Проза

Через минуту няня и Марк снова шли по площади. В сумочке у девушки лежал флакончин духов, а малыш крепко сжимал в руке пистолет. Они уносили с собой "любовь и "смелость", подаренные щедрой Ягг. Однако эти приятные сами по себе дары не гарантировали (к нашему огромному сожалению) им счатья до конца дней. Народ все прибывал и прибывал на ярмарочную площадь. Один за другим Грета внимала с полок свои подарки. Денег с покупателей она, как любая уважающая себя волшебница, не брала, чем вызывала у одних…

«Да, не в порядке, – продолжает Туре, – вовсе не в порядке. Он мог бы смочить туалетную бумагу и осторожно вытереться. Да мало ли существует способов. Он мог бы купить влажные салфетки в киоске на углу и воспользоваться ими до прихода в кабинет. Но не сделал ни того, ни другого. А если ему не стыдно сунуть свою задницу, перемазанную свежими испражнениями, в лицо незнакомому человеку, на что еще он способен? Что еще скрывает этот мужчина?» Я вещаю что-то о моционе, потреблении жидкости и клетчатки…

Но вдруг всё цветочное поле хором заговорило звонким голосом Розы: “Не плачь, мой мальчик! Теперь, когда ты снова видишь цвета, пообещай мне, что обязательно найдёшь их все! И никакой цвет от тебя не ускользнёт!” Мальчик улыбнулся и крикнул полю в ответ: “Да, Роза! Обязательно найду их все-все-все!” Наконец у мальчика появилась мечта: “Увидеть все цвета в мире”. Я знаю, что любой когда-нибудь в жизни терял цвета. Поэтому я желал всем вам обязательно, несмотря на всю серость мира, найти свою…

Через минуту няня и Марк снова шли по площади. В сумочке у девушки лежал флакончин духов, а малыш крепко сжимал в руке пистолет. Они уносили с собой "любовь и "смелость", подаренные щедрой Ягг. Однако эти приятные сами по себе дары не гарантировали (к нашему огромному сожалению) им счатья до конца дней. Народ все прибывал и прибывал на ярмарочную площадь. Один за другим Грета внимала с полок свои подарки. Денег с покупателей она, как любая уважающая себя волшебница, не брала, чем вызывала у одних…

Через минуту няня и Марк снова шли по площади. В сумочке у девушки лежал флакончин духов, а малыш крепко сжимал в руке пистолет. Они уносили с собой "любовь и "смелость", подаренные щедрой Ягг. Однако эти приятные сами по себе дары не гарантировали (к нашему огромному сожалению) им счатья до конца дней. Народ все прибывал и прибывал на ярмарочную площадь. Один за другим Грета внимала с полок свои подарки. Денег с покупателей она, как любая уважающая себя волшебница, не брала, чем вызывала у одних…

От дружного гогота закладывало уши. Они что, правда не жалели о содеянном? Им правда было в радость пировать сейчас? — Да что-то сам колдун не весел, посмотрите-ка на него, — ну вот, теперь эти нелюди на него ещё и пялятся, — спасибо, говорим, тебе! Так чисто умертвил да упокоил, не жаль двойной оплаты отсыпать такому сведущему! Ноги слабли, а и без того мутные глаза застилал гнев. Только придите за помощью после того, что сами натворили, только попробуйте, вам мало потом… — Ох, Тумун! — Ноги…

Скоро у меня, а потом и у Александра стали неожиданно стали тонуть поплавки, мы вытащили первых больших и голодных окуней. Пока у нас все шло хорошо. Солнце грело, рыба клевала, и постепенно занимала свое место в наших садках. После такого клева и нам захотелось что-нибудь съесть. У меня была банка тушенки, а у Александра был целый пакет еды, которую ему собрала жена. Там был и лук, и сало, и много вкусных домашних пирогов. Мы постепенно все съедали, но нам сильно мешала рыба, которая непрерывно…

Но вот пришел тот самый день, когда завтра «уже поздно пить «Боржоми», а дипломный проект еще в самом разгаре. Хотя особых переживаний по поводу завтрашней защиты у меня не было: Евгений Николаевич строжайше заверил, что утром все будет готово, и он лично подвезет мне 4 экземпляра готовых книг прямо к институту. Как говорится, перед смертью не надышишься. Я провел последний день в суетливой подготовке предстоящей защиты и только за полночь угомонился, отошел ко сну. Ночь для меня пролетела молниеносно,…

Умирать здесь тяжело, потому что медленно, жить тоже непросто, а все потому, что с сухарем внутри больно. Ангелу еще хуже. Как вот оно без приюта-то. Плохо, да и страшно, наверное, представить только, смотреть, как ломает жизнь хорошую, только полученную в дар, то есть совсем новенькую, твой ребенок. Как настоящие родители мы сделаем все, но Ангел-то, он все не может. Ангел не может запретить, не может закрыть дома, не может выпороть и поставить в угол, дать денег на лечение, а главное — не может…

Однажды. Аня умерла. И ей это совсем не понравилось. Ее сердце было непригодно для жизни. — Я мог бы стать донором? Ведь, когда она поняла, что живет, она узнала, что потеряла что-то очень дорогое. Зажгли свечи. Как и все… — В нашем доме всегда играла музыка. Я не помню, что произошло… Помню, что все стихло. Не прозвучало ни звука. А, когда я открыла глаза. Я была уже не там. Белая комната. Рядом друзья. Родные… Все. Беспокоились. Меня. Беспокоила. Тишина. — А потом?…

– Па, а почему ты не срубишь тут деревья? – А места мало потому что, – отвечает он. – Да и не надо никому видеть, что у меня тут за хозяйство. – Но животных-то сразу слыхать, с дороги еще. – Так ежели на них тут кто позарится, я их сразу по шороху деревьев-то и услышу. – Думаешь, какие-нибудь из наших животных дадут себя украсть? – Нет. Козы злющие, а свиньи умнее, чем ты думаешь. И тоже злобные. Кто их не кормит постоянно, к кому не привыкли – тяпнут-то как следует. Мы с Па заходим…

Бабка Марфа подняла глаза от вязания. Пожилая женщина с седыми волосами смотрела на неё внимательными зелёными глазами. В свете свечей казалось, что глаза её сами светятся, и если погасить пламя, то темнота не наступит. Марфа сидела на домотканом половике, постеленном на лавку. Чуть теплилось пламя в печи. Пахло травами, летней ночью и теплом человеческой мудрости. Громко хлопнула дверь. Марья от неожиданности очнулась, вздрогнула и снова посмотрела на Марфу. Так много благородства было в осанке…

Удар. Тряска. Гул. Я будто в тумане, мысли превратились в пустоту, глаза мои были закрыты. Лишь шаги отдавались в дали. В предвкушении конца я смиренно ждал исхода, но лязганье стекла проникло в мою голову, а звонкие шаги окончательно вернули меня в реальность. — Угощайся! — услышал я от своего друга, державшего украшенный узорами стакан, в подтертом железном подстаканнике.

Она была счастлива только потому что она любила его и знала что он улыбается очень редко. — Маша можно кое-что уточнить? — спросил он серьезно. — Да, конечно! — воскликнула она с долей смущения. — Ты любишь меня? — спросил он с привкусом надежды. — В тот день когда меня перевели в ваш класс я увидела тебя и узнала в тебе себя и поняла твой взгляд, — сказала она уже уверенней — все говорили что этот взгляд питает только ненависть к окружающим, но я увидела там боль, одиночество, отчаянье и…

Я прочувствовал на себе все тягости реалии, я знаю про кредиты, я знаю про взятки, я знаю про наши дороги, я вижу, как живет наш народ и мне очень больно принимать это. Очень больно, что молодежи, которое стало совершеннолетним одобряют кредиты и рассрочки. Они ведь их берут, не осознавая о последствиях, они на секунду хотят почувствовать себя материально достаточными, как в развитых странах, где подростки получают качественное образование, и все сладости цивилизации на данный момент времени. Я…

Она резко встала со своего места и направилась к граммофону, который стоял на соседнем маленьком столике. Она схватила пластинку и поставила ее, после чего начала выходить мелодия. Анатолий Станиславович смотрел на нее, а она начала плавно танцевать по комнате. — Меня может спасти только две вещи: вы и мелодия. Давайте не будем грустить! Давайте будем радоваться за тех, кто ушел от нас! Танцевать! И только танцевать! Если бы знать, что меня будет ждать… Анатолий Станиславович продолжал пить…

«Прости меня, пожалуйста! Я не хотел, чтобы так получилось! Честно! Я старался!» — Ты пытаешься выдавить из себя хоть слово, захлёбываясь слезами, смотря на сидящую рядом родную маму, тихо плачущую над фотографией приказа о результатах экзаменов, и думаешь, почему у неё родился именно ты, не оправдавший надежд ребёнок, а не мальчик с 95 баллами по математике или девочка с 91 баллом по русскому языку. А несколькими часами ранее ты чудом сдержал слёзы читая сообщения от учителя, возлагавшего на тебя…

Гордое звание переговорной носил угол, где стояли небольшой стол и несколько стульев. На перегородке, отделявшей этот угол от другой части офиса, виднелись куски клейкой ленты. Не знаю, откуда они взялись и для каких целей нужны, но обрывки клейкой ленты были на всех перегородках, кое-где липкой стороной вверх. Этажом ниже находилась приемная, но ей разрешалось пользоваться только руководителям. В тот день я не то чтобы хотела устроить бунт, скорее провела небольшой эксперимент. Вдруг кто-то другой…

Передо мной предстал образ девочки, которая страдала даже больше меня. На самом деле это была покрытая шрамами, которые никогда не заживут, душа. Эта весёлая девочка была лишь маской. Но кто же её изранил и покрыл шрамами? Её же семья. В сравнении с ней моя семья казалась мне святой. Она косила под мальчишку только для того, что бы скрыть душевные шрамы. Её семья не считала Олю человеком, она была лишь грушей для битья, на которой выплескивали свой гнев, и которая ещё в придачу была домработницей.…

— Так это от офиса! С работы. Думал, что забыл их дома. Спасибо большое. — Вот и хорошо. Я-то беспокоилась: явится вдруг к вам такая тетка с ключами, вы и станете ее подозревать. Я их не брала, они действительно тут лежали. «Змея» подошла, протянула ключи. Таро взял их. Крошечная — прямо в карман поместится — «Змея» смотрела на него снизу вверх. — Так вы сегодня не могли попасть на работу? — Что? Да нет, в компании я не один, есть и другие. — Конечно же. Что-то я совсем не соображаю. Простите.…