Проза

– Всех, кто жив остался, перед Дворцом построили, и он стал их золотыми часами награждать. На всех не хватило, и он свои с руки снял и отдал. – А у него самого откуда золотые часы? Или себя он в первую очередь наградил? – усмехнулась Катя. – Кстати, Сергей Львович. Может, я это вам рассказывала. Был однажды такой случай. Там есть площадь Дружбы народов, на которой до войны рынок рабов был. Представьте себе ад кромешный. Кровь, крики умирающих, взрывы… Среди этого всего вдруг появляется такой красавчик…

«Может, пригласил кого-то в гости? Странно, конечно, не похоже на меня, а все-таки…» – думал Юзеф, протирая вымытую тарелку сухим полотенцем. Да, действительно странное предположение – в последний раз он приглашал кого-то в гости несколько лет назад и совершенно не чувствовал потребности снова увидеть кого-либо из своих знакомых у себя дома. Юзеф отчего-то старательно избегал подобных ситуаций, словно его маленькая полупустая квартирка была священным местом или таила в себе какую-то страшную тайну.…

Мальчик, не понимая, смотрел на отца. Он уже хотел было подойти к нему и спросить, почему тот лежит на полу и что случилось с его рубашкой, откуда на ней взялось это непонятное пятно. Как вдруг за спиной послышалось какое-то движение. Он обернулся. На кухню вбежала его мама. Она была вся растрепанная и в слезах. – Что ты здесь делаешь? Иди сейчас же к себе! Нечего тут стоять, – закричала она, схватив его резко за руку и уводя с кухни. Она никогда раньше не повышала на него голос. Мальчик заплакал…

На обочине дороги примостился серебристый внедорожник марки «Сузуки». Рядом в поле, слушая пение птиц, стояла женщина лет семидесяти и, подбоченясь, смотрела на сына, собиравшего для неё светло-жёлтые полевые цветы, получившие в народе название «джангулюм» [4] . Они нежно пахли нектаром и нигде, кроме Армении, не встречались, как считал собиравший их мужчина. Он, во всяком случае, нигде не видел этих дивных цветов – ни в одной стране, а он много где побывал. Хотя, безусловно, и догадывался, что…

Три года скоро уже тому, как уютно посапывали носики, был муж, которому хорошо было положить голову на плечо. Казалось, нет силы, что способна разрушить их мир, раньше времени её волосы сделать белыми. А походку – человека, несущего груз. Не забыть ей белое шёлковое покрывало, скрывавшее обгоревшие трупики. И ещё: не забываются, как перст это свыше, чёрные крашеные усы почти незнакомого мужчины с тонкой полоской её грудного молока. Между его сжатых губ – молока данного природой для продолжения жизни…

– Ну, с чего ты взяла, что он умный? – Я почувствовала это. А, кроме того, он не отрывал взгляда от какой-то толстенной книги. Вот такой бы мне подошел. А тебе, кто тебе нравится? – Пока никто. – Совсем, совсем никто? – Ну, немного Кривобоков, ты же знаешь. – Твой Кривобоков вечно ходит с замурзанными руками, он ничем не интересуется, кроме своих чертежей. Ты с ним со скуки помрешь. – Вовсе он не мой. Просто говорю, что он – хороший парень. И подруги долго еще обсуждали волновавшую…

– Вокзал, – объявил водитель. Леся вздрогнула, словно проснувшись, подхватила сумку и вышла из автобуса. До отправления поезда оставалось всего десять минут. Девушка покачала головой. В этом городе постоянно нужно следить за временем, чтобы куда-то успеть: на работу, в кино, театр. Как хорошо будет в бабушкином доме. Там даже часов нет. Старушка их не жаловала. Говорила, что не помогают, а лишь отнимают у нее время. Может и так. Бабушка смогла дожить до ста лет. Может быть, дело действительно в…

и, когда она спит вот так, ты телом помнишь, как в доме, где стойкий запах развода, она прибегала ночью, укрывалась твоей ладонью и только так могла успокоиться до утра. Теперь – темень и дождь, ты – давно уже за рулём, и вот, на пути – не город и не село, а точка на сгибе карты: в грязи кафе и следы камазов, свалить отсюда хочется как-то сразу; пластиковые кресла, бубнит сериал про ментов. Глянув тебе в лицо, золотозубая дама хватается за кофейник, ты ждёшь вполоборота,…

Владимир Хворостов . Мужской, хемингуэевский по своему посылу (но не стилю) рассказ заставляет нас вспомнить слова одного героев Хемингуэя: «Настоящей жизнью живут только матадоры». Мария Шурыгина . Крепкое знание устава строевой и караульной службы, пристрелянные позиции критического реализма, классические приёмы боя повествования. Крепкой стёжкой прошитые характеры. В каком-то смысле это немного ВДНХ 70-х, но разве не прелестно? Евг. Мамонтов Павел Веселовский Вьетнамское…

Не удержалась, позволила себе спуститься с бережка к воде. Кто-то очень умный дал реке такое имя – Великая. Полноводная, сильная, цвета темного пива сверху и почти черная в глубине, она притягивала магической своей мощью, властно не пуская на волю, и непонятно было, кто на кого смотрел, я на нее или, вернее, она на меня. Умывшись прохладной живой водой, ощутила легкость – будто целую осыпь грехов смыла с души. В Изборске от ветхости развалились босоножки. Когда пенсия на двести рублей не дотягивает…

Днем его вместе с остальными вывели за два часа до обеденного времени; это уже начиналось мелкое издевательство, правда компенсированное в последнюю минуту четвертинкой хлеба и кружкой холодного чая. Тюремная машина тут же повезла их на вокзал. Заключенные в фургоне вели себя по-разному: одни безучастно смотрели в пол, другие, как и он, осматривались, изучая своих попутчиков, которые могли теперь остаться ими на очень долгий срок. Нашелся даже один активный, который подергал решетку на двери и даже…

«Ну, что ж, дружок, пойдём я тебе покажу твой корпус!» – Резко произнесла в мою сторону, Анна Петровна. А что мне оставалось делать! Я просто молча пошёл за ней! Мой корпус находился недалеко от домика администрации (давайте так будем называть тот двухэтажный кирпичный дом!). Не знаю, повезло ли мне или нет, мы это позже поймём! Внутри корпуса было достаточно просторно: восемь кроватей и столько же шкафов. Почти все кровати уже были заняты, поэтому выбирать мне особо было не из чего, поэтому…

«Ну что?» – спросила жена, когда я вышел. «Думаю, что возьмут! – уверенно сказал я. – И главный врач будет дураком, если этого не сделает! Тогда все его промахи будут оцениваться, что они из-за того, что меня не взял! Ему выгоднее меня взять и доказать, что я плохой врач, чем не взять! У него сейчас проигрышная ситуация, но мне его не жалко, он настоящий, неприятный – «правильный немец»!». «Доктор я вас возьму, но денег много не могу платить! Меня никто не поймёт, я всем мало плачу! Но вам готов…

– Что случилось, браток? – Нас обстреляли, вот человек умирает, – сказал шофёр Нугаева. Жители окрестных домов, потеряв терпение от непрерывных гудков, стали выходить из домов и собираться возле них. Хозяин «жигулей», понявший серьёзность положения, начал остальным давать указания. – Здесь убийство, быстрее бегите к телефону. Звоните в ГАИ, в милицию, вызывайте «скорую помощь», пусть едут. Давайте, шевелитесь быстрее. А впрочем, ты, парень, не уходи пока, – задержал он одного. – Давай раненых…

На улице, увидев солдата, Люба хотела кинуться ему на шею, но вдруг услышала тихое: – Здрасьте, – поздоровалась с ней миловидная девушка, шедшая рядом под ручку с Алёшкой, а он просто кивнул ей головой, будто вчера они с ним виделись. – Здрасьте, здрасьте, – за Любу с издёвкой в голосе ответила Настя, – нет, ты видала, у неё пузо у носа, а она, здрасьте, вот народ! Весь вечер Люба провела в слезах. – Да не реви ты, – успокаивала её мать, – не реви доча, ему ещё отольются твои слёзы. Это что…

      А в этот год, уезжая в разные края огромной страны, они обещались, отложив все свои дела, приехать через четыре месяца на семидесятилетний юбилей отца. Доехали … и на другой же день получили телеграмму о его смерти. Вылетели в тот же день, до конца не осознав, не поверив в случившееся. Как же так? Ведь еще три дня назад отец был живой, ну пусть очень больной, но живой! В самолете, потом в машине плакали украдкой друг от друга, пряча свои покрасневшие глаза под темными солнцезащитными очками.…

Лео сидел на холодном полу вагона и смотрел в маленькое окошко, закрытое решёткой. Металлический холод не мешал ему сосредоточиться на ощущениях, и он точно знал, что то, что он видит, – самое прекрасное за последнее время. Впервые покачивания вагона не усыпляли его и не навевали романтические мысли о смысле жизни. Он просто смотрел в темноту неба и медленно моргал. Лео, наконец, знал и понимал то, что было важнее, чем вечерняя перебранка в подворотне или начинка следующего коктейля. Он принял…

– Эпоха разных ромашковых ракет, танцующих румбу на рассвете в рассказанной об Австралии реке. – Эпоха сказочных самолетных сигарет под снегом созревшего спида в руках скандального суицидального 1000-летнего синоптика, счастье мое. – Someday. – Спасибо. Так и оставим. Тем более, ты же хочешь… – Эпоха трафика под небом Москвы. – Эпоха чайки и черно-белой любви. – Гора говорит «Нет», а я говорю «Да». – И шкалят шалфейные датчики… – Я полюбила Вас. – Земфира Рамазанова! – А как…

– Ты – четвёртая. – О-о-о! – прихлёбывая кофе она снова покосилась на меня. Кажется, теперь в её взгляде читался другой вопрос ещё более унизительный для меня. Я был готов дать руку на заклание, что в её разуме проскочила только одна мысль: «кто вообще на тебя позарился?» – Расскажи мне о них, я хочу знать всё! Марина поставила табурет прямо передо мной и уселась, уставившись мне в глаза. Глядя в её бесподобные бирюзовые «блюдца», я начинал терять нить реальности, поэтому отведя взгляд на…

– Лиса и Кот, я правильно понял? – улыбался нам Виктор в тот первый день. Его чуть хрипловатый голос обволакивал наш слух. – Ваша мама была с фантазией. Я убежала и спряталась за сарай, а Коти без страха подошел к незнакомцу. – У тебя есть что-нибудь пожевать? – деловито спросил он у того, явно ничего не ожидая, но тот вдруг, вуаля, и вытащил из своего огромного пакета пирожок с мясом! Я чуть не захлебнулась слюной и, издав болезненный стон, вышла из-за стены сарая, будто показывая своим…