Советская классическая проза

Евгений Попов Июнь 2009 Высоко там, в горах… Наша Вера Ивановна [1] На озере катер попал в болтанку. Барсуков сидел в каюте на клеенчатом диванчике и с отвращением смотрел в иллюминатор, который то поднимался в серое, понурое небо, то зарывался в сплошную зеленовато-желтую муть. Дверцы каюты открылись, и на трапе показались толстые подошвы. Семенов с трудом протащил свое тело внутрь, откинул капюшон, вытер мокрое румяное лицо и весело сказал: 1 Автор рассказов «Наша Вера…

Армяне — потомки древних воинов, лишенных земли, — вынуждены были заниматься главным образом скотоводством, используя лишь узкие полоски меж скал для разведения садов и виноградников. Они, в отместку завоевателям, старались просто не замечать все турецкое — власть, законы и суд, — как будто бы их вовсе и не было. На посторонний взгляд, городок жил мирной, размеренной жизнью, однако вековая вражда между турецкими и армянскими частями никогда не исчезала, временами она стихала, а иногда, вспыхнув…

Работая в газете, он в соавторстве с молодыми коллегами-журналистами пишет приключенческие и фантастические романы. Они публиковались с продолжениями в «Молодом ленинце» и «Рабочей газете». Однако С. Диковский, всегда очень требовательный к себе, видел слабости этих произведений. «Когда было написано несколько таких романов, — вспоминал он, — я понял, что это, в сущности, вредное дело, потому что материал еще не накопился, не умел я создавать и характеры, техникой не владел, жизни не видел». …

Шел дождь —                        рождались мы, взрослели,                        страдали                        и радовались — —                        И                        умирали, — В дождь. А в серой дымке капель Уже сквозил рассвета проблеск — Тогда,           в дождь — — I Ауримас! Глуоснис! — позвал меня кто-то, но это была не Соната. Я догадался сразу, едва открыл…

— Куда там… И так ноги в зад влезли… — Ноги тебе баба вогнала, — ухмыльнулся Лапинас. Они двинулись по большаку прямо к деревне. На плече у Лукаса Римши тоже болталась тугая, перепачканная свежей кровью сумка. Только не покупная, а самодельная, из рядна. И ружье у него было попроще — одноствольное, и полушубок в заплатах, и на ногах не резиновые сапоги, как у Мотеюса, а лохматые, из коровьей шкуры, кожанцы; чтобы снег не набился, Римша спустил на носки штанины да еще обмотал их оборами. …

— Теперь я понимаю, почему Петр Первый прорубил в Европу окно, высадив раму в дымной таверне, — брошу курить, — благодушно бубнил Строкун, возвращаясь к столу. — Как говорят зэки, завяжу. Вот закончу последнюю пачку и... — Зачем же благое дело откладывать в долгий ящик? — сказал с усмешкой Орач. Подошел к столу, сгреб в ладонь красно-багровую пачку сигарет, смял ее и на глазах у опешившего Строкуна выбросил в окно. Строкун подхватился с места: — Да ты что?! — Считай, что мы с тобой закончили.…

— Ладно, — не подумав даже, ответила она. — И еще, Эльвира: ты будешь моей женой. — Ладно, — повторила она, и от радости ей показалось, что она летит. Парни затеяли праздник на славу. Но во всей деревне гармонь была только у отца Эльвиры, и он давал ее на вечер за шесть марок; это немало, но без гармони нельзя танцевать, а без танцев нет вечеринки, в деревне же среди парней много отличных гармонистов. …Уже были морозы, и снег, и звездные ночи. Третий год шла война. У Каллио в Америке…

— Давайте условимся так, — сказала Виктория Павловна. — Я — тот самый читатель, для которого все, чем вы занимаетесь, совершенно неизведанные дебри науки. Следовательно, если вы расскажете мне о своей работе так, что я пойму, то поймет и наш читатель… Творогов засмеялся: — Боюсь, что не поймете ни вы, ни ваш читатель. Я, к сожалению, не обладаю даром популяризатора… — Вы так произнесли это слово, будто оно имеет для вас прямо-таки ругательный смысл… — Иногда да, — сказал Творогов. — Если,…

Он спрашивал, я думаю, в надежде, что благоразумие у меня возьмет верх. Ему ведь не было известно, как похвалил мои два абзаца Коптелов. 2 — Все на летучку! Гармошки с собой! Никакой гармошки у меня не было, отправился налегке, прихватив на всякий случай чистый блокнот. Но и остальные сотрудники редакции, собравшиеся в кабинете Филиппова, тоже не имели при себе ни гармошек, ни баянов, каждый держал в руках лишь по толстой папке. Я толкнул локтем Яшу Симонова: — Где же гармошки?…

— Што здарылася? Капітан сказаў гэта, трохі нават заінтрыгаваны ўсеагульнай маўклівасцю, і Чарнаручанка няўклюдна выпрастаўся, пераступіў з нагі на нагу. Аднак першы азваўся Гутман: — Сюрпрыз для вас, таварыш камбат. Сюрпрызаў на фронце хапала, яны сыпаліся амаль кожны дзень, адзін не лепшы за іншыя, але цяпер Валошын згадваў, што гэты быў, мабыць, не самы найгоршы. Інакш бы яны так не ўсміхаліся. — Што ж за сюрпрыз? — Хай Чарнаручанка скажа. Ён лепш ведае. Медзведзяваты і даўгарукі Чарнаручанка,…

Поселок получил свое название от речки. А вот почему так именуется речка, даже ушлый объездчик толком не знает. Может быть, потому, что в устье речки, в небольшом омуте все лето колышется белая подушка пены и шипит она так, будто под ней упрятались рассерженные гусаки. А, может, зовут речку Шипичиха оттого, что по склонам гор, между которых она петляет, расселился ежистый шиповник. У сибирских цветов и трав сдержанные или уж чересчур дурманящие запахи. Но когда зацветает шиповник, серые горы становятся…

Подросла, и подошло ей время идти замуж. Весть об этом послали в Киев. Из Киева сваты приехали не мешкая. Они привезли ее отцу подарки, и ей тоже - уборы, жемчуг, и повезли ее в жены князю Игорю. И уборам, и замужеству она была рада. Важно закинув голову и плечи, на громких каблучках сошла по настилу, за ней родня: дядья и тетки с детьми, двоюродные, троюродные. И поплыли реками, и поскакали сушей. Земляные города стояли у рек. Тянули невод рыбаки. Прачки на плотах били белье вальками.…

Но в те жаркие июньские дни 1941 года, когда солнце заслонялось дымом пожарищ, когда короткие ночи разрывались языками пламени подожженных врагом советских городов и деревень, — в те дни немецкие военные сводки сообщали лишь об успехах. В сводках мелькали километры победно пройденного пути, названия населенных пунктов, перечислялись трофеи… В этих сводках не говорилось о том, что на Украине советские войска сорвали немецкий план стремительного прорыва к Киеву. Не сообщалось, что неколебимо стояла…

Лицо Жданова было хмурым и замкнутым. Темные мешки под глазами, казалось, стали еще больше. Ожидая, пока официантка из смольнинской столовой расставит на столе стаканы чая в подстаканниках и разложит всем по кусочку пиленого сахара, собравшиеся обратили внимание, что Жданов и сидящий слева от него Хозин избегают встречаться взглядами. Официантка, поняв, что ее присутствие задерживает начало заседания, засуетилась, с недоумением обнаружила на своем подносе оставшийся кусочек сахара, скользнула…

Старая Юзликай в последнее время все чаще уходит в мир воспоминаний. Ясен еще и крепок ее ум, но почудятся вдруг умершие близкие, послышатся давно угасшие голоса... будто ангел смерти, взмахивая над нею крылами, путает мысли старой Юзликай, шепчет об иной, далекой-далекой земле... Где-то там ее Губайдулла?.. На деревне Губайдуллу кликали Кубашем. Двадцати семи лет вышла Юзликай за него. Был тогда Кубаш вдовцом, схоронил первую жену. Ах и сумасбродный был человек, шальной, право слово! Силушки и…

Бригаденфюрер делает шаг вперед к офицерам и уже обычным, разговорным тоном добавляет: — Это все, господа. Не теряйте ни минуты! Первым эшелоном дивизии поедет полк «Нордланд». Время отправки — 22.00. В 22.00 командир диверсионно-партизанской группы «Максим» старшина Черняховский останавливает группу. — Давайте в круг, ребята! — командует он, стараясь перекричать вьюгу. — Есть разговор! В голой степи вьюга сбивает человека с ног, засыпает ему снегом глаза, обжигает лицо. Все пятнадцать партизан…

— Модест Петрович, стало быть? — Старик-швейцар оглядел его с ног до головы, для чего-то пожевал губами. — Так это на втором этаже. Прямо по лестнице, и налево. Там спросите… Ашмарин поднялся наверх и еще издали увидел массцвную дверь с черной стеклянной табличкой: «Декан геологического факультета доктор геолого-минералогических наук профессор Бенецианов М. П.» — Гм… Солидно! — Ашмарин негромко постучал и потянул за ручку двери. Она оказалась запертой. Он в растерянности оглянулся. Из…

— Рус! — кричали солдаты. — Где ты, рус?! Камни и железо молчали. Естественно, первой пришла в голову мысль: русские перебиты все до одного. Офицеры приказали произвести тщательные поиски, вырыть тела, донести об их количестве. Поиски длились долго, но трупов не было обнаружено. Во многих местах стояли лужи крови, валялись окровавленные бинты, изодранные запачканные кровью рубахи. Поиски обнаружили четыре ручных пулемета, исковерканных немецкими снарядами. Консервных банок, пакетов…

Главный редактор завершила свой отзыв так: “Рукопись Григория Свирского - о бесправии и молчании рабочего в нашем государстве. Она вряд ли может быть предложена нашему читателю. Роман хорошо написан, но тем он опаснее.” “Если столь еретическую книгу издать, мы автора затем не остановим!” - предрек второй, озабоченный, как видим, лишь тем, чтобы еретика остановили. Другая половина отзывов, заказанная издательством писателям-профессионалам, чаще всего, не сосредотачивалась на рискованной теме,…

Валя плохо представляла себе то, что должно было скоро произойти. Она знала лишь, что это должно случиться здесь, в этом зале. Высокие кресла с гербами и четыре стула, отгороженные барьером, гипнотизировали ее. Кроме них, Валя не видела ничего. Она не замечала, как открывалась и закрывалась дверь, в которую сама недавно вошла, как появлялись на пороге люди и, потоптавшись, уходили обратно или рассаживались на скамьях. «Здесь будет сидеть он. А здесь — судьи», — думала Валя, переводя взгляд…