Русская классическая проза

Глядя через плечо матери, дочь заметила ошибку в пасьянсе, нагнулась к столу и стала поправлять. Наступило молчание. Обе глядели в карты и воображали себе, как их Алексей Степаныч один-одинешенек сидит теперь в городе, в своем мрачном, пустом кабинете и работает, голодный, утомленный, тоскующий по семье… – А знаешь что, мама? – сказала вдруг Надежда Филипповна, и глаза ее засветились. – Если завтра будет такая же погода, то я с утренним поездом поеду к нему в город! По крайней мере я хоть об его…

Приведя в порядок свое хозяйство, дедушка мой женился на Арине Васильевне Неклюдовой, небогатой девице, также из старинного дворянского дома. При этом случае кстати объяснить, что древность дворянского происхождения была коньком моего дедушки, и хотя у него было сто восемьдесят душ крестьян, но, производя свой род, бог знает по каким документам, от какого-то варяжского князя, он ставил свое семисотлетнее дворянство выше всякого богатства и чинов. Он не женился на одной весьма богатой и прекрасной…

Однако прошел месяц, прошел другой — и пелена сама собой спала с моих глаз. Недоразумения исчезли, тревога утихла, а положение до такой степени выяснилось, что в какую сторону ни оглянись — везде лучше не надо быть. Прежде всего я привык, или, говоря точнее, принюхался. Нельзя было не принюхаться, потому что кругом вся атмосфера пропахла прочными служительскими словами. Я не утверждаю, что эти запахи сделались мне достолюбезными, но они такой густой, непроницаемой массой заполонили весь мой домашний…

Нынешние успехи химии делают возможным предположение об изобретении эластического стекла, которого недостаток чувствует наша нынешняя промышленность и которое некогда было представлено Нерону, в чем еще ни один историк не сомневался. Нынешнее медицинское употребление газов также должно некогда обратиться в ежедневное употребление, подобно перцу, ванили, спирту, кофе, табаку, которые некогда употребляли только в виде лекарства; об аэростатах нечего и говорить; если в наше время перед нашими глазами…

Вместо приличного общества у нее бывали «косматые и лохматые», да еще постоянно проходили на ее половину разные оборванные люди, которых она и кормила, и одевала, и отправляла на вокзалы. Средства у нее были свои, да генеральша и не жалела денег; но она уже начинала опасаться, что Оленька испортит свою жизнь окончательно и никогда не сделает хорошей партии. Ей уже исполнилось двадцать лет! А сидя у себя взаперти, партии дождаться трудно. Сохрани боже, еще вздумает выйти за какого-нибудь такого… в…

II По большой улице, там, где расположились лучшие магазины, мимо «Гостиного двора» проезжала карета. В карете сидела полная барыня. На самом бойком месте карета вдруг резко остановилась, кучер закричал: «Тпрру!» — и осадил лошадей. Произошла какая-то возня, суматоха; барыня испуганно вскочила и выглянула в опущенное окно кареты. — Что такое? Что такое? Герасим! Кучер Герасим кричал рассерженно на кого-то: — Что те носит, окаянная?! Зря под коней лезешь! Около кареты собралась толпа прохожих…

— Ах, это противное, кривое зеркало! Ну когда вы мамаша, соберетесь купить хорошее? Своего лица узнать нельзя! — проговорила черноглазая девушка. — Подожди милая. Вот когда твой батюшка свою роденьку с рук спустит… тогда можно будет и о наших удобствах подумать… тогда и зеркало тебе купим. — Смотрите, мама! Какая досада! Опять отчего-то у меня нос краснеет… Что я стану делать?! — Помажь на ночь кольд-кремом, — посоветовала мать. Молодая девушка развалистой походкой подошла к столу, села удобно…

Я ела с теткой по середам и пятницам постное; вставала с ней к заутрене и вообще восхищала всех тем, что была "как большая". Так как я была слабый, худенький ребенок, то тетка всю зиму держала меня безвыходно в комнате, как говорят, в хлопках, что не мешало мне простужаться и хворать. Тогда заботам и огорчениям доброй тетушки не было конца: поднималась вся домашняя аптека; мне обкладывали голову листами соленой капусты, поили мятой, и только в крайних случаях давали огуречного рассолу. Тетка не верила…

— У меня Любаша — золото, — говорит. — Отличная хозяйка! Ишь, как вкусно стряпает… «Как не вкусно?! Молоды, здоровы, счастливы — тут, конечно, все хорошо», — подумаю я про себя. Перед праздником мои молодые получили деньжонок, должно быть, из дома, с родины. Притихли что-то. В самый сочельник Любовь Ивановна и говорит мне: — Хозяюшка, голубушка, я хочу елочку сделать. Я удивилась. — Елку? Для кого же? Для муженька, что ли? — Да, для мужа… И у них в семье, и у нас всегда бывали елки… Так скучно…

— Я скоро перестану брать эти деньги, вот увидите, папочка, потому что обязательно уроки постараюсь найти. Вит вам и легче будет, — улыбаясь, говорила Шура. — Ладно уж… Лишнее это, как будто… Лучше учись хорошенько да лекции аккуратно посещай, — уже несколько раздраженно проронил Иван Степанович и нервно покрутил седенькую бородку. Неизгладимые следы долгой и упор ной житейской борьбы, забот и усидчивой работы лежали на этом несколько суровом лице преждевременно состарившегося…

И черные глаза Лени с мягким, добрым выражением снова обратились в ту сторону палубы, где между ящиками и мешками ютилась маленькая плохо одетая девочка. — Прекрасно, прекрасно придумано. Бежим, бежим к маме… И бойкий, резвый Леня помчался стрелой по направлению к каютам первого класса, где в одной из них помещались они, их мама и сестра. Старший брат поспешил за ним. Глава II Девочка на палубе — Мамочка! Мамулечка! Мамуленька! Мы к тебе с просьбой, с большой просьбой. Капитан говорит, что…

И вот посреди бывшего гарема с резным потолком и стенами, с решетчатыми окнами раскинулся я на ковре спокойствия, как Улема с китабом в руках, с чубуком в зубах, и стал читать рукопись без заглавия и без начала. "Хм, — сказал я сам себе, — что это? Былое это или просто сочинение какого-нибудь русского повествователя, попавшего в плен к туркам со всем вьюком повестей и романов?" В продолжение кампании денщик мой часто покушался употребить эту тетрадь без заглавия точно так же, как…

Кто отказался бы взглянуть, как сельский Тивоун , [2] заметив издали, что барич волит тешиться, встречает его у ворот медовиком; и как барич подъезжает, останавливает коня и колесницу, принимает от Тиуна и поклон, и кусок медовика и едет далее. Какой бы любопытный путешественник от стран вечерних, смотря на поезд барича, не составил в уме своем какой-нибудь странной идеи о обычаях Руси? Что не делают превратные понятия? 2 Здесь: староста. — А. Б. …

Раз проезжала важная персона из Петербурга, но и ее не захотели пропустить через заставу без дозволения князя. Она начала так браниться, что караульный оробел и поднял шлагбаум. Он оправдывался потом тем, что персона, по всей видимости, была очень важная, потому что бранилась уж очень крепко. Однако, едва успела проехать коляска с персоной, выскочил начальник караула из караульного дома и опустил шлагбаум как раз в то время, когда под ним проезжал тарантас с камердинером персоны. Шлагбаум ударил…

Вотъ на эту площадку онъ и вызвалъ свою роту. Ночь была блдная, свтлая, iюньская ночь. Заря все вспыхивала, не ршаясь догорть, и западъ былъ залитъ золотомъ невидимыхъ лучей. На восток въ темныхъ тучахъ трепетно играла зарница. Люди собрались неохотно. Это были пожилые, угрюмые, серьезные люди, не разъ видавшiе передъ лицомъ своимъ смерть, грязно одтые, кто в лаптяхъ, кто въ сапогахъ, неумытые, вчно сонные и никогда не высыпавшiеся. Настоящiе жители окоповъ, безсмнные стражи земли русской. …

Нас было двое. Тот, о котором говорят он, спокойный, одетый изящнее придворного кавалера, хранил молчание. Я развлекал его. Новости, сплетни дня, забавные анекдоты падали с моих губ в его лакированную душу безостановочно. И тем не менее он был недоволен. Он хотел впечатлений пряных, эксцессов, смеха и удовольствия. Пройдя мост, мы остановились против витрины ювелира. Электричество затопляло разноцветный град брильянтов, застывших, как лед, в бархатных и атласных футлярах. Он долго смотрел на них,…

Да, она вознаграждает хорошо труды. Проходят два молодых человека. Первый Вы совсем позабыли Горго? Второй С тех пор как я увидел Евдокию, все померкло в моих глазах: я нигде, кроме как в ней, не вижу ни красоты, ни света, ни звезд, ни музыки. Я готов быть булыжником, попираемым копытами ее белых лошадей. Первый Отчего Вы с ней не познакомитесь? Это так нетрудно сделать. Второй Я не знаю… Не находите ли Вы ее щеки напоминающими чайные розы, освещенные зарей? Когда она смеется,…

– Ну что же делать? Хорошо еще, что так штопает. Чего же может еще больше требовать старый холостяк, как я? Ответил он, как следует, как мужчина, который стыдлив и суров, и который говорит так сухо и храбро оттого, что слишком нежен, и которому стыдно, что у него есть не только носки, да еще голубые, но даже и самые ноги. Ах, как это понимала Шарлотта Ивановна! Уходя, она сказала совсем робко: – У меня к вам просьба, Илья Петрович: вы мне позвольте взять с собой то, что у вас не в порядке, и…

К соседнему двору подошла коренастая, приземистая Мотька с двумя ведрами на коромысле. Илья поспешно бросил вожжи в кузов телеги и рысцою, в болтающихся портах, подбежал к Мотьке. – Девочка, а девочка! Ты самая рябая на деревне? Мотька поставила ведра на землю, удивленно оглядела Илью, вдруг густо покраснела и потупилась. Илья деловито заговорил: – Слушай, девочка! Холостой тебя не возьмет, – на что ты ему такая? А я вдовый, трое ребят у меня, хозяйство, как следует быть, – лошадь, корова, ну…

Татищев кончил наконец смеяться и снова принялся за рейсфедер. Наступило молчание. Все погрузились в работу. – А вы помните, Василий Яковлевич, ваше обещание? – начал опять Татищев. – Какое? – спросил, не отрываясь, Кольцов. – В отпуск меня пустить. – Да, пущу, – отвечал Кольцов. – Как в прошлом году? – Ведь вы же знаете, что в прошлом году помешал вариант. – То-то помешал, – самодовольно ответил Татищев. – А как вы еще какой-нибудь вариант выдумаете? – Нет, уж это последний. …