Русская классическая проза

— Вот как! — заметил Матов, поправляя очки. — Это начинает меня интересовать. — И заинтересуетесь, непременно. Позвольте… я вам сейчас сочту лета моей тетушки. Она моложе меня четырьмя годами; мне теперь двадцать семь лет, — стало быть, ей… двадцать три года. Совсем, как видите, романтический возраст… А вино это, право, недурно, не правда ли? И князь с видом знатока, небрежно поднял свой стакан и, прищурившись, досмотрел сквозь него на свет. — Вы уж позвольте мне начать мою историю о тетушке,…

— О, это одно прелестное семейство! Мужъ отставной полковникъ, немножко чудакъ, спиритъ. Жена — актриса-любительница на роли молодыхъ дамъ. Вотъ у нихъ-то и будетъ распредленіе ролей. Сейчасъ я вамъ оставлю ихъ адресъ. — Но какъ-же Любочк въ незнакомый домъ-то идти? — Позвольте… Вдь нужно-же гд-нибудь собираться, чтобы распредлить роли. Кринкины прелюбезные люди — вотъ они и даютъ свою квартиру. Любовь Андреевна тамъ будетъ не одна. Она встртитъ у Кринкиныхъ меня, своихъ подругъ. — Да я…

— Постойте, Феня! окликнулъ ее молодой человкъ и спросилъ:- Что-жъ, онъ богатый?.. — Какъ-же-съ… А шведки? Вдь онъ на пар шведокъ въ собственной колясочк прізжаетъ. И по сейчасъ он на двор стоятъ. Ихняго кучера мы теперь чаемъ поимъ. Кром того у нихъ домъ и въ саду яблоки. Сейчасъ я шепну барышн. Горничная сдлала движеніе. — Еще чуточку, Феня! Одну минуту… остановилъ ее молодой человкъ и спросилъ: — да барышн-то онъ нравится? — Да что-жъ наша барышня?.. Тутъ главное папенька съ маменькой……

— Все исправилъ-съ, какъ слдуетъ, — отрапортовалъ сынъ. Карету нанялъ двухъ-мстную за три рубля, и самую что ни-на-есть лучшую выбралъ. Самъ и на извозчичьемъ двор былъ. — Ну, коли такъ, такъ веди себя хорошенько! — ласково произнесъ отецъ и всталъ съ кровати. Что-жь вихры-то не подвилъ? — сказалъ онъ. Волосы словно плети висятъ. — Не смлъ-съ. Думалъ, что вы растреплете. — Вздоръ! Бги сейчасъ въ цирюльню и подвей бараномъ, а я тмъ временемъ одваться буду. Невста хорошая и богатая, нужно чтобъ…

Монахъ заморгалъ глазами и отвернулся. Баба поуспокоилась и продолжала: — Ты вотъ въ Питеръ-то прідешь, такъ, поди, по купечеству ходить начнешь?.. Поспрошалъ-бы мн кой-гд мстечко. Ты не смотри, что я съ ребенкомъ… я на всякую работу… Монахъ молчалъ. — Ты гд остановишься-то? Я-бъ понавдала къ теб… приставала баба. — Гд остановишься! Мы, какъ птицы небесныя, гд Богъ пошлетъ… отвчалъ монахъ, всталъ съ лавки и переслъ на мсто противъ меня, предварительно спросивъ: «можно-ли ссть». Подъ…

Семейство пріуныло. Два сына почесали въ затылкахъ, а супруга поникла головой, но тотчасъ-же оправилась и спросила: — Значитъ, поросенка жаритъ къ вечеру? — Поросенокъ поросенкомъ, да еще чего нибудь надо, потому человка угостить слдуетъ, — отвчалъ Назаръ Иванычъ. — Молодой онъ, папенька, этотъ самый докторъ, или старый? — задала отцу вопросъ восемьнадцатилтняя дочь, Груша. — Дура! — произнесъ отецъ вмсто отвта и умолкъ. Вставая изъ-за стола, онъ обратился къ старшему сыну и сказалъ: …

Горничная принесла свечи и чай. – Батюшки, как уже поздно! – спохватился мой хозяин, – а мы еще ровно ни до чего не договорились. Но, я думаю, вы уже понимаете, в чем дело!.. Я понимал это довольно смутно. Антон Петрович Куницын, тот самый, который "направил дело на путь" и вывел моего патрона из беспомощного состояния, сказал мне просто, что есть работа и что у этой работы есть два преимущества перед всеми другими: первое – она отлично оплачивается, второе – она ни к чему не приведет и, вероятно,…

– Г. судебный пристав, пригласите свидетеля Налимова! Старик не переменил позы. Свидетель Налимов – человек лет тридцати, красавец, с короткими белокурыми кудрями, одет очень изысканно, смотрит весело, почти радостно, и только в тот момент, когда взор его как бы случайно упал на старика, на лице его выразилась жалость. Свидетель Налимов звучным, приятным баритоном сообщает, что он в семействе Холодова с давних пор был принят как свой человек. Еще когда старик Холодов был учителем в гимназии,…

Вся улица хохотала над Авдотьей: вот так нашла добряка! То-то глупая баба! Матвей такую и подобрал себе, чтобы можно было походя ее долбить, — дерево смолевое, а не баба. Конечно, надо и то сказать, что не пьянчуга он и не озорник — это правда, но все-таки душеньку вымотает одними своими наговорами. А баба Авдотья жила да жила, поглощенная своей бесконечной бабьей работой — и дома, и в поле надо поспеть, и огород и скотину доглядеть, а тут еще что ни год, то ребята. На что эти ребята и родятся, когда…

— Мышкина не от замужества потолстела. Я же знаю: она пьет пиво с медом, с маслицем и с желтками. Красавицы умолкли и потом опять запели: Омоложенье — это радость, мечта… — Я сегодня была на базаре, — заговорила порывисто и страстно та, которой не лежалось спокойно, — и видела, как в фаэтоне проехал такой интересный человек. Он ехал со станции, потому что у него в ногах лежал чемодан. — Это приехал к Кошелевым их родственник из Москвы. Кошелева вчера приходила к нам в магазин и спрашивала,…

И с грохотом поэт на грузовике провалился во мраке. — Да, — продолжал гражданин Артенев, взяв за локоть своего спутника, — я писал изысканные сонеты. Когда мне становилось скучно в Москве, я садился в коричневый вагон с золотыми львами — помните «Compagnie Internationale»? [1] — и через два дня меня овевал морской ветерок и вдали в темную воду вонзались огни Венеции… Вы скажете, что я должен был быть дьявольски счастлив. В том-то и дело, что нет. Когда я просыпался утром, у меня почти всегда…

-- Нашли кем попрекать! -- равнодушно возражала Олимпиада Алексеевна. -- Людмилою!.. Вы бы еще статую какую-нибудь мраморную припомнили... Людмил разве много на свете? Она у нас одна в империи. Я и то удивляюсь, что ее еще держат на свободе, а не заперли в музей под стекло, в поучение потомству... Знаете, как Кузьма Прутков говорил: "Друг мой, удивляйся, но не подражай!.." Людмила уже и в институте была "парфеткою". -- Но ведь и вы же, сказывают, -- сколько это ни невероятно -- в институте были…

Я сказал: землетрясение подступило. Лучше сказать: подобралось и набежало. Оно подкрадывается, как зверь к добыче, как киргизский вор к стаду баранов. Мне кажется, что некоторое подобие смятения, охватывающего города, поражённые землетрясением, испытывали средневековые степные сёла при внезапных, как молния, нападениях половцев, печенегов и татар. Вечереет. Небо чисто и прекрасно. Степь лоснится ковылём, нежась под последними лучами уходящего за курганы солнца. На десятки вёрст кругом шепчутся под…

— Тутъ убиться нельзя. Если и свалишься, кусты: не дадутъ упасть глубоко: вонъ они какіе частые на обрыв. — На мст не убьешься, а руку или ногу сломаешь, — какъ потомъ домой пойдешь? Пропадешь здсь. Я теб, сынокъ, разскажу про себя, какъ я добылъ вотъ это… Онъ кивнулъ на свою деревяшку. — Я былъ еще совсмъ молодой человкъ, только что началъ ходить съ ружьемъ. Тогда въ лсахъ было больше звря, чмъ теперь. Разъ поднялся я на ту гору, за Пасанауромъ, перешелъ за ея гребень, иду… Вдругъ предо мной…

— Жениться хочешь? И отлично. Только женишься ты не на этой тамъ своей, — какъ бишь ее? — а у меня для тебя давно припасена невста. И выводитъ за руку свою старшую дочь. Противъ хозяйской воли приказчикъ не посмлъ итти, къ тому же за прежнею невстой ему давали десять тысячъ, а хозяйская дочка приносила съ собою стотысячное приданое, да еще богатыя перспективы въ будущемъ, — женился, хоть и сквозь слезы… И такъ все это было ясно, понятно, въ порядк вещей, что на измнившаго жениха даже не обидлись…

— Не вы один! — адъютант полунасмешливо подмигнул в мою сторону и подлил себе из стоявшей перед ним бутылки кахетинского. Тот с любопытством оглянулся. Собеседники шепотом обменялись несколькими словами, после чего разговор продолжался уже в более покойном тоне Поручик жаловался на скуку, которая его начинает одолевать. Адъютант тоном житейского мудреца советовал «не напускать на себя», развлекаться и не сетовать на всемогущего К. — Почем знать, — добавил он, слабо улыбаясь, — может быть провидение…

III В жилах маленькой Хайрибэ текла кровь кочевников. Маленькой Хайрибэ с самого рождения не приходилось более месяца-двух жить на одном и том же месте. Кочевье прекращалось только зимой, когда вместо кибиток устраивались для жилья юрты, потому что в степи гуляли бураны, взметая белый снег, и неволя заставляла держаться поближе к обитаемым другими людьми местностям… Но что за жизнь зимой! Даже сурки спят в студёную пору в своих норках… Камыши умирают, и их обледенелые жёлтые листья жалобно стонут…

Сидя в телеге, приятели вели нескончаемый разговор чисто профессионального свойства (известно, что ни о чём другом, кроме театра, русские провинциальные актёры не говорят). В десятый раз повторялись старые анекдоты, вспоминались разные сцены и случаи из собственной жизни. Людмилина с негодованием рассказала в пятый раз, как она «послала к чертям купеческого сына Недошивина, приславшего за ней извозчика», Александров-Майский вспомнил, как его принимали в Бузулуке в роли Колычева, которую он исполнил…

Я уверен, что они никогда не «уйдут» совсем в деревню, так как их закабалила и сроднила с собой Волга, и до старости, думаю, плавать им по её широкому раздолью, и, однако, чувствуется, что они не порвали и не порвут никогда связи с далёкой своей деревней, и будет им эта деревня милее больших богатых городов, которые являются для них «пристанями». Здесь, на Волге, они точно переживают «свою» деревенскую летнюю страду. Серьёзный, с доброй улыбкой на лице, «Японский зять» — штурвальный из флотских…

Пусть впереди всё обманом окажется! Пользуйтесь счастьем и страстью, не думая: Праздником жизнь пусть вам долее кажется И не страшит её тайна угрюмая… Раздаются два коротких свистка… «Есть!» — отвечает вахтенный, сидевший на носу и мурлыкавший, чтобы не заснуть, какую-то унылую песню. Пароход подходит к Казнинскому перекату, который команда называет просто «Казнью». Случается часами работать на нём, не покладая рук и не смыкая глаз. — Семь… Семь… Семь с половин-ай… — кричит намётчик, —…