Советская классическая проза

— Вот и пришла бы после одиннадцати. — Устает очень. Не сможет. — Жаль, дружок, жаль. Что ж, давай за ее здоровье, за успехи, за трудовое процветание. Как зовут–то супругу? — Искра. — Да что ты? До чего же чудесно! — Было время такое, двадцатые годы, Александр Львович… — Не объясняй временем. Чудесное имя, и все тут! За Искру!.. Закусив сушеным снеточком, Гуляев сказал: — Ты вот двадцатые годы вспомнил… В двадцатые годы мы с отцом твоим были молоды и могучи. Мы ощущали себя гигантами…

— Нет, ваше благородие. Это только к слову пришлось. Сейчас там, у нас, осень, убрались в деревне. Поля чистые. Рябина под окном красная… А вот во Владивостоке я не был и не знаю, какой он. Как призвали, сразу в Порт-Артур попал… — Знаю, Чарошников, что не был. Придем — посмотришь. Хороший город, наш, морской… Когда снимались с якоря, Арнаутов стоял, вытянувшись во весь рост, на низеньком мостике консульского катера и махал рукой. Он показался мне жалким. Глядя на удаляющийся белый катер, я подумал…

Казалось, судьба Ленинграда висит на волоске, тем более что фашистские войска вскоре повели наступление в направлении Тихвина и Волхова, чтобы соединиться с финскими войсками и создать второе кольцо окружения. Германские генералы все рассчитали и учли со свойственной им методичностью. Все… кроме величайшей стойкости советских людей, их способности к самопожертвованию, умения использовать самые ничтожные возможности для сопротивления и победы. 3 сентября 1941 года Военный совет Ленинградского…

Тот, кого Иванов называл лейтенантом, числился в одном из московских военкоматов капитаном запаса Михаилом Евгеньевичем Никаноровым, военным корреспондентом. Лейтенантом же был он в те давние фронтовые времена, когда сам Иванов служил старшим ездовым в минометном взводе Никанорова. С годами Иванов стал понемногу забывать своего лейтенанта и уж вряд ли бы вспомнил о нем на этой больничной койке, если бы не случай. Месяца два назад, шагая под вечер из колхозной конюшни, Иванов увидел «Волгу», прикатившую…

— Профессия сказывается, — заметя вопросительный взгляд Акима Морева, глуховатым голосом произнес академик. — Наш род из поколения в поколение — агрономы: в землю смотрим. — А на небо? — Небо для нас — существо коварное: мы с ним воюем, как медики с чумой. Вы про Докукина слышали? По дороге от Москвы академик уже несколько раз упоминал о Докукине. И Аким Морев, понимая, что Иван Евдокимович по-хорошему гордится своим учителем, ответил: — А как же? Вся печать о нем трубит. — Дед по линии…

Минут через тридцать — сорок шофер, открыв дверцу кабины, сказал Степанову, стоявшему в кузове: — Здесь… На дороге был вкопан столб, а на столбе прибита доска с надписью: «Это город Дебрянск. Боец! Запомни и отомсти!» И сразу за столбом начиналась пустыня, усеянная битым кирпичом, скомканным, полусгоревшим кровельным железом, койками, скрюченными, вздыбленными или распластанными по земле. Сколько же здесь коек! Торчали еще на этом поле печи, холодные, одинокие, с жадно раскрытыми черными…

— Таких законов нет — не пропускать! — проговорил он запальчиво. — Вы мне законы покажите! — Ах, ты о законах! — весело и как бы даже обрадованно сказала Анна Семеновна. — Ну-ну, давай о законах поговорим! Парень опешил. Он растерянно посмотрел на лестницу, по которой не спеша поднимались Кирилл и Катя, и тут его спутница подала тоненький голос: — А этих почему пропустили? — Ах ты мурзилка! — удивилась Анна Семеновна. — Да через твоего дурачка и пропустила. Не заговори он меня — ни за что…

Около мужчины выросла здоровенная женщина, закутанная сразу в три пальто — только нижнее, летнее, было застегнуто на пуговицы, остальные покрывали ее, как капустные листья, от этого она казалась пространнее в ширину, чем в высоту. Она сердито накинулась на Олю: — Шагай, шагай отсюда! Берег большой, пристраивайся в другом месте. Оля схватила чемодан и отошла в сторону. Берег, вправду, был большой, но свободного места отыскать не удалось. Все было заставлено тюками, мешками, чемоданами. Пробродив…

Франклин Делано Рузвельт был не похож на них. Преодолев яростное сопротивление американской реакции, он добился дипломатического признания Советской России. Страна его была нашим союзником в страшные годы борьбы с гитлеризмом. Больной, наполовину парализованный, он пересекал необозримые земные, морские и воздушные пространства, чтобы встретиться со своими соратниками по антифашистской коалиции… Да, союзники и тогда далеко не во всем были согласны друг с другом. Это вполне естественно…

Николай Александрович Асанов Радиус взрыва неизвестен «Мадонна благородная» Взятие Громовицы Путешествие не состоится Хозяин Красных Гор note 1 Николай Александрович Асанов Радиус взрыва неизвестен Повести наших дней Коротко об авторе Имя Николая Асанова — поэта, романиста и автора многих повестей и рассказов — довольно хорошо известно читателю. Назовем хотя бы его романы «Волшебный камень»,…

Рядом с генералом стоял начальник отдела кадров, пожилой лысый подполковник с папкой под мышкой. Генерал неторопливо перелистывал какие-то бумаги, аккуратно делая на них пометки толстым красным карандашом. «Мое личное дело просматривает», — догадался летчик. Остановившись, он представился. Командующему, наверное, пришлись по душе выправка офицера, четкость в словах, скупость в движениях. Генерал приветливо протянул руку и предложил сесть. — Удовлетворены новым назначением? — спросил командующий,…

Нечто подобное девятому валу он встречал и потом, и не на море, а в жизни, и потому стал, как казалось иным со стороны, до чрезвычайности осторожен в решениях возникавших перед ним крупных общественных задач. Конечно, осторожность его зиждилась не на трусости, а на сознании ответственности перед народом. Опыт говорил Акиму, каким тяжелым бременем могут лечь на плечи народа с кондачка принятые решения, поэтому-то, прежде чем сделать заключение по делу, имеющему большое жизненное значение, он тщательно…

— Я тебя грудью кормила, а ты уже скипидар нюхал. Так что, выходит, я не то что с пеленок, а с деда-прадеда фарфорист. Ходить выучился, за стол в живописной держась. Идешь от табуретки к табуретке, все поближе к окну норовишь: оттуда видно, как дым из фабричной трубы валит, — а навстречу тебе, за те же табуретки, как за надежную опору, цепляясь, шагает мой годок, сын другой живописки. Ну, иной раз и подерешься. Только матери нас живо в чувство приводили: шлепок, и все тут. Потому мастер, не дай…

Ну, а что касается мамаши, то лучше говорить не о ней, а о слоне в посудной лавке. Стала мне мамаша на ногу словно Колосс Родосский, так, кажется, его звали, и давит всю дорогу. Пробовал я свою ногу выдернуть — но куда там! Пришлось терпеть. Ведь она только и ждала повода, чтобы на весь вагон раскричаться. Вперила в меня свои буркалы и жжет, словно лучом лазера. Стоял там еще один какой-то зажатый, ногу поднял как цапля. Не иначе старый учитель. Пошатывался. Не люблю я этих притвор… Так я…

А ветер, выполнив свою работу, улегся отдыхать. И все здесь обрело какую-то очень спокойную, величавую красоту, словно никогда не шумели тут бури, не грохотали лавины, не сверкали молнии, словно всегда стояла эта нерушимая тишина. Правда, чего-то еще не хватало. Одной какой-то детали. Но она и не могла остаться незавершенной, эта чудесная картина спокойствия и мира. В небо потянулась тоненькая струйка дыма... Его-то и не хватало. Живой, трепетный дымок появился так вовремя и к месту, словно вписала…

Как отметил в газете «Литература ир мянас» видный литовский критик Й. Ланкутис, «большинство исследуемых в произведении проблем охватывает нечто большее, чем личная судьба того или иного персонажа. Писатель как бы продлевает эпопею литовской деревни, начатую «Жаждущей землей». Через деревню он приходит к коренным испытаниям всего народа, анализирует современную духовную структуру социалистического общества, происходящую в ней борьбу нового со старым». Роман переведен на несколько языков народов СССР…

Я как-то спросила отца: — Почему они все приходят к нам домой? Они же могут договориться с тобой в магазине? — В магазине я постоянно занят, и потому я сам приглашаю к нам, дома как-то удобнее обо всем поговорить, — отвечал отец. Помню, к нам однажды явился знаменитый театральный режиссер, новатор и, как все считали, умница, почти мудрец. Было это зимой, в январскую стужу, ледяной ветер задувал холод в наши плохо замазанные стекла; и тут позвонили в дверь, отец пошел открывать, и я увидела:…

Негромко переговариваясь со старшим наряда, Сергей смотрел на проплывающий мимо берег, и перед ним открывались пестрые картины жизни порта. Каждый раз он узнавал все новые подробности этой жизни и все сильнее чувствовал свою причастность к ней. Ведь таможенники всегда знают, какие корабли из каких стран пришли сегодня в порт, какие привезли грузы, с чем и когда отправятся в море, в другие порты мира. Разным людям один и тот же город видится по-разному. Сергей теперь не мог бы себе представить легкий…

Из полутемных сеней на высокое крыльцо большого дома вышел старик Мошев. Застегивая ворот добротной шубы, вслушался в праздничный гул. — Ишь, как развеселился народ, — усмехнулся он и, помолчав, добавил чуть слышно: — Эх, бубенчики родимые… И меня когда-то потешили! Уже давно серебрилась его голова, а незатейливое бренчание бубенцов и звон колокольцев были такими же радостными, как и десятки лет назад. «И все же словно по-иному проходят ныне праздники», — подумал он. Мошеву, как и другим старикам,…

Фонари остановятся с лязгом И погаснет весь мир по слогам - Я вернусь бородатый и грязный На шершавых и длинных ногах. Я вернусь, если кончится вечер, Если смерзнутся перышки птиц, Чтоб уткнуть в твои теплые плечи Головы моей лопнувший шприц. Я увижу тебя через поле И рвану как сугробами вброд - Убежать мне на долгую волю Из железных скрипучих ворот. Где-то пятнами небо померкло, Где-то хлещет дождем темнота, Только пристально, пристально так Заколочена черная церква.…