Проза

Зоя ощутила пустоту: вдохновение, словно птица выпорхнула из рук. — Ну вот, я так и знала, — пискнула она. — Опять на душе пустыня. Хлюпая носом, Зоя заплакала, правда, без слёз, возможно, не хотела подмочить макияж. Впрочем, носовой платок приглушал её тоскливые всхлипы. Так обычно плачут артистки бесконечных сериалов, или ученики двоечники. Зоодворник раздумывал, как поступить: дать её закончить бесслёзный монолог, или вставить успокоительное словечко. — Успокойтесь, — сказал он. — Придёте…

Дом, где жил Юлий Кузьмич находился в центре города и, выйдя на улицу, он сразу очутился в водовороте спешащих куда-то людей. Видя в каждом прохожем конкурента, Лысиков нервно толкался локтями. «Один шанс из тысячи… — стреляя глазами по углам, думал он. — Но я обязан его найти». Напрасно потратив несколько часов, Юлий Кузьмич вернулся уставшим, обошел дом и у своего окна увидел Ольгу Петровну. Вокруг нее крутились кошки. — Ну, я тебе сейчас… — решительно пробубнил он и, раздвигая кусты акации,…

Когда прозвенел третий звонок, и действие само собою началось. И на вопрос: быть или не быть? Никиту уже никто не спрашивал. Программист-неудачник был вынужден распахнуть дверь. Подозрительно щурясь, вошёл сержант в новом костюме от фирмы «Адидас», с пришитыми на скорую руку (тремя) лычками. Он двигался угловато и не совсем уверенно, так как звание получил намедни. — Никита Ненашенский? — показывая удостоверение, брезгливо спросил сержант. — Да, но… — Лёля Ненашенская вам кем приходится?…

— Что это, мой подарок? — выдавила из себя Джулия. — Да, это… — Но ты же знаешь, я не люблю компьютеры! — Но это не просто компьютер, — Лукаш скривил подобие улыбки. — Это исполнитель всех твоих желаний. Смотри! — Джейн, пожалуйста, легкую музыку. Заиграла музыка. — Ты сказал Джейн?! — Джулия топнула ногой. — У этой железяки есть имя? — М-м-м… — промычал Лукаш. Лукаш вбухнул в интерьер и современные технологии кругленькую сумму, поэтому надеялся, что «гнёздышко» придуманное им произведёт…

Ник хорошо изучил повадки друга, поэтому перед угощением всегда выдерживал паузу. — Привет, — учуяв запах дыма, Сэм немного расстроился. — Что опять продул? Когда же ты эту игрушку пройдешь? — Уже прошёл, — не поднимая глаз, ответил Ник. — Николай, хватит врать! — Сэм усмехнулся. — Что я не вижу. На тебе лица нет, да и голос какой-то…не твой. Что опять этот громила Джек? — Да, Самвел. Он, — прошептал Ник. Сэм качнул головой, словно пытаясь, вытряхнуть наружу свежую мысль. — Вот смотри! —…

— Где живут птицы? — И рыбы. А ещё светить солнце. — Я боюсь. — Ты когда-нибудь выходила из себя? — спросил Ежи. — Очень часто, как правило, из-за банальных пустяков. — Лаура виновато улыбнулась. — Обида, затем ссора… — Нет. Нужно спокойно выйти из себя. Если у тебя есть мечта, и ты к ней стремишься, то можно воспарить. Когда из воды испарились последние оттенки ультрамарина, море небесного цвета качнулось в сторону неба. Сегодня будет лучше, если море сольётся с небом. Ежи помнил,…

— Это очень патриотично, Франк, — Джефф похлопал швейцара по плечу, — Но сегодня ты играешь так себе, на троечку. Поэтому я тебе ничего не дам. Швейцара прошибла слеза; так обычно плачет ребёнок, у которого отняли игрушку, естественно, с жалобным всхлипом. Капля за каплей, швейцар вошёл во вкус белого клоуна, у которого слёзы бьют ручьём. — Стоп, стоп, стоп. Теперь верю, — отходя от мокрого места, ухмыльнулся Джефф. — Вот держи свои любимые франки. Войдя в казино, Джефф в замешательстве остановился.…

«Но я не писал ей письма», — отвечал Феликс. «Тогда, гони её прочь!» — советовал внутренний голос. Феликс открыл рот и захлебнулся Любиным поцелуем. В конце концов, всё закончилось ожидаемой любовной сценой, в процессе которой Люба сообщила, что пришла не с пустыми руками, а с богатым приданым. При слове «приданое» у Феликса прорезался слух. Он для порядка пересчитал деньги, мгновенно сообразив, что к чему и дополнительно взвесив, все «за» и «против», с энтузиазмом признался Любе в любви. …

Показался старый слуга. Светом золотого канделябра он безжалостно прожигал темноту; за ним, след в след, тянулась вереница теней. — А это ты старый отравитель воздуха. Опять проспал?! — Нет, учитель. Я ждал, когда упадет первая звезда, чтобы прикурить. — Ну-ка иди сюда. Я тебя дам прикурить. Слуга поставил канделябр на стол и подошёл к учителю. — Я тебя предупреждал, чтобы ты обуздал свои тени? — Да, учитель. — Вот почему, у меня одна тень, хотя я из знатного рода, а у тебя целых три?…

Юрий прошёл железную дверь и оказался в кромешной тьме. — Командир, здесь у вас хоть глаза выколи. Куда идти? — Сейчас, одну минуту… Юрий почувствовал тяжелое дыхание постового и попятился в сторону. В глаза ударил искусственный свет. Лампочка озарила крохотный кабинет, сплошь заваленный деловыми папками. В углу стоял стол, накрытый синим сукном, кожаное кресло на колёсиках, рядом, как и положено возвышался громоздкий несгораемый шкаф, почти по центру ещё одно кресло, на котором кучей валялась…

— Вы меня извините, — немного смутившись, сказал Андрей. — Я не хотел. Всё случилось спонтанно. Поверьте, я не трогал вашу женщину. Собеседник, молча, показал сигарету. — А-а-а, вам прикурить! — запуская руку в брюки, воскликнул Андрей. — Сейчас. Порывшись в кармане, Андрей протянул незнакомцу ладонь, на которой лежало что-то красное. От отвращения переводчика передернуло, потому что он готов был увидеть что угодно, только не язык человека. Когда-то этот орган речи был хорошо подвешен, мог…

— Нет. К нему не пускают… Виктор, вы когда-нибудь сидели на трубе и слушали музыку водопроводной воды? — Нет. — А она вот здесь, — он хлопнул рукой по портфелю. — Здесь все трубы: кислородная, газовая, нефтяная, даже есть труба падающего снега. — Роман, вы шутите? — Нет. — Скажите, а можно перекрыть заслонку, чтобы снег не падал? — Можно. У дверей аэропорта остановился огромный черный лимузин. — Это за мной. Будут проблемы с трубой, звоните. Вот моя визитка. Сидящий на трубе…

– Все, угомонись. – Он развернулся к классу. – Дети, полная тишина! Откройте учебники на тридцать девятой странице. Читайте до пятьдесят второй. Как закончите, начинайте сначала. – Он снова окинул меня взглядом. – Ты, наверное, Ширли, знаешь, что приближается Рождество. Мы готовим замечательный спектакль. Роли по большей части уже розданы. Но очень нужен еще человек с сильным голосом, с мощной энергетикой. Знаешь, что такое энергетика? Правда? Умница. Я тут вчера на школьном собрании слышал, как…

В Израиле он стал зарабатывать в разных изданиях как журналист, жил главным образом в Тель-Авиве, но приходилось не раз переезжать, подыскивая жилье подешевле, то в Яффе, то в Лоде. В свободное от поденщины время он и начал там писать свою прозу. Израильская жизнь на страницах гольдштейновских книг предстает меньше всего еврейской — многонациональный бурлящий котел, грязноватый, отнюдь не интеллектуальный базар. Тут, конечно, арабы: «сметливые торговцы, сосущие извилистую кишку кальяна, верткие…

Я молчал, как партизан на допросе в гестапо: мол, умру за Родину-мать, но военной тайны не выдам. Неожиданно Матильдушка взяла меня за плечи и повернула к себе. — Божья искра, Сафронов, в тебе определенно есть. Ее только надо хорошо раздуть. Все зависит только от тебя, — Матильдушка оседлала свой любимый конек — нравоучение. — Напиши правдивую книгу о себе, у тебя получится, — заверила она. — Ты ее сможешь написать. Я Матильде откровенно сказал, что из меня писатель, как из нее Майя Плисецкая,…

Озабоченно переглядываясь, они терпеливо ждали конца гневной вспышки императора. Павел постепенно приходил в себя. Он вытер скомканным париком взмокший лоб, размазав при этом пудру, и, брезгливо сморщившись, выбросил парик в окно. Поискав глазами причину своего гнева, он указал пальцем на валявшиеся посередине кабинета скомканные и растоптанные им бумаги. Адъютанты, столкнувшись лбами, кинулись их поднимать. Увидев, что у одного из них носом пошла кровь, Павел неожиданно расхохотался и, успокоившись,…

Голос любимой вызывал трепет уставшего тела, а эмоции разлетались в возгласы предшествия поцелуев теплых губ, и сплетения в холодной дрожи пальцев рук. – Ты мало говоришь о любви. – Я как творческий человек сублимируюсь в искусство без осадка. – Так не надо глубоко погружаться, пусть для меня останется хотя бы маленький осадок. – А если он горький? – Все равно за ночь любви и пробуждения к жизни, что-то должно остаться в моих эмоциях следующего дня, а так моя жизнь превратится в одну ночь.…

В 1876 году в провинции снова вспыхнула гражданская война. Исааке сменил студенческую аудиторию на политическую трибуну. Он выступает на площадях перед толпами народа, принимает участие в вооруженной борьбе на стороне либерального правительства. Когда гражданская война закончилась победой либералов, он вернулся к своим занятиям на ниве просвещения, но, по его выражению, «не расставался с мундиром воина». После того как в 1877 году Конто оставил пост главы правительства, Исааке уходит из ведомства…

Он и тут не оторвал от меня своих синих глаз, однако тележка стала. — Так вы подругу провожали? Неуверенно пожала я плечами. Троюродная Алла называла меня при посторонних родственницей: не хотела, значит, чтобы нас считали подругами. — Она в Москву уехала? Смешной вопрос! Куда еще, раз поезд «Светополь — Москва»? Но тут же сообразила, что хоть куда можно: и дальше Москвы и ближе, — В Москву, — сказала. — А вы здесь остались. — Тележка двинулась. — И поэтому вам грустно. Угадал? …

И люди спокойно жили в Конинках, не заботились о том, что делается на свете, говоря, что у них хватает своих бед. Зато друг другом интересовались на совесть. Даже в поговорку это вошло. «Никто, — говорили, — без того не чихнет в деревне, чтобы с другого конца не поздравствовали». Всякий мог рассказать на ухо: от кого ребенок у Зоськи Запалы (той, что прислуживала у ксендза); за кем бегает Ганка Козера; чей мальчишка прошлый год утонул в пруду и сколько детей прижил на стороне Шимонек с того берега…