Советская классическая проза

В последнее время у Нюши совсем ослабли глаза и руки. Теперь она в основном только и делала, что сидела у натопленной печи в теплых валенках и пуховой шали — будь то зима или лето, — смотрела на улицу, иногда выходила во двор подышать свежестью или найти себе там какую-нибудь посильную работу. Она благодарила судьбу за то, что ноги пока еще носят ее по земле, и в доме она не совсем бесполезный человек, кое-что она еще может: цыплят скликать и накормить, двор подмести, гусиный выводок на…

Я съезжаю на дно катера, прислоняюсь спиной к скамейке и поднимаю глаза. Во всем видимом небе неподвижно стоят три облака. Озаренные отраженным ото льдов светом, они нежны и лучезарны. Заглядевшись на облака, я вспомнил все последние дни, проведенные на шхуне, и свое ощущение покоя, сознание важности того, что происходило вокруг. Я почти не спал, дни и ночи проводя на палубе. Да и мало кто спал — все-таки раз в году выходили эта шхуна и ее команда на промысел белухи; повезет ли, не затрет ли льдами,…

Разумеется, они не имели возможности побывать на стадионах, в спортзалах или бассейнах. Зато они частенько видели мчавшиеся по улицам большие автобусы, в которых спортсмены ехали на соревнования. Они толкались у входа в Олимпийскую деревню или у ворот стадиона. А в день открытия игр ценой отдавленных ног и затекших рук им удалось увидеть весь олимпийский парад! И они навсегда запомнили и синее небо, и сверкающее солнце, и тысячи голубей, взметнувшихся над городом, словно тысячи белых приветственных…

И после, встречая в печати сообщения о вновь открывающихся угольных и рудных разрезах, я радовался победному шествию новой технологии. Радовался с тем большим основанием, что, как выяснилось, она несла с собой, помимо облегчения горняцкой доли, еще и существенные экономические выгоды: производительность труда при открытом способе добычи полезных ископаемых в семь-восемь раз выше, чем в шахтах. Словом, у меня сложилось по этому вопросу, говоря канцелярским языком, вполне устоявшееся мнение — этакая…

— Врешь… давай, я еще не видел. — Шалишь, браток. Раз не видел — так танцуй. Сопротивление лишне. По-козлиному отдуваю трепака. Юрка издевается. — Что ж ты одной ногой… Двумя. Шпарь двумя! И подпевает: Сербияне землю пашут Сербиянки только пляшут.. — Так, теперь вокруг стола, без поворотов. — Ну тебя.. — Пляши! Юрка хохочет. — Получишь из-под стола… Вот сюда. Во-во и получишь. Подчиняюсь. Вытираю брюками пол. — Не так скоро. Надо еще пропеть по-петушиному. Злюсь. …

За что любили и любят читатели Г. Ф. Шолохова-Синявского? Прежде всего за правдивость. Георгий Филиппович Шолохов-Синявский великолепно знал то, о чем писал. Вводит ли он нас в среду рыбаков, железнодорожников, студентов, армейцев или инженеров — мы ясно видим мир, отрытый нам писателем, близок ему, известен во всех подробностях. Он любил людей труда, свой народ, все книги его партийны в самом высоком смысле этого слова. Г. Ф. Шолохов-Синявский мастер сюжетного построения,…

Наконец лодка причалила к берегу. По глухим, скрябающим звукам, по взбулькиванию дед Матвей догадался, что приезжий банкой вычерпывает из лодки воду, и подумал: «Лодку не просмолил, а тоже удить собрался». Гость тем временем выпрыгнул на берег. Дед, кажется, где-то видел этого человека, а где — не мог припомнить. Незнакомец был высокого роста. Поношенный брезентовый плащ в плечах был ему узковат. Подойдя к костру, гость сказал: — Вечер добрый! К вашему огоньку потянуло. Примите за…

Бывало, выскочит из-за леса, из-за гор боковой ветер, подхлестнёт стаю туч, и дорожную пыль изрешетит дождём — она станет, как мыло. Вот вильнул, поскользнувшись, один велосипед, шатнуло другой, и он валится набок вместе с седоком, прикрывшим голову руками, и через него, скрежеща рулями и педалями, веером рассыпая лопнувшие спицы, стеная и матерясь, громоздится завал. И вечером всё у тебя ноет, ночью саднит. И одно на уме: только бы сумел механик выправить погнутую вилку, и не восьмерило бы завтра…

Сначала Димка изображал разведчика, то есть ползал на коленях, а в критические минуты, когда имел основание предполагать, что неприятель близок, ложился на живот и продвигался с величайшей осторожностью, высматривая подробно расположение противника. По счастливой случайности или еще почему-либо, но только сегодня ему всегда отчаянно везло, он ухитрялся безнаказанно подползать вплотную к воображаемым вражьим постам и, преследуемый градом выстрелов из ружей и пулеметов, а иногда даже залпами батарей,…

От стыда я не знал, куда деться, порвал тетрадь и выбросил обрывки в мусоропровод. Мама неожиданно проявила желание познакомиться с моим дружком. Раньше она его терпеть не могла. Только теперь я понял, что она искала другие источники информации: ее тревожил переходный возраст. И вот я снова веду дневник. Эту нелепую затею я оправдываю профессиональной необходимостью. Но это тоже хитрость полишинеля! Вероятно, сердце каждого из нас точит ничем не утоляемая жажда исповедания. Не потому ли мои пациенты…

Маленькая повесть с прологом и эпилогом ПРОЛОГ Никогда я не думал, что мне придется возвращаться к случайным записям об экспедиции на гору Громовицу, которую совершили в прошлом году студенты одного геологического института Украины. Но вот недавно я получил письмо от начальника той экспедиции, студента Владимира Дубравки. В письме оказались совершенно неожиданные известия. По словам Володи, в комсомольскую организацию института поступило заявление от «группы верующих», проживающих в…

Когда нашему садоводу понадобилась собака, он уехал к куму на дальний яйлак (кочевье) и привез оттуда щенка. Его молчаливая жена и та улыбнулась. Щенок походил на двигатель дизеля: в нем ни на секунду не прекращалась внутренняя работа, от которой его тяжелые лапы, мясистый хвост, складки на брюхе беспрерывно трепетали судорожным трепетом. Иначе сказать, щенок не переставал рычать. Кум на яйлаке был хорошим пастухом и так здорово назлил собаку, что зарядка действовала, как у хороших часов, заводящихся…

III Был очень холодный вечер, с морозом и лютым ветром. Но не успели озябшие приезжие вступить в залу, где назначено было собрание, как мгновенно согрелись и даже больше того — почувствовали испарину. В зале было множество работниц, набившихся в нее так, что сидеть никто не мог, — все стояли, дыша друг другу в затылок. Воздух был невыносимо сперт. Жара стояла, как в бане. Для президиума, куда мы пробирались, не осталось ни единого стула, хочешь не хочешь, надо было стоять. Но прежде чем…

Скрипящий всеми своими суставами старый автобус не слишком бережно несет нас по разбитой дороге через деревянные мосты, вдоль полей. Автобус битком набит. Какой-то маленький усатый человек в соломенной шляпе, вооруженный спрятанными в чехлы удочками, приглядывается к нам… И вот Онега, в самом своем начале широченная, как озеро. Крыши домов и белые стены каргопольских церквей, кажется, растут прямо из воды. Вот и мост! Он такой же, каким был двадцать шесть лет назад, разводной, на плаву. Я хорошо…

— Щоб вам все було цілком зрозуміло, — сказав юнак, — я почну з самого початку. Він зупинився, немов хотів запитати, чи слід йому продовжувати. — Це було на півдні, в маленькому місті, де море зазирає у вікна будиночків, де в повітрі завжди стоїть запах солі, йоду од водоростей і риб'ячої луски. Ніхто не знав, звідки прийшов у рибальське місто Григорій Матвійович Соболенко, але достеменно відомо, що він був немісцевий. Всі пам'ятали його вже викладачем тільки що створеного в місті музичного училища,…

— Тут никакой мандат не поможет, все равно не пустят… Давайте-ка, друзья, не спеша поторапливаться… Времени до начала должно хватить. Эта тренировка нам тоже не повредит. Все обошлось хорошо. За пару минут до начала митинга все космонавты стояли на трибуне, у подножия Мавзолея. Заблаговременно явившиеся на площадь соседи бросали любопытствующие взгляды на группу молодых, несколько возбужденных, крепких ребят. Многие догадывались, что они имеют прямое отношение к торжеству. На трибуне Мавзолея…

Мужицкая арифметика — Нет ли у вас, Василий Иванович, какой-нибудь газеты или книжки? — спрашивал подводчик Антон монопольщика [1] , увязывая в платочек полученные от него деньги. Василий Иванович, человечек средних лет, румяненький, с круглым брюшком, затянулся папироской и выпустил облако дыма. — А зачем тебе книжка? — спросил он, насупив реденькие брови. — Развлекся бы малость в праздник, а то запамятовал, когда и книжка в хате была, — отвечает Антон, —…

Светлана еще раз посмотрела на излучину, но теплохода уже не было, и была видна лишь сероватая вода, по-утреннему холодно отражающая солнечные блики. Она вздохнула и спрятала руки между колен, и ей было сейчас хорошо и досадно одновременно. Хорошо от этого раннего утра, и солнечных бликов, и сизой свежести воздуха, неуловимо отдающего смольем. Хорошо и потому еще, что Савелий, разматывая сердито удочки, окончательно запутал леску и теперь не обращал на нее внимания. А досада постепенно проходила,…

Буфет был закрыт на санитарный день, о чем сообщалось на клочке пергаментной бумаги, в которую, видимо, раньше заворачивали селедку или жареную рыбу. Толик Жарков оскорбился, так как напрасно покинул свой прохладный номер, а теперь еще надо было подниматься вверх на целый этаж. Проходя мимо дежурной, он пожаловался на то, что теперь придется ужинать в ресторане, где душно и жарко, да к тому же на столиках стоят графины с прошлогодним березовым соком, от воспоминания о котором Толика передернуло.…

– Подруженьки, подруженьки, – рассмеялась старуха. Гостью раздевали всей семьей – к этому времени с печи слез Енко, а потом чуть ли не под руки повели к столу, на который хозяйка уже поставила чугун с картошкой – прямо из печи, густо дымящийся паром, да чугун – поменьше – с кипятком – самовара в доме не было, еще когда был жив хозяин, списали за неуплату подати. Гостья тоже в долгу не осталась. Достала из котомки сушеной чернички – ее и заварили вместо чая, а затем из той же котомки…