Современная проза

Мы медленно продолжали путь. Мне приходилось останавливаться на каждом шагу, иначе он не поспевал за мной. Начало моросить. Он полз рядом со мной, цепляясь грязными руками за камни и подтягивая свое тело, словно усталое животное, пробирающееся домой, к себе в нору. Но это был такой же человек, как я, он разговаривал, вздыхал, и, хотя видел его я плохо, потому что вечер был пасмурный и горели лишь редкие фонари, я все время слышал его, чувствовал, как он торопится поспеть за мной, и мучился невыразимой…

Кухня у них была большая, облицованная кафелем, в ней стоял белый польский гарнитур, на окне висели занавески, здесь было чисто и уютно, и они обычно использовали кухню как столовую. Жена положила нож на плиту, оперев его кончиком острия о сковороду, подошла к буфету, что-то вынула оттуда и живо обернулась к мужу. – Посмотри, что я достала… – Она высоко подняла в руке стеклянную банку, через стенки которой просвечивались красные шарики икры. – Ого! – удивился Павел Иванович. – Откуда это? …

– Хорошо, а если б это было правдой? Если б я был там в это время, тогда что? Они уперлись в него глазами, молча. – Разве закон запрещает находиться в Тойене в пол-одиннадцатого вечера? – Нет. Так вы там были? – Да не был я там! – Тогда не за чем так нервничать. Раз не были – значит, не были. Кто может подтвердить, что вы находились дома? – Вы только что сказали, что я – не подозреваемый. – Сказал. Вы не ответили на вопрос. – Я не собираюсь больше отвечать ни на какие вопросы. …

Назавтра опять был раскаленный солнцем жаркий день. Я шел в лес, через парк, мимо Площади торжеств. Не думаю, чтоб у меня была четкая цель, хотя тропинка вела на пляж, куда я ходил купаться в одиночку, потому что не умел плавать, а не дошел я туда по той, видимо, причине, что чуть поодаль слева от дороги я напал на россыпь пивных бутылок, сперва я приметил одну, но потом еще, еще, целое богатство, унести домой все сразу мне было не под силу. Я припрятал их в заросшей канаве и помчался домой за сумкой…

Если голос доносился с высоты какой-либо крепости со стенами из окаменевшего града, то Лунный Шептун – сочинитель военного гимна, выбранного той ночью полнолуния для исполнения с дозорной башни, облачался в свет обновленной вселенной, чтобы предстать перед грозными ветрами, воинами в головных уборах из перьев кецаля, услышать, как его, под раскаты барабанной дроби, величают Непревзойденным Творцом Военных Гимнов, и принять из рук их, окрашенных кроваво-красным соком цветов питаайи [1] , копье…

Элисон посмотрела на часы за его спиной. Девять пятнадцать. Обычно дорога от него до дома занимала у нее полчаса, а значит, чтобы не опоздать на встречу, ей нужно будет выйти через двадцать минут. Капелька пота упала с кончика его носа и приземлилась на левую скулу Элисон, где смешалась с ее собственной легкой испариной. За ней быстро последовал его язык, слизавший их общую соленую влагу. Джонатан нежно поцеловал ее веки; на короткое мгновение его язык встретился с ее, чтобы продолжить свой путь…

Но сейчас все должно было пройти гораздо проще. Во-первых, экстази придало происходящему необходимую легкость. Во-вторых, в новом сценарии действие строилось вокруг допроса — он должен будет выяснить у Джины, где ее братья, Рик и Бастер, спрятали мнимую партию наркотиков. О том, что братья, работающие охранниками в местном клубе, по мелочи торгуют наркотой, знали абсолютно все. Коннор всегда терпеть их не мог и с удовольствием предвкушал, как выскажет все, что о них думает, — хоть и понарошку. …

— Что, ты хочешь сказать... у тебя... в сумке... в твоей машине? Бэк поболтала перед ним ключами от машины, чмокнула его в лоб и направилась к двери. — Я знал, что у нас впереди классная ночь, — крикнул Грег ей вслед. Когда дверь захлопнулась, он подумал, что последнее замечание вообще-то не соответствует действительности. На самом деле Бэк пришлось выбрать за неимением лучшего. Легендарные вечеринки, которые устраивали «Богатые и знаменитые», всегда привлекали уйму шикарных девчонок. Грег познакомился…

— Верно, говорила. В домашнем кругу к ее мнению прислушивались. Мир его не разделял. Как бы там ни было, Юнис меня настигла и ходатайствует за Рафаэля (так зовут Танчика). Танчику же в высшей степени наплевать на сестру. — Вы поддерживаете связь? — Он не отвечает на мои письма. Не отзванивает. Изя! Я хочу, чтобы он знал: я думаю о нем. В этом месте мои чувства, освеженные и подновленные воспоминаниями о былых временах, тускнеют и жухнут. Что бы Юнис не употреблять таких слов. Я их не перевариваю.…

— Клянусь здоровьем! Я сам видел русскую книгу в четыре пальца толщиной! — Вот так дерьмо! Я никогда в жизни не видел такой дерьмовой книги! Я видел в Луизиане самую большую в мире скамейку, я видел самую большую лопату в Пенсильвании, но такой книги я не видел! Я хотел бы посмотреть на того парня, который написал эту огромную книгу. Такой человек должен быть очень популярен. Надо подружиться с этим чемпином Гиннеса и заручиться его поддержкой. — О, кей! — О, кей! — Я слышал, что этот писатель…

Битки в дверях, битки врастяжку, суп-харчок и т. д. — иронические, пародийные названия дежурных столовских блюд. Ва’сар (васер, вассер, то же — шухер ) — согласно словарю Бронникова и Федорова, сигнал опасности, состояние опасности. Держать мазу . Маза — у тех же Бронникова и Федорова поддержка, заступничество, круговая порука. Мазу держать — 1) защищать соучастника; 2) ухаживать за девушкой. Вероятно, одно из самых древнейших слов в блатном лексиконе, однокоренным которому наверняка является…

* * * Не люблю описывать пейзажей, кто во что одет и тому подобное. Это все пустое, если, конечно, к делу непосредственно не относится. Вы кормите читателя своей кашкой, кормите ложечка за ложечкой, перемежая их сказкой, которую он знает не хуже вас, рассказываете, потому что без нее две ложки черт те чего подряд он проглотить не захочет. Так вот, чайки, полные напряженной безысходности, рядком стояли у воды, малохольные волны накатывали на берег, как нанятые за гроши, закатный горизонт доигрывал…

На следующий день Шарик, взбудораженный этими мечтаниями, принялся искать родственников. И первым делом пошел к старому коту Мотьке. ...Мотька появился в доме лет за десять до Шарика и потому вел себя по отношению к нему весьма высокомерно. И частенько огромный черный пес, – именно таким был Шарик, невзирая на маленькое имя, – встретив его где-нибудь на тропинке, неожиданно для себя принимался изображать маленького, слепого еще щенка: припадал к земле и, смешно попискивая, полз к Мотьке... А тот…

Биологической жизни. И вот, она конкретизировалась. В образе иглы. Конечно, всякий человек, получив такой подарок, как и я, поддался бы мнению, что она, это игла, символизирует хрупкость его жизни. Личной. Индивидуальной. Жизни подвластной случаю, автомобильной аварии, инфекции, гибельному унынию, наконец. Которая, прервавшись, окунет все в темноту. В том числе, и Вашу жизнь. Вашу жизнь… А может, он подарил мне именно ее? А что? С него станется. Ведь он – дьявол, и горазд на проделки, и премного…

– Бабы – это бабы... – Да слушай ты! Я ж своими глазами все потом видел! И до сих пор вижу! Летом, после того, как дочку ее в институт хороший устроил – четыре тысячи долларов заплатил! – уехал в Петербург, в командировку, но по дороге машина сломалась, и днем вернулся. Дверь открыл, и слышу – в спальной она стонет: – Еще, Мурат, еще! Ноги мои стали как мокрая глина, глаза бельмами покрылись как у столетнего старика. Еле-еле подошел к двери спальной, открыл и увидел свою Женю. Она, совсем голая,…

– Это наука, изучающая язык животных... Наибольшего успеха она добилась в изучении языков обитателей моря. – Слышал что-то о языке дельфинов. А вы, значит, раками занимаетесь... – Не раками вообще, а короткохвостыми раками. В народе их еще крабами зовут. Есть будете? – А в них заразы никакой нет? – Не знаю... Пока не знаю. Ну так будете? – А вы? – Интересный вы человек! Чтобы я вареного краба выбросил? Евгений Евгеньевич, покивав, отломил клешню у большого краба, несильно тюкнул по ней булыжником…

– Вы тут про нас, алкоголиков, байки травили, а я вам о самой дешевой закуске расскажу. Стою, значит, я как-то однажды у пивзавода, в гадюшнике, в очереди за стаканом бормотухи. Передо мной мужик опрокинул водки двести пятьдесят, но, видно, плохо пошла, и он закуски затребовал. А буфетчик запустил руку за голову, достал откуда-то сухарь замусоленный и в морду ему сунул. Мужик понюхал, понюхал, и пошел довольный, а буфетчик-то пальцы разжал, и сухарь как улетит ему за спину – на резинке он был! Я…

Нет, быть трусом не получалось по совести. Тем более, что дрался я неплохо. Хотя никогда и ничему такому не учился. Да и где было учиться деревенскому парню из Мекленбурга, которого здесь за глаза пренебрежительно называют «бюргер»? В двенадцать часов пришла Элси, и мы отправились на «остров музеев», чтобы поваляться на траве перед собором из тяжёлого, пепельного камня. Элси кое-что разузнала и теперь старательно доносила до меня информацию. Когда в её детских глазах бесились чёртики, это означало…

Я считаю, что между фольклорной поэзией гаучо и гаучистской поэзией существует фундаментальное различие. Это различие, касающееся не столько лексики, сколько замысла произведений, станет вполне очевидным, если сравнить любой сборник народных песен с «Мартином Фьерро», «Паулино Лусеро» или «Фаустом». Народные деревенские или городские поэты раскрывают своих стихах только самые общие темы – страдания из-за любви, из-за отсутствия любимей, горечь любви и т л – причем пользуются при этом также самой…

Не могу сказать точно, когда я услышал о Конгрессе. Может быть, в тот вечер, как наш кассир впервые отсчитал мне жалованье и я, решив отметить начало полноправной жизни в столице, пригласил Иралу поужинать. Тот извинился, сказав, что не может пожертвовать Конгрессом. Я сразу понял, что речь не об аляповатом здании с куполом в глубине улочки, населенной испанцами, а о вещах гораздо более потаенных и важных. О Конгрессе упоминали в разговорах: одни – с откровенным ехидством, другие – вполголоса, третьи…