Советская классическая проза

Если гибель Вырина — результат пустых опасений, то не возникло бы у нас щемящее чувство понимания его благородства, его нравственной высоты. Был он неуемный, невесть что навоображавший себе отец, воображаемый позор дочери для него страшнее ее реального счастья. Ни в чем не мог толком разобраться и помер по-глупому, а должен был быть счастлив. А между тем повесть трогает нас глубоко, кажется значительной. III Пробовал я познакомиться с тем, что написано о повести, как ее поясняют разные литературоведы.…

Такім чынам праз якія паўгадзіны сям'я наша адразу павялічылася на чатыры адзінкі. Сказаць, што мы былі рады,— ніяк нельга. Але да кошкі-маткі адчулі вялікую павагу. Якая яна была сур'ёзная, руплівая. Як ні павернецца, што ні зробіць — усё правільна, разумна, таксама як зрабіў бы кожны з нас. За ўвесь гэты час яна ніводнай мінуты не патраціла дарэмна і не зрабіла нічога лішняга, не сунула свой нос, куды ёй не трэба, не пацікавілася нічым, апрача сваей справы. Мы гаворым, што ў жывёл не розум, як…

Йорэлё мечтал о том, что, придя домой, они с Унпэнэром сразу же возьмутся за сооружение окна. Об этом, конечно, сейчас лучше и не заикаться. Хорошо бы сейчас рассказать что-нибудь, чтобы нарушить эту напряженную, неприятную тишину… Но, как назло, Йорэлё ничего не может вспомнить: в школе его сегодня не вызывали, ничего интересного, кажется, не произошло. Йорэлё снимает с себя школьную сумку. Из нее торчит свернутый трубкой лист бумаги — большая журнальная иллюстрация, которую Йорэлё еще утром выменял…

— Ведаю, — адказаў смуглявы, загарэлы, чорнабровы, падобны на грузіна хлопец. — Вось у гэтыя дзверы, на другі паверх. — Яна ўжо намерылася была падацца туды, але хлопец папярэдзіў: — Яго зараз дома няма. На пасту ён… — А-а, — пашкадавала старая. — А вы, дазвольце, хто яму будзеце? — Маці. — Чаго ж ён не сустрэў вас? Дзіўна проста… — Ён не ведаў, што сёння… Хлопец запрасіў яе да сябе ў пакой, пазнаёміў са сваёй жонкай. Ён пажартаваў, што каб Трахім быў жанаты, то ёй, маці, не давялося…

За окнами был сад. Вера смотрела на кроны деревьев и думала, что они вот-вот начнут желтеть. Днями солнце припекало еще очень сильно, от него закрывались шторами. В открытое окно залетел толстый полусонный шмель и сразу примолк, затерялся в мягких шелковых складках. Но больничный воздух и белизна ему не понравились, протестующе жужжа, он вылетел в душистую зелень и голубизну. Часами Вера следила за изменяющимися оттенками неба и густой, подсвеченной солнцем, колеблющейся массой листьев. Наверное,…

— У тебя кровь! — говорит наконец Наташа, заметив на отцовской скуле около уха свежую ссадину и ясно проступивший синяк на лбу. — Я сейчас принесу йоду. Игнат Александрович ощупывает свое лицо, смотрит на пальцы — да, они в крови! — трет наморщенный лоб, залысины на лбу и соглашается: — Да, больно! Жена дрожащей рукой набирает из флакона пипетку сердечных капель и подает ему в стакане с водой. — Выпей! Он пьет, не возражая. — Пересядь на диван, если можешь, — просит она, — я приберусь.…

Не понравилось еще, что весь день, с шести часов утра и до двенадцати часов ночи, на весь город гремели иерихонские трубы радиотрансляционного узла. Они действовали на нервы, не давали ни заснуть по-настоящему, ни сосредоточиться на чем-нибудь. Волка больше бы устроило, если бы трубы гремели с ночи до утра, когда он промышлял, шум ему шел бы на пользу. Но он смирился с этим упущением городских властей, так как слыхал, что радиорупоры сотрясали воздух не в одном Озерске. Видимо, так было нужно. …

— Можно подумать, вам под суд не терпится? — Да уж был я под судом, — спокойно ответил председатель. — Что суд?.. «Оплатить по госцене». А нам, расхитителям, того и надо. Хуже суда — я с лесничим у секретаря райкома встретился. Пожилой человек, — моих лет, тоже член партии, и чуть не плачет. А секретарь глаза отводит. «Пойми, — говорит, — Тимофеев, — это лесничего фамилия, — должны мы животноводство развивать или нет?» Смех один. А что секретарь ему может сказать? Надо, надо, чтоб газета подняла…

Когда он положил трубку, к нему подошел ожидавший его товарищ Ежекевич, председатель местной Чека. Оттянув вниз большим пальцем поясок на своей солдатской гимнастерке, подчеркивая, что ему все ясно и — как обстоят дела у него в Чека — нечего спрашивать, он сказал после бодрой и суровой паузы: — Давайте коммунистов. Побольше коммунистов. Он знал, что коммунистов в городке в наличии человек семьдесят, из которых около трети — женщины, все смуглые, стриженые, коричневые девочки с книжками. Кроме…

Дети начали чуждаться больного, исхудавшего, позеленевшего, ставшего чужим отца. Жена, энергично смуглая, молодая, здоровая, занялась торговлей. Приходила вечером — румяная, пыхтящая, злая — и демонстративно резко убирала комнату. Через два месяца Орлова опять отправили на фронт и — убили. Я никогда не забуду этого человека, которого знал живым и целых три месяца видел полуубитым. Еще один. Конторщик типографии. Неугомонной энергии, де- ловитейший человек. Присылал с фронта германские…

Раптам недалёка ад канцылярыі лачуўся шум і голас. Разляглася дужая каманда-крык: «Смірна-а-а!» Гэта ішоў камандзір батарэі ў канцылярыю. I ў канцылярыі ўсе заварушыліся як ашпараныя. Фельдфебель крыкнуў: — Устаць! Смірна а! Усе ўскочылі, выцягнуліся, скамянелі. Паказаўся высокі і быццам задуманы афіцэр, з вусамі і падстрыжанаю бародкаю. — Здарова, братцы! сказаў ён ціхавата і вугнава. — Здраў-жлаў, ва-скродзь!!! — вякнулі ўсе на ўсю сілу і як адзін. Фельдфебель, як чытаючы па кніжцы, злажыў…

— Не клапаціцеся вы, татуля! Не прыйдзе да вас герман. Мы яго так турнём, — супакойваў яго бойкі, курносы, папсованы воспаю кастраміч. — Ты не ведаеш, братка: прусы — народ кітры (хітры), — трывожыўся стары. Увечары салдаты гасцявалі ў хутарку. Нягледзячы на тое, што дзяўчаты гаварылі з «москолюсамі» ўбогай мяшанкай руска-польскіх слоў, салдаты, дзякуючы магнэчнай сіле прыгажосці, пачувалі ў сабе паўнату шчасця ад знаёмства з імі. Праўдзівая прыгажосць сярод літовак страчаецца нячаста, але…

Недруги Рефоэла сразу же пронюхали об этом, сложились и успели подкупить вновь назначенного начальника, а Рефоэл, что называется, попал как кур в ощип. — Что делать? — ужасался он. — Казенные денежки растратил, а в шульцы не попаду. Сам себе могилу вырыл. Теперь меня живьем съедят. По колонии поползли слухи, что едет новый попечитель и будет лично присутствовать на выборах нового шульца. Новоиспеченные богачи Гирш и Моте-Лейб подняли голову. — Не сносить башки Рефоэлу, — нашептывали они приятелям.…

Стремление Фельзена считаться «столичным», и в особенности парижским, писателем было широко распространено среди младшего поколения литераторов-эмигрантов. К декабрю 1923 года, когда будущий русский прустианец попадает в Париж, столица Франции приняла на себя первенство в культурной и литературной жизни русского зарубежья, ранее принадлежавшее Берлину. «То были годы общерусской тяги в Париж, – напишет Фельзен восемь лет спустя. – Соблазненные возможностью устроиться, отовсюду съезжались русские беженцы…

— Эх, ребятки, ребятки! — горевал Григорий Иванович. — До чего же мне жаль вашей загубленной молодой жизни! А случись начать все сначала, не задумался бы опять повести вас в бой. Зачем же и жить, если не для блага матери-родины? И разве жизнь измеряется днями? Жизнь измеряется славными делами! Тут Григорию Ивановичу вспомнился командир полка, который сожалел, что Котовскому не удалось «отбояриться от корпуса». Котовский при одном этом воспоминании потемнел и нахмурился. Брови у него сдвинулись,…

В ночь, в пургу, по-волчьи — на животах подползли они к казакам. Крепко спали казаки. Только двое успели вскочить на запряженные нарты, ускакать в землю казацкую, в ту сторону, где солнце прячется в землю. Ловилась рыба весной, шел зимой в кулемку [3] песец, плодился олень. Опять хорошо зажили юракские роды, восхваляя Найдо. Но пока останется волк в тундре, плохо жить оленю: любит волк горячую оленью кровь. И снова пришли казаки. Гуси, утки летают стаями, много звезд на небе, клюквы на…

Кроме того, застал он серые афишки на заборах; словами торжественными, как шелест склоняемых знамен, горожане призывались в них к скорби об утрате английского испытанного друга России. И еще там же, в немногих пунктах, отрывистых, как щелк взводимого курка, сообщались жителям правила поведения, сочиненные новым комендантом Пальчиковым. Безвестность этого нового няндорского господина пугала больше, чем даже мертвый английский полковник, незримо требовавший себе отмщения и жертвы. Мутные клейстерные…

Римма Сергеевна ставила ей двойку за двойкой, потом прикрепила к ней сильную ученицу, и та пыталась помочь Тане, но она объясняла новое, а Таня запустила старый материал, и у них ничего не вышло. Как-то Римма Сергеевна осталась с Таней после уроков сама, но она так раздражалась, что Тане никак не удавалось сосредоточиться. Ее совсем замучила эта математика, и в конце концов… Странно, теперь эти воспоминания не вызывали знакомой горечи. «До чего же я была бестолковая, — думала Таня. — Прямо удивительно».…

Зося Михайловна зажгла свечку, покапала на край стола стеарину и прикрепила ее. Расстелила одеяло. Аккуратно расправила на нем синее с белыми цветочками легкое платье. И пошла к костру за утюгом. У костра она, однако, задержалась. Отложила в сторону съемную деревянную ручку утюга и принялась сама возиться с образцами: четким и аккуратным почерком заполняла этикетки и так бережно завертывала в бумагу кусочки горных пород, словно каждый камешек представлял собою безмерную ценность. — Утюг перегреется,…

2 Развалины храма казались каменной растительностью; здесь были стволы, купы, корни. Белый зной выедал глаза. Только ящерицы не отступали перед этим приступом полдня. Старый сторож уныло бормотал: „Тут она пригуляла Энея. Хромой, разозлясь, плевался огнем. Все-таки он выковал бастрюку меч и щит…“ Помолчав, сторож добавил: „Мало туристов, а на фабрике дела дрянь“. Он раскрыл обожженную грудь, которая поросла длинными белыми волосами и лег возле алтаря Гефеста. Внизу вздыхало море. Этот постоянный…