекий выстрел орудия. В небе серой паутиной проносились тучи. Взволнованное море, уже грязное и темное, налетало на берег…

Тогда я догадываюсь: буря. Это она так раскачивает море и скалы; сдвинула остров, понесла по волнам, а сама в бешенстве кричит в телефон. Мне кажется, что покачнулась кровать, покачнулись стены — и я плыву. Ну что ж, плыть так плыть. Засовываю голову под подушку и сплю. Встаю уже поздно, бегу неодетый к окну и отворяю обе половинки. Эге-ге! Хотя солнце и ослепляет, но я вижу, что мы все-таки плывем. Море вспенилось и кипит, а ветер надул сосны на вершинах скал и мчит остров на этих черных парусах,…

После смерти жены, только занятия любимым садом позволили Григорию Кузмичу выйти из длительной депрессии. В девяностых он уже стал известным на всю округу поставщиком сортовых саженцев. За ними к нему приходили как местные жители, так и дачники из близлежащего садового товарищества, приезжали и из далека. В родном поселке едва ли не в каждом втором саду-огороде росли яблони привитые Григорием Кузмичем. Его собственный сад тоже разрастался, тесня картошку, морковь, свеклу, огурцы, клубнику. В урожайные…

– Это имя или фамилия? – поинтересовалась она. – Имя, – сказал я, а затем озвучил свое полное (ну, почти полное) имя: – Оливер Барретт. – Надо же! – сказала она. – Твоя фамилия Барретт [3] , как у поэтессы? – Да, – ответил я. – Но мы не родственники. Повисла пауза, и у меня было достаточно времени, чтобы обрадоваться, что вместо вопроса о поэтессе она не произнесла это извечное: «Барретт – как Барретт Холл [4] ?» К сожалению, в моих жилах и правда текла кровь парня, который подарил университету…

Мой последний шанс: – Давай спокойно все обсудим, это не вариант, я… – Не переживай, деточка. Все важное я тебе запишу и пришлю. Ну все, приятного тебе вечера, и передаю привет от папы. Он очень рад. Пока. Я уставилась на дисплей телефона. Соединение завершено. Похоже, вопрос решенный. Мне придется провести отпуск с отцом. Впервые за тридцать лет. Последняя наша совместная поездка закончилась тем, что он из педагогических соображений оставил меня на турбазе в Касселе. У меня был тяжелый пубертатный…

— Сяргейка! Гэта добра, што ты пераключыўся на дарослыя тэмы, усё-ткі ты зараз адзінаццацікласнік. Але ў перажываннях твайго героя няма нічога новага. Гэта бывала з усімі і ўжо даўно апісана ў літаратуры, і не толькі класікамі, але і тваёй аднакласніцай Марыкай, якая напісала на гэтую тэму проста выдатны вершык. Вельмі раю прачытаць! Зноў не пацэліў! Што ж гэта такое? Кожны вечар ён засынаў і прачынаўся з думкай пра Яе, і гэтыя думкі не пакідалі яго ўвесь дзень. Ён выказаў іх у сваім апавяданні,…

Уходи, Зима седая! Уж красавицы Весны Колесница золотая Мчится с горной вышины! Старой спорить ли, тщедушной, С ней – царицею цветов, С целой армией воздушной Благовонных ветерков! А что шума, что гуденья, Тёплых ливней и лучей, И чиликанья, и пенья!.. Уходи себе скорей! У неё не лук, не стрелы, Улыбнулась лишь, – и ты, Подобрав свой саван белый, Поползла в овраг, в кусты!.. Да найдут и по оврагам! Вон – уж пчёл рои шумят, И летит победным…

А гэтая вось тоненькая, кволая з выгляду, маладая жанчына нават не пахіснулася. Больш таго... У вялікіх блакітных вачах рабочай жонкі бліснуў раптам нейкі патаемны агеньчык, узняўшы руку, яна асцярожна дакранулася тонкімі прыгожымі пальцамі да пашкоджанага месца. - Калі я жыла ў палацы, - павольна прагаварыла жанчына, і О’Ніл нечакана для сябе зноў пачуў у голасе рабочай жонкі нейкія новыя, зусім незнаёмыя яму ноткі, - ні адзін з мужчын нават пальцам не асмельваўся дакрануцца да мяне! Гэта…

– Привет, – пискнула Катя и тут же рассмеялась. Влада кивнула покровительственно и быстро осмотрелась. Подруги подругами, но надо же и остальных рассмотреть. Не зря же она надела умопомрачительный белый костюм: шорты и топ с малиновой отделкой. Так, кто тут у нас: у вагона папа разговаривал с руководительницей Татьяной Ивановной. Рядом с ними Настя и еще какая-то женщина. Наверно, чья-то мама. Так, тут все понятно. Надо подойти, поздороваться. А это кто? Господи, неужели Саня с Ваней? Ну и вымахали!…

По небу плыли пушечные облачка. Кто стрелял? Дымок забыл о выстреле. Артиллерист – о пушке. Облачка были как набор младенческих щечек, соскользнувших порезвиться с колен мадонн. Деревья, однако, пребывали в некоторой растерянности насчет ветра, относительно которого росли… Иные из них особенно покорялись ему и росли от моря под углом 45 градусов. Этот угол обозначал тогда постоянство ветров наглядно, как в учебнике. (Вообще учебник упомянут кстати. Ибо после курса «неживой природы» начальной…

Тут толкотня была другая – базарная, мягкая, – где перешагивают чемоданы, как арбузы и дыни. И в ожидании нет трагедии: можно взвеситься на аэрофлотовских весах, красивых, как часы… Взвешивают детей, взвешивают бабушек, взвешиваются сами. Никто их не гонит и не кричит на них, как ни странно. Я приехал с желанием, чтобы мне здесь нравилось, и мне нравилось. Весил же я все столько же. Тридцать лет от роду. Весы показывали 7 сентября 1967 года. Я ждал, когда прилетит мой чемодан, и пялился на вывески,…