Проза

Честно говоря, это был дурдом. – Можешь оставаться сколько хочешь, дружище, – говорит Дэн, когда двадцать три минуты спустя я неминуемо оказываюсь на пороге его квартиры. Я знал, что он не откажет мне. Ну или по крайней мере точно окажется в воскресенье днем дома, потому что обычно в это время он приходит в себя после вчерашнего – открытия очередного клуба или случайного сексуального приключения, а то и восхитительной комбинации того и другого. – Можешь пожить в гостевой комнате, – предлагает…

Отогнав воспоминания, в сотый раз оправдавшись перед собой, Аня продолжила изо всех сил дергать ногой. Была она в тот день как никогда мутная и бескостная: недавно обнаружила в машине мужа брошку неизвестного происхождения, дешевенькую на вид, в форме пиона. С новой силой царапали ее изнутри слишком частые его опоздания, странные двухдневные командировки то в Воронеж, то в Вологду. Из-за них завелся у Ани в самом центре груди болезнетворный пузырек воздуха, заполненный жгучей, ядовитой ревностью.…

В тот день Марина забирала деньги, собранные сослуживцами на похороны брата. Говорливая вахтерша птицефабрики, антикварная старушенция с прической-люстрой на сиреневой седине, пристально вглядевшись в бледное личико, посоветовала Марине всегда носить горстку карамелек «барбарис». «Больше тебе ничего не нужно, милочка. Не вздумай скитаться по врачам. Как почувствуешь, что жизнь опять от тебя уплывает, – карамель в зубы и побежала дальше. Сладкое меня всегда спасало. Я так сорок лет существую – и ничего,…

* * * Тогда Амелия Крук была ее спасательным кругом. Писать Сабина начала, чтобы чем-то занять голову. Она знала, что дошла до грани и отчаянно нуждается в чем-нибудь, что отдалило бы призрак депрессии. Следовало спасаться: она находилась в полной жопе. Если раньше она была журналисткой – пускай не перворазрядной, но все же могла гордиться иностранным названием редакции, напечатанным на визитке прямехонько над ее фамилией, – то всего за один день стала человеком, выброшенным за борт, человеком,…

– При чем здесь всегда? Всегда Гражданской войны не было! – Детей надо учить. Это никогда не изменится. Вера фыркнула, но возражать не стала. Не оттого, что согласилась со старшей сестрой, а лишь для экономии времени, конечно. Что может сделать Лида? Как папа решит, так и будет. – А почему папа обедать не идет? – спросила Надя. – Он занят, – ответила Лида. Произнесла она это машинально. Отец не делился с дочерьми ни планами своими, ни даже повседневными намерениями. В прежние времена причиной…

* * * Если Бог таков, как полагают, он должен быть несчастнее всех во Вселенной. Он наблюдает ежечасно мириады созданных им существ, испытывающих неисчислимые страдания. Он знает также о страданиях, какие им еще предстоит перенести. Можно сказать: «Несчастен, как Бог». * * * Если вы заметили, что вы на стороне большинства, это верный признак того, что пора меняться. * * * Государственный служащий – лицо, выбираемое народом, чтобы распределять взятки. * * * Классика – то, что каждый…

– Ты что, Куропаткин? Прикалываешься? Ты в чем мне отказываешь? В массаже и в маникюре? Ты спятил? А как я выйду на улицу? Ты об этом подумал? Лахудрой буду ходить? Ты, милый мой, сначала подумай, а потом говори. Я тебя, между прочим, ни разу не обманула. В смысле – потребностей. И никогда не скрывала, к чему я привыкла. А ты теперь жмешься? Инна Ивановна так расстроилась, что вот-вот заплачет. Носиком хлюпнула, и слезки из прекрасных глазок брызнули, как вода из клизмы – чисто актриса! Хотелось…

– Не могли бы вы. Проследить. Чтобы ваш ребёнок. Разговаривал потише, во-первых. И прекратил смеяться этим дебильным хохотом, во-вторых? – повторила я, чеканя слова и добавляя металла в голосе. Разозлили! Сами виноваты. – Простите, мы вам мешаем? – заморгал «папка». Ну точно – тряпка! – Вы всему вагону мешаете! – сообщила я, и его простецкое лицо стало смятённым. – Ну, за всех-то вы не говорите! – неожиданно вмешалась попутчица-наблюдательница, та, что постарше. – Мне, например, Любашина…

«Если вкратце остановиться на личности Перепелочника то нельзя не отметить типично Гоголевский типаж Его. Жить в квартире, много лет не платя за электричество и коммунальные услуги – чем не мечта русского человека? Даже, можно сказать, сказка! А если еще при этом, подобно вышеназванному Перепелочнику, еще и не работать – вообще красота! Правда от большинства русских Перепелочника выгодно отличает резистивность к собственному продукту. Сказать проще, он гонит самогон на продажу, совершенно спиртного…

Позднее он вернулся, пьяный, когда его одежда уже начинала расправляться и сохнуть. Так и не сумел открыть дверцу, сел на желтый стул и отрубился. Моя одежда высохла, я начала ее складывать. Мы с Ангелом положили Тони на пол в гладилке. Жарко. Это Ангел вывешивает все молитвы и девизы “Анонимных алкоголиков”. “БРОСЬ ДУМАТЬ – ПРОСТО БРОСЬ ПИТЬ!” Ангел намочил в холодной воде бесхозный носок, положил Тони на лоб, опустился на колени: – Брат, поверь мне… Я тоже там побывал… На дне той же сточной…

Ногу он сломал, аллергия мгновенно прекратилась. Позже, когда начальница отдела кадров собралась в командировку, у меня воспалились все слизистые оболочки. Однако я и тогда не сообразила, что это знак. Да и кого бы осенило на моём месте? Через два дня Вера Петровна не вписалась в поворот и врезалась в иномарку, хорошо, врачи помогли… Можно сказать, исправили мою тупость. Аллергия опять исчезла без следа. По минутам или даже по секундам вся моя жизнь стала укладываться в голове заново. Я заподозрила……

– Вот, сегодня после работы и зайду, они там до семи вечера работают. Я думаю, в пять отсюда выедем и как раз я успею, – ответил я. – Ну да, – шмыгнул носом Сергей, мельком глянув на меня и обратно нырнув взгля-дом в лист бумаги. – Ромка как раз интернет сделает и будет нормально, будет уже и банк по интернету и так… удобно. После обеда на столе зажужжал мобильник Сергея, звонили с юга по поводу пер-вой партии инсектицидов. Сказали, что машина утром вышла и поздно вечером или ночью должна быть…

– По сорок сигарет в день. – Пьет? – По сорок порций в день. – Глэнис усмехнулась: – Конечно, я пошутила. Хотя на некоторых субботних вечеринках это, пожалуй, недалеко от истины. – Здоровое питание? – А чипсы – это здоровое питание? – Глэнис подмигнула докторше, но та смотрела на нее без улыбки. – Нет-нет, – продолжала Глэнис, словно оправдываясь, – он действительно любит чипсы, но уважает и спагетти. Его бабушка была итальянкой. Он говорит, что это у него в крови. И ему, правда, нравятся…

Значимость массивного круглого стола, стоящего посередине комнаты, также трудно переоценить. Сейчас он покрыт вязанной крючком скатертью с бахромой по краям. Всего несколько предметов нарушают его геометрию: небольшая вазочка с сахаром, в котором застряла почти черная окаменелость – скорее всего не донесенная до рта капля вишневого варенья, – швейная машинка «Подольск» без признаков начатой работы и шахматная доска со стоящими на ней фигурами. Здоровенное пианино «Roni ch», слева от тахты, также…

И здесь, под кроной старого клёна, как под крышей дома доброго друга, мы встречались. Я жил с одной стороны широкого шоссе, Нина – с другой, и остановка нас соединила. Иногда мы садились в троллейбус и ехали в центр города, иногда гуляли в парке, близком, заброшенном, и оттого по-особому привлекательном своей непричёсанной красотой и раскрепощённой вольностью лужаек, тропинок и аллей. Я любовался Ниной, глядя на её лёгкие, светлые, летящие волосы, на глубокие синие глаза, загорающиеся тысячами…

– Петр! Твое мнение? – Как хочешь, дорогая, – привычно отозвался Петр Николаевич. Ирина начала закипать: – Выйди из тьмы! Мне ничего не надо, с меня хватает дедушки. Это наш сын изъявляет желание завести собаку. Отец оторвался от ноутбука. – Игорь, мать права, у нас есть Глеб Васильевич, зачем еще собака? – Дедуля хороший, – заныл сын, – но его нельзя дрессировать. – С этим не поспоришь, – пробормотал Петр Николаевич, поглядывая на девяностолетнего тестя, – атаманский характер маме…

– Как на работе у вас с тем парнем дела? – произнесла мать. – Да нормально, ма, работаем! Все хорошо, работы много. – Это хорошо, что работы много. – Да, мам, хорошо. Я затолкал в себя последний кусок, запил чаем, схватил сумку, телефон, подцепил ногами шлепанцы и в полдевятого выскочил на остановку. В «пазике» немногочисленные пассажиры скрытно пялились на мой синий глаз. Я привычно прошел к заднему ряду мест, плюхнулся посредине, и автобус, дернувшись как лихорадочный, тронулся. Через…

– Сколько тут девочек? – спросил он. – Семь, повелитель, – ответил сотник. – Оставь всех, – приказал Ровоам, – Которые мальчишки? – Эти, повелитель. – Пагиил взял меч, лежащий рядом с младенцами, и указал каждого. – Вот этого, – сказал Ровоам, когда сотник указал мечом на шестого младенца по счёту, который вёл про себя Ровоам, – пусть принесут в мой шатёр. Кровь оставшихся троих должна омыть жертвенник ещё до полудня. – Воля твоя будет исполнена! – воскликнул Пагиил. Ровоам повернулся…

* * * Походы к психотерапевту больше не помогали. Наоборот, Алисе начало казаться, что после того, как она вставала с удобной, обтянутой дорогой кожей кушетки и выходила из врачебного кабинета, становилось только хуже. И таблетки тоже не помогали. То есть помогали поначалу, первые пару месяцев. У Алисы даже получалось заснуть и проснуться без кошмаров. Или кошмары эти были такими глубокими и запрятанными так далеко в глубинах подсознания, что просто не успевали за ночь выбраться наружу? Она давно…

Клара и Нюраня Список Клариных претензий к матери был бесконечным. Как гудящие электрические провода – высоко на столбах, не оборвать, от одной опоры до другой, без начала, без конца – бесконечно. Но заявление матери на суде: «Да, мой муж Емельян Афанасьевич Пирогов был предателем и пособником фашистов» – не могло сравниться со старыми мелкими обидами. Можно иметь сотню несимпатичных родинок на теле или одно лиловое родимое пятно на все лицо. Родинок не видно под одеждой, а пятно не спрячешь.…