Русская классическая проза

Любезнов был городок небольшой, но настолько опрятный, что только разве в самую глухую осень, да и то не на всех его улицах, можно было увязнуть. В нем был общественный банк, исправная пожарная команда, бульвар на берегу реки Любезновки, небольшой каменный гостиный двор, собор, две мощеные улицы – одним словом, все, что может веселить самое прихотливое начальническое сердце. Но главным украшением города был городской голова. Этот замечательно деятельный человек целых пять трехлетий не сходил с головства…

«И какие нынче все нахалы! – думал он. – Никто ни в чье положенье войти не желает! Никому нет дела, до чего мне трудно! Каждый думает только о самом себе!» Подобная философия живехонько довела Смирнина до отчаянного решения: – Да я с ними так же поступлю! Очень мне нужно еще голову ломать! Скажу, что ничего не получил, а завтра возьму свои пожитки, дам в другом месте задаток и съеду. Закон не позволяет силою удерживать вещи первой необходимости. Я эти порядки хорошо изучил. Выйдя по окончании…

Утреня, наконец, отошла, и как раз к концу ее впопыхах прибыл Марк Иванов, моя будущая кума с ребенком на руках и старуха-бабка. Покуда Марк Иванов суетился с купелью, таская из речки воду (это все – дело родителя), ко мне подошла бабка и, низко кланяясь, прошептала: – Вы кумовья-то будете ай нет? – Я… – Уж не забудь старуху-то!.. бабушку!.. Я принимала у ей… Тут я вспомнил, что мне надлежит подробно ознакомиться с количеством необходимых расходов. Крест я купил и знал, что я обязан заплатить…

Банкир тяжело осмотрелся и медленно подверг нервы страшной пытке насилия, но не было волнения и тревоги, злобы и нежности. Ясное, ленивое сознание кропотливо удерживало боль тоскливых усилий, отказываясь страдать без цели и идти без конца. Хлынуло тяжелое утомление, спутало мысли и заковало голову в тесный стальной обруч. Итак, он ничего не напишет. Потом, может быть, послезавтра, многие станут удивляться неоконченным строчкам завещания, торопливо предполагая все, вплоть до желания оставить деньги…

Но пожелаемъ ли мы этого расцвта семьи и до-рожимъ ли мы тмъ «своимъ кускомъ», которымъ манятъ насъ? Соглашаясь всецло съ соціалистами, пока ихъ разсужденія не выходятъ за предлы соціологіи, я перестаю ихъ понимать, когда тема семьи и собственности явно длается темой религіозной, т. е. когда разршеніе интересующей насъ проблемы уже не зависитъ отъ того или иного механическаго устроенія общества, а всецло зависитъ отъ личности и входитъ въ насъ, какъ острый вопросъ религіознаго сознанія. Наступаетъ…

Воспоминание Мечты! – повсюду вы меня сопровождали И мрачный жизни путь цветами устилали! Как сладко я мечтал на Гейльсбергских полях, Когда весь стан дремал в покое И ратник, опершись на копие стальное, Смотрел в туманну даль! Луна на небесах Во всем величии блистала И низкий мой шалаш сквозь ветви освещала; Аль светлый чуть струю ленивую катил И в зеркальных водах являл весь стан и рощи; Едва дымился огнь в часы туманной нощи Близ кущи ратника, который сном почил. О Гейльсбергски…

Тем временем в Нью-Йорке молодой офицер Джон Грей с другом Майком и Джеком собирались на вечеринку. – Кого ты пригласил на этот раз Джон? Поинтересовался Майк. – Сегодня нам составят компанию прелестные официантки из кафе, расположенного недалеко от моего штаба. – Официантки? И насколько они прелестны? – не сдерживая любопытства, спросил Джек. – На девять баллов из десяти, – ответил Джон – А почему не на десять, – уточнил Майк. – Потому, что на десять не бывает. – Друзья рассмеялись…

Вечерний дождь вперемешку со снегом бил с восточной стороны. Литовский патриот Мантас, по щиколотку в ледяной грязи, держал зонт над Йоахимом фон Аугсбургом, стоявшим на специально подготовленном деревянном настиле. Офицер СС всячески избегал контакта с грязью, окружавшей ров. Копали его для тех, кого коснулось окончательное решение еврейского вопроса. Унылый ноябрьский день приближался к вечеру. А до наступления сумерек нужно ещё уничтожить сто двадцать врагов Третьего рейха. Так что ров должен…

– Ты ведь так бездарно шутишь, да? – Тебе ли не знать, что шутить я не умею. О да. Шутник из некроманта был никакой, его хватало только на препарирование трупов и некромантические заклинания. – Идем домой. После этих слов Тайгуар развернулся и пошел с кладбища, а гроб Солнаша развалился в труху. Единственное, что оставалось бывшему созидателю, это последовать за некромантом. Но даже в такой ситуации Солнаш нашел плюс. Он много лет пытался попасть в жилище некроманта, но на втором…

Одна из наблюдающих рож скрывается за углом, потом снова вылезает и выставляет в сторону парочки руку с мобильником. Рука дрожит. Смотреть-то ладно, максимум по морде схлопочешь, а вот снимать – это уже да. Запалят – новенькой «Нокии» точно пиздец, а уж хозяину… Второй косится на мобилу, по лицу явно пробегают следы тех же мыслей. Впрочем, герои будущего порнофильма сейчас и вправду не здесь. Не сразу заметили бы, даже если б стояли лицами к камере. А они и не лицами, а на тех не-лицах, как известно,…

– Ты мой ангел, моя принцесса, – шептал он ей в ушко. Она смотрела на катящиеся бусы. И точно такой же величины слезы катились по ее щекам. Слезы счастья, которое она познала, и слезы расставанья, которое предстояло им. Теперь в подушку лились совсем другие слезы. Совсем другой человек похрапывал в гостиной. И город был совсем другой. И осень на дворе. Будильник зазвонил в семь. Потолкались на кухне. Механически выполнили все то, что обычно делается утром. Егор взглянул на мать исподлобья.…

Действие – в Москве 1584 года. Действие первое Прежде поднятия занавеса слышны на сцене шум и споры. Занавес подымается. Боярская дума. На лавках, стоящих вдоль стен и образующих фигуру покоя , сидят бояре: на средней лавке князь Мстиславский, Захарьин-Юрьев, Бельский и другие старшие бояре; на боковых младшие; на конце правой боковой лавки, у просцениума, Борис Годунов; с левой стороны, напротив Годунова, Михайло Нагой, схватив Салтыкова за ворот, старается стащить его с места. …

Артамон. Эх, черт, были бы деньги! Нил. Не в деньгах сила. Вот мне не приказано дома разговаривать совсем… А разве могу молчать? С грибами неодушевленными и с теми говорю с удовольствием. Иной такой гриб стоит – шляпу перед ним снимешь. У вас вот тоже, хоть, кроме штанов да развалящего хуторишка, нет ничего, а живете с большим удовольствием. А наш Клавдий Петрович при своих поместьях только дремлет да на портрет глядит. Артамон. Скорее бы уж кончали они эту канитель. Говорю – приедет старуха,…

Одинъ – Рогдай, воитель смлый, Мечемъ расширившій предлы Богатыхъ Кіевскихъ полей; Другой – Фарлафъ, крикунъ надменный, Въ пирахъ никмъ непобжденный, Но воинъ скромный средь мечей; Послдній, полный страстной думы, Младой Хазарскій Ханъ, Ратмиръ; Вс трое блдны и угрюмы, И пиръ веселый имъ не въ пиръ. Вотъ конченъ онъ, встаютъ рядами, Смшались шумными толпами, И вс глядятъ на молодыхъ; Невста очи опустила, Какъ будто сердцемъ пріуныла, И свтелъ радостный женихъ;…

«Отчего ты сегодня бледна?» – Оттого, что я терпкой печалью Напоила его допьяна. Как забуду? Он вышел, шатаясь, Искривился мучительно рот… Я сбежала, перил не касаясь, Я бежала за ним до ворот. Задыхаясь, я крикнула: «Шутка Все, что было. Уйдешь, я умру». Улыбнулся спокойно и жутко И сказал мне: «Не стой на ветру». 8 января 1911 Киев «Память о солнце в сердце слабеет …» Память о солнце в сердце слабеет. Желтей трава. Ветер снежинками ранними веет …

И как только поросенок хотел завизжать, вор быстро завернул его в одеяло и тихонько вышел с ним из сарая. Вот поросенок визжит и барахтается в одеяле. Но его крики хозяева не слышат, потому что это было толстое одеяло. И вор очень крепко завернул поросенка. Вдруг вор чувствует, что поросенок не двигается больше в одеяле. И он кричать перестал. И лежит без всякого движения. Вор думает: «Может быть, я очень сильно закрутил его одеялом. И может быть, бедненький поросенок там задохся». …

Посмотрите, дети, Иисус, Сын Божий, Который царствует над всем миром, у Которого в руках все богатства, теперь выглядит беднее всех самых бедных детей. И в самом деле, у вас, например, есть и тёплая комнатка, и красивая постелька, и мягкие одеяльца, а у бедного дитяти Иисуса ничего этого нет. Он родился в скотном загоне, и Пречистая Его Матерь принуждена была положить Его в яслях на соломе. Не правда ли, дети, вам жаль маленького Иисуса? Если жаль, если вы хотели бы поделиться с Ним и вашими…

Я подошел. На земле у костра лежал не то сверток, не то узел, напоминавший формою детское тело. Стали его распутывать, а фельдфебель рассказывал о том, что собака привела их на засыпанный склон горы. Там лежала замерзшая женщина. Она бережно держала у самой груди какое-то сокровище, с чем бедной «беженке», как их тогда называли, всего тяжелее было расстаться или что она хотела во что бы то ни стало, хотя бы ценою собственной жизни, сохранить и отнять у смерти… Все с себя сняла несчастная, чтобы для…

Автор данной книги поставил вопрос о степени нашего знания, а точнее – незнания предмета, которому исследование посвящено. То, что на первый взгляд просто и легко, при попытке овладеть сюжетами, интересующими читателя, превращается в загадку. Поэтому обстоятельную книгу писать надо. К сожалению, мы не можем сразу предложить точные дефиниции (которые, вообще говоря, весьма облегчают исследование), но по крайней мере мы имеем возможность сделать первичные обобщения. Пусть даже они не исчерпают всей…

– Вот уж это ты врешь, Галинка! – совершенно искренне возразил парень. – Никогда я ни на кого тебя не променяю! Ей-богу же не променяю! Девушка печально усмехнулась: – Божись больше – проживем дольше! Ваша речь, мужская, известна: пока до дела, так язык-то весь в мочалу истреплете. Вам он не дорог. – А и диво же мне, Галинка: откуда ты, в лесу живучи, понабралась столько разуму! – начал шутить парень. – Соколу лес не диво, Сидорка. Аль только у вас на барском дворе и ума понабраться можно?…