Советская классическая проза

— Приедем — и разведчиков угощу... Как там, в полку-то? Что за командир? — Фамилию свою оправдывает: всем жару дает, — разоткровенничался Семен Зубец. — Молодой и, видать, толковый. На вид — чернявый, худощавый, а лицо строгое. Поглядит на тебя, будто насквозь видит. Распахнулась дверь, и в комнату ввалился Забруцкий. — А я в вашу дивизию еду, на должность замкомдива. Скоро начальником стану, — подмигнул он Моисееву, снимая бекешу. Час спустя офицеры мирно беседовали за пельменями, выпили по…

ii. Вспомнилось. В опеpативное упpавление штаба ЛенВО назначили нового начальника секpетки, молодого и глупого веpтолётного пpапоpщика. Hачальство на pадостях повесило на него все левые обязанности, вpоде закупки минеpалки к pазного pода заседаниям и т. п. Тут подошло вpемя очеpедной сдачи офицеpами упpавления ноpмативов по плаванию. Секpетчику выдали список и велели всех обойти, pасписать по часам, узнать, кто не может, и пpочая. Я как pаз сидел у начальника пеpвого отдела полковника Маглёны,…

– Ну как, Куземка, не догнал? – окликнул его чернобородый казак, похожий обликом на турка. – Коня пожалел, Ярмак Тимофеич, – отозвался Злычой и потрепал жеребца по запотелой шее. – Коня пожалел, а то не утек бы, бес рогатый, от моего аркана. [25 26] – Гуторь... Не провор ты малый, погляжу я... Прямо промах парень... – Я-то? – Ты-то. Га-га-га-га-га!.. – Да я, твоя милость, позапрошлой весной на Сагизе-реке бородатого орла зрел и чуть-чуть не словил...…

Ленин открыл двери института и нашел дрова, чтобы Петр Бородин не замерз в аудиториях. Хлеб, воблу — чтобы Петр Бородин не подох от голода. Еще он объяснил Петру Бородину, для чего нужны геотектоника на земле и другие науки. И какой должна быть земля, Это было здорово, черт побери, — жить, по-своему переделывая этакую махину! Это была стоящая цель! Можно идти к ней разными дорогами: носить кожаную куртку чекиста или фартук молотобойца, сочинять стихи или отмыкать кладовые, в которых хранит…

В воскресное утро, безветренное и уже по-летнему знойное, Дружинин увел в садок, под защиту густой цветущей черемухи, свою новокупку — красавец мотоцикл, расстелил на скамье газету и, тихонько насвистывая от удовольствия, не спеша вскрыл мотоциклово нутро. Не отрываясь от приятного занятия, он время от времени искоса поглядывал в сторону полускрытого кустами щелистого забора. За забором, приподнявшись на цыпочки, чтобы дотянуться до более широкой щели, напряженно ухватившись пальцами за край…

Купорос хмельной!.. – Тьфу… Стой!.. Купорос!.. Какой купорос?.. – остановил он сам себя. И затянул в третий раз: Ка-ак во нена-а-сна-аю по-го-ду… На забор вер-блюд ползет!.. – Верблюд!.. Х-хаа… Право, верблюд!.. Вот это так Никита Степаныч!.. Здорово!.. – Удивленно поймал он сам себя, словно впервые услышал это слово. Слово понравилось… Ве-ерблюд по-олзет!.. Он еще раз с удовольствием повторил, прислушиваясь к собственному голосу, хриплому и нестройному. Сельская лавочка…

– Протянули мы через одну пролубь сеть, пошли до другой… Видим – зеленые огоньки недалече… Ну, чуем – волки!. На человеческий дух прибежали!.. Я и говорю соседу: «Ружье с тобой?..» А ружье, на беду, в артели в санях осталось. Што тут делать?.. На лыжах до артели бежать – далече, волки настигнут. Вот я и говорю: «Зажигай, моя, соломы!..» Надергали мы из вешек соломы, зажгли… Отбежали волки сажен так на два ста, сели, сидят… Мы на них посматриваем, они – на нас. Решили мы тогда пойти на лыжах… И только…

— Я знаю, Витенька, только боюсь я. Вон — проклятый уже неделю как привязанный ходит, — она кивнула за корму. В зеленоватой глубине ночи мерно мотались ходовые огни американского сторожевого корабля. Эля поежилась: — Будто подсматривает кто. — Ну что ты, у них ведь тоже служба, морячки, наверно, о девчонках мечтают, как и наши. — Наши не все о девчонках мечтают, это ты у меня такой прыткий. — А что, жалеешь? — Витя стиснул ее плечи. Она охнула…

писал он, подводя итог всему передуманному за это время. Стихи Бирюкова, опубликованные в те годы, показывают, что он сдержал свое слово. В 1932 году на всесоюзном конкурсе молодых поэтов ему была присуждена вторая премия за стихотворение «Побед не счесть!» Однако чем больше писал Бирюков, тем острее он чувствовал: ему не хватает знаний. И в 1936 году он поступает в литературный институт, занимаясь в то же время и в институте иностранных языков. Одновременно Бирюков пишет роман «На хуторах» Роман…

Всего лишь год назад всё это было важно, необходимо. Теперь стало вроде выброшенной кем-то в ливень старой смятой газетой, где вряд ли можно понять фиксацию факта и времени. Пришло потрясение. Ясность сменилась сгустком сумрачного предгрозовья, каждый раз давя его сознание утренним туманом, когда душа и шаг становятся вялыми, тщетно пытаясь на ощупь найти верный путь Как всё было просто. Девчонка, входящая с ним в юность. Первая резкая дрожь импульс переходного возраста, когда каждая клеточка предчувствует…

— Относительная. На работе организовался кружок плавания, Шумов — наш тренер. — А где вы работаете? — Это так важно? — Можете не говорить. Но Лешка — мой школьный друг, и я завтра же могу узнать о вас все. — Все? — насмешливо переспросила она. — А много ли он сам знает? То, что я работаю в таком-то учреждении и что никак не могу научиться выдыхать в воде, плывя кролем... — У нас с вами намечается кое-что общее! — радостно отметил он. — Я тоже долго глотал водичку, осваивая кроль. И тоже…

Завтра они выйдут на ринг. Нужно дотерпеть до утра, нужно! Сначала он ничего не почувствовал. Только вдруг стало почему-то тревожно. Только вдруг заколотилось сердце, и кровь частыми ударами отозвалась в голове. Он протянул руку, нащупал на столике кнопку звонка. Сестра появилась сразу, — Вам плохо? — Свет, карандаш, бумагу. — Вам плохо? — Я прошу вас… — Минуту… Как стучит в висках, как колотится сердце! Только бы успеть написать, только бы успеть… Сестра зажгла небольшую лампу,…

Мы миновали еще один кривун, и Виктор выключил двигатель — справа на лужайке показался небольшой добротный деревянный домик. За ним, у самого леса, — вешала, или юкольник: сараюшка «на курьих ножках» — на тоненьких столбиках. На перекладинах алели распластанные тушки рыбин. Солнце и ветер постепенно сушат, вялят тушки — будущую юколу, которую одинаково любят и люди, и собаки. Навстречу нам выбежали четыре здоровенных серых пса. Они сначала яростно залаяли, но едва Виктор спрыгнул на берег…

В декабре сорок второго года фашистский листок «Курские известия», выходивший в оккупированном городе, напечатал статью «Напрасная тревога», в которой оповестил, что «большевизм окончательно разбит и никогда советская власть в Курск не вернется». Крикливый и самоуверенный тон статьи выдавал подлинную тревогу гитлеровцев перед мощным наступлением Советской Армии. После потери Воронежа и Касторного гитлеровское командование намеревалось закрепиться в Курске. Сюда были стянуты крупные силы, подвезено…

Ветром пронеслись назад генералы, отняли всех волов, оставили только кому пару, кому две и пропали к Черноморью. Пропылили не спеша последний раз родные волы и пропали навек. Много ушло с генералами молодежи и стариков. Остались только у кого помутилась душа и кто потерял концы привычной правды или пожалел степь и хозяйство. Пришли большевики. К деду Антону Карпычу без спроса и без разговору ввалился в хату молодой веселый человек в кожаном картузе и лба не перекрестил. – Здорово, станичник!…

Михаила Федоровича, подвижного и словоохотливого старика с мелкими детскими чертами лица, я застала в Ульяновске в тридцатых годах еще живым. Он ютился в комнате без света, обходясь керосиновой «молнией». Мне удалось помочь ему провести у себя электричество, и под этой скромной десятисвечовой лампочкой, которую он любовно называл «лампочкой Ильича», Михаил Федорович охотно делился со мной воспоминаниями. К сожалению, их было мало. Так, почти каждое воскресенье заходя к Ульяновым во время утреннего…

После обеда я вздремнуть хотела, да гости не дали. Сперва чай, потом карты, потом опять чай. Села я в углу за самовар и задумалась, как там с квартирой, не разграбили ль дочиста, не выдала ль кухарка, — хоть и долго она жила, а какой теперь народ. Гляжу, идет ко мне с палочкой этот самый Десяткин или Девяткин, сел рядом, посмотрел на меня и говорит: — А ведь мы с вами, Сусанна Ивановна, да-авнишние друзья. Помните лавку купца Тарасенкова? — Смутно помню (хоть, по правде сказать,…

— Да, знаете ли, такого кофе, как у вас… — неизменно начинала служащая, разрезая пополам поджаристый калач и густо намазывая его маслом. — Нужна культура, чтоб подать такой кофе. Вслед за маслом на калач посыпалась соль, потом обе стороны складывались вместе и подносились ко рту, в то время как перед гостьей ставилась чашка с густыми сливками на коричневом фоне мокко. Нэпманши косились на спецдаму завистливо. Тайна этой кофейной культуры щемила их самолюбие. Они уставляли по утрам…

— Ка-ро-вы!.. Ка-ро-вы!.. Ка-ро-вы!.. Голас яго пасля сну быў нямоцны, высільвацца яму не хацелася, і ён як бы памагаў сабе лянівым, але звонкім ляскам пугі. Вароты на вуліцу хутка расчыняліся, каровы павольна, са шляхецкай паважнасцю сыходзіліся ў статак, які багацеў рыкам, пярэсціўся, шырэў на ўсю вуліцу. Калі ён дайшоў да краю сяла, з апошняга двара высунулася рудая, з белай лысінкай карова, якую падганяла чарнявая дзяўчына з дубцом. Далучыўшы карову да статка, дзяўчына з дубцом подбегам…

А может быть, это посвистывает низинный заблудившийся ветерочек?.. Матвей Жемчужный отыскал-таки взглядом горизонт: он, опоясав степь, плавился в небе далекими голубыми Уральскими горами, — еще рассмотрел, как всадники свернули за взгорье, пропали в мареве, и догадался, что это был его боевой эскадрон, который он оставил год назад, уходя совсем в другое наступление… Оставил, но еще не простился. Да, время отшлепало свою торжественную печать на его десяти тревожных победных годах жизни, что…