Советская классическая проза

ПЕРВЫЕ ШАГИ В декабре 1946 года был поднят флаг первого всесоюзного чемпионата по хоккею с шайбой. В борьбу за обладание почетным званием чемпиона страны по этому, еще мало известному в то время у нас виду спорта вступили двенадцать команд Москвы, Ленинграда, Свердловска, Риги. Вместе со столичными динамовцами и спартаковцами на старт первого чемпионата вышла и команда Центрального Дома Красной Армии (ЦДКА). Армейские спортсмены давно проявляли большой интерес к этой острой и захватывающей…

А вот случайность, приведшая к обратному результату и ставшая в этой ситуа­ции роковой. К вылету не явился игрок дублирующего состава Сироджиддин Базаров. Оказалось, что накануне к нему из Самарканда приехал отец. Парня, конечно же, отпустили со сборов, а на следующее утро он, говорят, попросту проспал. Пришлось ему лететь 11 августа... Был он самым молодым среди погибших, восемнадцать лет всего. Дубль долетел благополучно. По традиции хозяева поля — минское «Динамо» — позаботились о гостинице.…

Уже в сумерках вернулся Тарас к себе на Каменный Брод. Он прошел через весь город — и не узнал его. Город опустел и затих. Был он похож сейчас на квартиру, из которой поспешно выехали. Обрывки проводов болтались на телеграфных столбах. Было много битого стекла на улицах. Пахло гарью, и в воздухе тучей носился пепел сожженных бумаг и оседал на крыши. Но в Каменном Броде все было, как всегда, тихо. Только соломенные крыши хат угрюмо нахохлились. Во дворах на веревках болталось белье. На белых рубахах…

Между тем наступил тот волнующий момент, когда происходит большинство катастроф, — самолет коснулся круглыми бегучими своими ногами бетона, дернулся весь и помчал по земле — казалось, еще скорее, чем по воздуху. — Вы когда будете докладывать? — спросил ПЗ. — Да вот приеду… ПЗ глянул на него удивленно: — Вы сейчас что? На работу? Это странно было в ПЗ. Потапов не знал человека более въедливого, причем вдумчиво въедливого, а стало быть, надежного. Но как только работа кончалась, он — хоп…

Она жила в маленькой однокомнатной квартире с горячей водой, ванной, мусоропроводом, ей досталась даже половина широкой лоджии, позже поставили и телефон; они с мамой оказались в числе счастливцев, которых очень быстро и совершенно бесплатно переселяли из скрипучих темных бревенчатых домов с торчавшей из стен паклей, без ванн, с дровяным отоплением и прочими вонючими удобствами во дворе, из домов, набитыми людьми, как щели их стен клопами. Когда они возвратились из эвакуации, их довоенная большая…

— А шут его знает! — засовывая проездные документы в нагрудный карман пиджака, отвечал Дергачев. — Я не поглядел. Куда-нибудь определили. Небось мне хорошее место не дадут. — Почему? — удивился я. — Не знаю. Просто я невезучий, — отвечал он. — Хорошую надо выколачивать, а у меня не такой характер. Да и времени нет, чтобы этим делом заниматься. Меня, может, и в поездку-то еще не отпустят. Еще нет приказа об отпуске. Поеду сейчас к Кочергину, покажу ему билет, может, отпустит. А бумаг-то! Бумаг-то!…

Гараж заняла высокая, «колхозная» «Победа», приобретенная еще в доисторические, «до-Нинины» времена. Павел Алексеевич ни за что не соглашался сменить древнюю, впрочем вполне исправную, машину на современные «Жигули» — из ребяческой мечты, что когда-нибудь поедет на ту заманчивую охоту или сказочную рыбалку, куда тщетно звали его далекие друзья, а там машине с низкой посадкой нипочем не пройти. Казалось, вся основательная личность Павла Алексеевича, спокойного, неторопливого крепыша с ровным, самоуглубленным…

– Ну и что ж такого? Все равно оружие. – Какое там оружие! Ты же знаешь, что на Подзамче у каждого хлопца есть по десяти таких пистолетов. Обрезы прячут, и то ничего. Петька говорил правду. После гражданской войны, после гетмана, петлюровцев и сичевиков в нашем городе оставалось много всякого оружия, и хлопцы продолжали хранить его в разных потайных местах. Но все равно я решил припугнуть Маремуху и уверенно сказал: – Отымут твой пистолет, вот посмотришь. Это раньше можно было держать оружие,…

По улице — по мостовой, а не по тротуару — быстро прошел знакомый Василия — Леонтий Рыжов, молотобоец от Бореля, злой, задорный и глупый мужик. — Что же вы стоите-то? У заставы винтовки раздают. Айда юнкерей бить, — на ходу крикнул он сапожнику и Василию и, подпрыгивая и размахивая для скорости руками, как крыльями, скрылся за углом, за черной молчаливой толпой. — Вот тоже воитель! — сердито проворчал Ясы-Басы ему вслед. — «Юнкерей бить»… Морда!.. Понимает ли он, что к чему? Тут умные люди не…

Папа нервничал, а мама — еще больше. Шлепнула Юльку ни за что ни про что. Та заревела. А мама папе: «Места у самых турбин. Шуму не оберешься!» — не понимает, как нам повезло. Я уже три раза летал, не новичок, и все равно, когда винты раскрутились и заревели, у меня дух захватило и в животе появился такой холодок, как будто мороженым объелся. А потом взлетели, и я закричал во все горло: — Глядите! Как раз крыло поползло вниз — и все как на ладони: весь наш город, огромный такой, в дымах. Заводы,…

Покачивая ведрами, ступаешь, как во сне, чужими ногами идешь, проходишь, и теперь холодеет спина в ожидании — беззащитная спина. Но вот оказывается, сегодня к ручью ходить еще можно, и у тебя медленно теплеет кожа, ты замечаешь, что вдруг тебя отпустило, ты вздохнула, стала опять дышать. И с полными ведрами возвращаешься в дом и думаешь: значит, не сегодня; доживем до ночи, может быть, и ночь проживем до завтра, а завтра ты опять проходишь мимо автоматов и на улице встречаешься с людьми, которые…

Но все же некоторое время я приходил в девичью комнату общежития ради польки Алисы. Значит, все-таки я тянулся к ней, и она тянулась ко мне, в пределах некоторой симпатии, дружеских отношений, увлеченных разговоров и чтений стихов. Она любила лежать под одеялом и читать книгу. Часто я заставал ее именно в этом положении. Другие девушки в ее комнате кто сидит за столом, кто шьет и штопает, кто входит и выходит. Я брал стул, садился около Алисы, и мы умели забыть про всех. Она шпарила мне Мицкевича…

Поезд тронулся, и мне стало легче. Можно оглядеться, можно начинать знакомиться с соседями, можно просто сидеть и смотреть в окно. Это одинаково интересно. Все началось накануне. В театре шел обычный спектакль. Время от времени из-за неплотно прикрытых дверей докатывались волны хохота и всплеск аплодисментов. Динамик на подоконнике приглушенно, будто с доверительностью напоминал знакомым голосом инспектора сцепы Василия Степановича: — Розалинда, на сцену... Наташа, твой выход. Здесь, в…

В восемь часов пятнадцать минут Хабаров вырулил на чуть припорошенную свежим снежком, голубевшую под косыми лучами раннего солнца взлетную полосу. Бортовой инженер Василий Акимович Болдин еще раз оглядел контрольные приборы и доложил: — Инженер к взлету готов. Следом откликнулся штурман Вадим Орлов: — Штурман к взлету готов. Радист Эдик Волокушин замешкался было, но Хабаров не успел спросить его, в чем дело, как Эдик тоже доложил: — Радист к взлету готов. И тогда Хабаров сказал…

Чем нереальнее вымысел, тем реальнее должны быть детали. Многоунижаемый дядя Гриб. Я где-то читал, что суеверны главным образом люди тех профессий, где длителен процесс между началом работы и ее результатами и где не всегда можно предсказать удачный исход. Например, моряки, рыбаки. Это в какой-то мере относится и к тогдашнему кочегарскому труду. Литературный труд тоже может предрасполагать к суеверию. Я, признаться, суеверен. Чем возвышеннее замысел, тем точнее должны быть подробности.…

Ну, а кроме того, я лично, ты знаешь, вообще ведь только так и живу, обращаюсь к читателю, которого не существует в природе или он знает не хуже меня все, что я пытаюсь ему рассказать. Так что тут как раз для меня — ничего чрезвычайного, все как обычно. Вот только вопрос: о чем же мы будем с тобой толковать. У меня ведь сейчас нет ни одной собственной мысли. Оказалось вдруг, что все мои мысли, самые важные и сокровенные, — это плод коллективного творчества, достояние общества. Помнишь, как у Леонида…

— Софоня! — вырвалось у нее. И так кольнуло в груди, что свет пошатнулся. — Милый! На кого же ты меня покидаешь? — Припала щекой к его плечу и заголосила громче всех. Не ведал тогда дядька Топорок, что будет, задыхаясь, ползти на брюхе по неоглядному Прохоровскому полю. Танки, как свечи, горят, а он ползет. Трава тлеет, а он ползет. Гимнастерка тлеет, а он ползет. Одно слово — сапер. Спи на меловой круче у Чистого Колодезя и Донца, дядька Топорок. Каленый русский солдат, мастер на все руки, ярый…

— Станция Литтойнен? — Совершенно верно. На станции Литтойнен я их перехитрил. Поезд тронулся, я углубился в изучение пароходного расписания, они нырнули к себе в купе. Тогда я забрал свой саквояж, выбрался на площадку вагона и… покинул поезд. Благо на откосах сугробы глубокие. Сюда пришлось добираться пешком. Владимир Ильич ходил по комнате, потирая пальцами уши. Щеки его пылали, веки глаз припухли от ветра и снега. Вальтер Борг стоял потрясенный. Выпрыгнуть из поезда на полном ходу, ночью!…

Я затрудняюсь, по линии какого жанра занести это произведение, — будучи по характеру своему мемуарным, оно идет по средней линии между литературой политической и художественной, но по самому характеру своего воздействия оно осуществляет задания и первого и второго рода. Ленин, говоря о Толстом, сказал замечательные слова о том, что реализм состоит в срывании всех и всяческих масок. Именно такую функцию выполняет книга тов. Фурманова. Она показывает, как создавались те учреждения и организации),…

Начав наступление утром 14 января, войска 2-го Белорусского фронта успешно продвигались вперед. Они уже подходили к Висле и готовились форсировать ее с ходу, но 20 января неожиданно поступил приказ Ставки - повернуть четыре армии фронта на север, выйти к Балтийскому морю и изолировать тем самым Восточно-Прусскую группировку врага от Центральной Германии. Этому повороту и в направлении, и в действиях войск в немалой степени способствовали данные разведки. Вот что пишет К. К. Рокоссовский о добытых…